Беляев А.
Как только отзвенела весенняя капель и кое-где подсохли после распутицы поляны и тропы, я взял корзинку и отправился в лес собирать перезимовавшую под снегом клюкву. За мной увязалась моя маленькая племянница Марина. Ей шесть лет. Это большеглазая вихрастая непоседа. Она любит ходить со мной в лес и всегда о чем-нибудь спрашивает, ей все надо знать.
Сегодня, когда мы вышли с ней из дома, она взяла меня за руку и сказала:
— Мне бабушка вчера книжку читала про лес. Там написано: «весной все оживает». А что оживает?
— Вся природа, — объясняю я.
— Какая природа? — допытывается Марина.
— Деревья, цветы, жуки, бабочки. Все, что живет и растет в лесу и в полях, — все оживает.
— А можно посмотреть, что ожило? — не унимается она.
— Конечно, — отвечаю я. — Есть у меня один пень заветный. С него можно всю весну увидеть. Хочешь? Пойдем к нему.
— Пойдем!
Мы перебрались с Мариной через ручей, обогнули поле и вошли в лес. Там у опушки раскинулась большая поляна, а за ней, возле болотца, на тонких стебельках растет сочная красная клюква. Лет пять назад на поляне бурей сломало тополь. Лесник спилил обломок и увез его на дрова. На поляне остался широкий, кряжистый пень. Теперь в его дупле дятел шелушит шишки, а на широкий и ровный срез по утрам слетаются сороки и судачат о своих делах. Я этот пень тоже хорошо знаю и всегда присаживаюсь.
Лес вокруг нас совсем еще голый. Но почки на деревьях уже развернулись, и из-под их побуревших и клейких чешуек выставились крохотные кончики листьев. От этого кажется, что деревья стоят среди прозрачного зеленого тумана.
— А где весна? — нетерпеливо спрашивает Марина.
— А вон, смотри на деревья, — показываю я ей. — Видишь, на ветвях зеленые листья появляются? Это и есть весна. Деревья пробуждаются, начинается новый год.
Глаза у Марины широко открылись от удивления. Она не сразу понимает, о чем я говорю, и вдруг грозит мне пальцем.
— Не выдумывай! Новый год начинается зимой. Я уже не маленькая и знаю, когда бывает новый год.
— То другой новый год, — говорю я, — тот новый год люди нарочно выдумали, чтобы зимой не скучать, а у природы свой новый год. Он начинается весной, когда приходит тепло. Понятно?
Марина смотрит на меня серьезными глазами, но, очевидно, не верит.
— Я лучше об этом у бабушки спрошу, — заявляет она, — бабушка все знает по-настоящему. А листочки на деревьях я вижу. Как много их! И тут! И тут! Это весна?
— Да, — подтверждаю я.
— Раз! — соглашается Марина и загибает на руке один палец. — Еще где весна?
У тропы, что темной змейкой тянется из кустов через поляну, качаются метелки нежно-фиолетовых цветов.
— Беги-ка, посмотри на эти цветы, понюхай их хорошенько, — посылаю я Марину.
Марина бежит к тропе, тычется носом в соцветье и, несколько раз втянув в себя воздух, довольная, кричит:
— Пахнет вкусно! Как эти цветы называются?
— Волчье лыко, — объясняю я.
— А почему волчье? — удивляется она. — Волк страшный, а цветы такие красивые...
— Говорят, с этих цветов волк весной себе на пояс лыко дерет, голодное брюхо подвязывает, — отвечаю я.
— А ты видел? — не верит Марина.
— Сам не видел, а люди так рассказывали...
Но Марину это уже не интересует. Она нагнулась к земле, и над поляной звенит ее голос:
— Смотри! А это что за кружочки? Маленькие, желтенькие, словно копеечки!
Она что-то рвет, поднимается на ноги, и в руках ее, как золото, блестят под лучами солнца лепестки самого первого весеннего цветка мать-мачехи.
Я рассказываю Марине о подснежниках. Она с любопытством оглядывает поляну, а вокруг земля пестрит нарядным узором. На длинных, безлистых стеблях, точно синие фонарики, повисли цветки перелесок. Качаются на тонких ножках, как нежные снежинки, белые ветреницы. Желтый гусиный лук золотится розеточками средь длинных и гладких листьев своих. Краснеют угольками хохлатки, и жмется к земле белесый чистяк.
— Значит, когда распускаются цветы, это тоже весна?— делает вывод Марина и загибает на руке второй палец. — Два. Еще показывай.
— Теперь иди сюда, — зову я ее. — Весну можно не только видеть, но можно и слышать. Слышишь птичьи голоса?
— Слышу, грачи кричат.
— А еще что слышишь?
— Еще? В кустах кто-то свистит, тоненько-тоненько. Вот там, — показывает она в сторону и почти сейчас же оборачивается и уже показывает сзади: — И там! И там! Весь лес поет!
В кустах, действительно, звенят, щебечут, чирикают и свистят десятки голосов.
— Смотри, какой зеленый воробей прыгает, — показывает Марина под куст.
Я приглядываюсь. На земле, у гнезда, копошится маленькая птичка — пеночка. Солнце облило ее ярким лучом и, пеночка кажется совсем зеленой. Только щетинка возле клюва ее поблескивает серебряными ниточками.
— Это не воробей, а пеночка, — объясняю я.
Марина засмеялась.
На муравейниках, разбрасывая лапами серую оттаявшую хвою, бегают, выискивая муравьев, проворные вертишейки. Хвосты у вертишеек длинные, и на хвостах поперек по три большие темные полосы. Вертишейки все в крапинках бурых, серых, немножко рыжеватых, будто их красками кто обрызгал.
Из-за ручья доносится звон варакушки, а где-то за поляной смеются и мяукают сойки.
Марина старается запомнить названия всех птиц, о которых я ей рассказываю. Но скоро забывает их и с досады, кажется, готова заплакать. Мне и смешно и жалко ее, и я, как могу, стараюсь ее успокоить.
— Всех птиц сразу не запомнишь. Это очень трудно. Ты запомни двух, которые тебе больше всего понравились, и хватит на сегодня, — советую я ей.
Она показывает пальцем на синицу.
— Эта всех красивей. У нее грудка желтенькая. Значит, когда птицы прилетают, это тоже весна? — спрашивает она и вдруг осекается. — А какой палец загибать надо? Я забыла... — Третий, — Марина загибает средний палец, и мы идем с ней поближе к болоту, туда, где больше ягод. Навстречу нам со всех сторон несется лягушиное кваканье. Лягушек много, но квакают они каждая на свой лад. Одна басом. Другая баритоном, а третья совсем звонко — дискантом.
Я лазаю по кочкам, собираю ягоды, а Марина встает на валежину и с любопытством смотрит на воду.
По воде во все стороны бегают длинноногие серенькие жучки-водомерки. Брюшко у них покрыто бархатистым пушком, спинка блестящая, а впереди, как у тараканов, торчат усы. Водомерки прыгают через траву, лазят по прутьям, и все стараются вылезти на солнцепек на самую середину лужи. Марина никак не может понять, почему они не тонут. Она с удивлением смотрит на них, смотрит на меня и, наконец, решив, что это, очевидно, тоже проделки весны, загибает сразу оба свободных пальца. Теперь вся левая рука ее крепко сжата в маленький кулак.
Минуту, вторую она спокойно стоит возле лужи, потом поднимает длинный сук, размахивается и... трах! От лужи во все стороны летят брызги. Марину с головы до ног окатывает водой, а водомерки как ни в чем не бывало качаются на воде...
— Что же ты наделала? Ведь вымочилась вся.
— Хотела, — говорит, — посмотреть, как эти таракашки прыгать будут.
— Пойдем-ка лучше отсюда, — говорю я ей и увожу от воды.
Корзина моя уже полна, нам можно возвращаться домой. Но Марине не хочется уходить из леса. Еще бы, вокруг столько интересного! Она то возится с палкой у муравейника, откапывая сонных муравьев, то с шапкой в руке гоняется за бабочками. Над поляной порхают желтые лимонницы, кружатся крапчатые крапивницы. Откуда-то вылетел красный мотылек и замерцал на ветру. Марина погналась за ним, запуталась в кустах, мотылек улетел, зато Марина нашла два маленьких гриба и, довольная, бежит с ними ко мне. Подумать только, такая ранняя весна, а уж сморчки появились!
Чтобы не обижать Марину, я сел на кочку и стал перебирать ягоды.
Марина с интересом разглядывает почки на свежих побегах. Привольно ей здесь!
...Пройдет много лет. Из побегов вырастет могучий лес и закроет густыми кронами старый пень. Вырастет и наша Марина и забудет, как когда-то считала на пальцах признаки пробуждающейся природы. Но, как и прежде, с теплом и светом на эту поляну будет приходить весна, и, как сегодня мы, ее приходу будут радоваться взрослые и дети, лягушки и птицы, стрекозы и бабочки.
— Теперь видела весну? — спрашиваю я Марину. — Показал тебе ее старый пень?
— Видела! — отвечает Марина. И от удовольствия у нее даже нос сморщился.
Она садится на пень, гладит его рукой и говорит:
— Я и не знала, что есть на свете такие хорошие пни, с которых всю весну видно!
