(Из книги «Из жизни дельты Дуная», написанной авторским коллективом румынских писателей-охотников, вышедшей в Бухаресте в 1958 году.)
Кто хочет охотиться на выдр — должен в первую очередь вооружиться... терпением. Так вам скажет любой опытный охотник, перебирая в памяти все свои приключения.
Будь то весной, осенью или зимой, охотнику на выдр мало знать места и изучить поведение животного без большого запаса терпения он все равно ничего не добьется.
Это животное с густым, блестящим мехом, с кошачьими повадками удивительно умеет избегать опасности. К счастью выдры и несчастью охотника, она научилась лучше любого другого животного из населяющих дельту Дуная, даже лучше норки и горностая, скрывать свое присутствие и избегать встречи с человеком, к которому, по понятным причинам, не питает дружбы.
Выдра проводит большую часть своей жизни в воде — это первоклассный пловец, — питается она почти исключительно рыбой; нора выдры находится всегда в наиболее глухих местах и, само собой разумеется, там, где много рыбы.
А таких мест в дельте Дуная достаточно. Например, глушь, простирающаяся от канала Литков до рукава св. Георге.
Люди здесь встречаются редко, а, следовательно, ни домашних животных, ни особенно собак, которых выдры терпеть не могут, тут нет.
Слева от Литкова раскинулись заросли камыша и другой жесткой растительности, среди которых выдра прекрасно себя чувствует; человеку же летом или осенью действительно не легко проникнуть в эту чащу. Все же некоторые охотники отваживаются пробираться в заросли, прорубая себе тропки. Впрочем, результаты большею частью бывают не из блестящих, тем более, что вход в жилье выдры, хорошо защищенный камышом, рогозой и илом, очень не просто найти.
Часто после того, как с трудом удалось установить следы выдры на песке или иле и охотник уже идет по ним, они вдруг обрываются у воды и невозможно обнаружить их вновь. Опять начинаются поиски, опять мучение, и, возможно, опять тот же результат. Вода — всегда наилучший союзник выдры.
Но это не всех обескураживает, особенно упорны те, кто хоть однажды получил удовольствие от этой охоты. Наиболее настойчивым, наиболее терпеливым и обычно наиболее выносливым удается, в конце концов, помериться хитростью с осторожной выдрой.
Когда охота неудачна, молчаливые охотники возвращаются по той же дороге к каналу, где их ждет лодка. Обливаясь потом, огорченные, искусанные комарами и оводами, они каждый раз задают себе вопрос: заслуживает ли этот зверь такой траты сил — до полного изнеможения?
Когда же счастье улыбнется и удается убить выдру, охотник испытывает необыкновенную гордость. Редкий трофей с прекрасным дорогим мехом заставляет забыть все предшествующие неудачи и возвращения с пустыми руками.
Так бывает летом и осенью. Зимой же положение отчасти меняется. Кусты ежевики, бурьян, заросли камыша уже не имеют для охотника такого значения. Комары и оводы давно исчезли, а лед и снег кажутся более доступными.
Поэтому охотники с нетерпением ждут наступления, холодов, когда с первым снегом они отправятся на изведанные места в поисках выдры. Ну а если и не попадется выдра, то, может быть, встретится какая-нибудь другая дичь.
Местность, о которой я упоминал, может быть одна из самых подходящих для охоты на выдр во всей дельте Дуная. Этим и объясняется, что прошлой зимой, когда я приехал на рыболовную базу в трех километрах от рукава Переволовки, уже застал там хорошо знакомых мне известных мастеров по охоте на выдр.
Прибыв из Тульчи на санях по льду, они поджидали меня, хотя договоренность между нами была очень неопределенной.
Крепкий мороз, толстый лед и замерзший снег.
Капризный Дунай, прежде чем замерзнуть окончательно, нагромоздил в Литкове целые горы льда и разбросал их по берегам в причудливом беспорядке.
— Добрый вечер, Саша, добрый вечер, Людвиг! Как всегда, я застаю вас здесь...
— А что ж тут удивительного? Мы были уверены, что ты даже опередишь нас и мы уже застанем тебя тут. Ну, раздевайся и присаживайся закусить. Вот вино. Замерз, видно?
Я сложил в угол свои вещи, поставил ружье, снял шубу и вышел с заведующим базой, чтобы устроить лошадей и возчика.
— Ну что будем делать вечером? — спросил я, вернувшись к товарищам.
— Посмотрим, еще есть время. А пока садись, — коротко ответил Саша.
Я сел, основательно закусил отваренным соленым сомом с чесноком, запивая хорошим сарикским вином (у каждого охотника было по фляге).
Стемнело. Я даже не заметил, как день уступил место вечеру.
— Темно, а мы все сидим дома. Вот так охотники! — заметил я.
Саша, высокий, с лицом, обожженным ветрами и морозами, уничтожающе взглянул на меня:
— Дурнем ты был, дурнем и умрешь! — сказал он. — Всю свою жизнь так и не излечишься ни от глупости, ни от жадности. Таким я тебя всегда знал. Только что с дороги, не успел куска проглотить — и уже «пошли». Идешь на выдр, будто на перепелок или на зайца. Глупец, никогда мне не делало ни чести, ни удовольствия охотиться с тобой.
Эпитеты, которыми наградил меня Саша, не огорчили меня. Я слишком хорошо знал его, чтобы сердиться. Мы были старые друзья, и этот человек был так же добр, как и опытен. Просто ему нравилось поддразнивать меня. И делал он это беззлобно.
Не думаю, что он был прав в отношении моей глупости, так же как не верю в то, что мне присуща жадность, которую он мне приписал. Что же касается охоты, тут авторитет его был неопровержим. Да иначе и быть не могло, почти всю свою жизнь Саша занимался охотой.
За вином и остроумными шутками Саши, за рассказами заведующего базой я и не заметил, как наступила полночь.
— Ну, довольно болтовни, пошли спать! — заявил Саша и поднялся из-за стола. — А завтра — за дело.
На другой день с утра, хорошенько снарядившись, мы вместе с нашим радушным хозяином и лодочником — представительным липованином (так называют в Румынии переселившихся сюда еще в древние времена русских старообрядцев; занимаются они главным образом рыбной ловлей. — Ред.) с седеющей бородой, отправились к Переволовке. Снег глубокий, но, покрытый замерзшей коркой, хорошо выдерживал нас, особенно там, где северо-восточный ветер дул с большой силой.
На гусином пригорке мы остановились. Саша с собакой направился к морю. Людвиг и заведующий базой — к св. Георге, а я с лодочником Лаврентием — к рукаву Литков.
— Встретимся в двенадцать здесь, — предложил Саша.
Мы расстались. Спустя довольно много времени я спросил:
— Что скажешь, дядя Лаврентий, выследим мы выдр?
Липованин, молчаливый по характеру, остановился, осмотрелся, взглянул на снег, словно там можно было найти ответ, и сказал:
— Там, куда мы держим путь, если вы помните, мы были и в прошлом году. Я думаю, что не зря идем туда.
Сказав это, он больше не промолвил ни слова почти до самого затона, где нагромоздились глыбы льда. Слева, на пригорке, выдержавшая все испытания, которым подвергали ее ветры и снег, еще стояла избушка рыбаков, где я грелся прошлой осенью.
Проводник вдруг задержал меня своей крепкой рукой.
— Стойте! Следы! Не ходите дальше! — прошептал он и, нагнувшись, внимательно стал изучать — свежие ли это следы и в каком направлении они ведут. Потом выпрямился, поглядел изучающим взглядом в сторону беспорядочно разбросанных ледяных глыб и сказал: — Здесь. Я думаю, нам надо вернуться, — и потянул меня за руку назад.
Не говоря ни слова, но в глубине души недовольный столь категорическим заявлением дяди Лаврентия, я последовал за ним. Он заметил мой вопрошающий взгляд...
— Я не дал вам дальше идти потому, что... знаете... уж очень они чутки, эти звери. Они сейчас же учуят нас и уйдут. У них свои места вон под теми большими глыбами льда, что напротив нас. Там они охотятся. По-моему, надо уходить, а вечером вернуться на ночную засаду.
Мы сошли с дороги и с трудом начали продвигаться к левому склону горы. Я шел, не спрашивая даже, куда мы идем. Через полчаса на этот раз я остановил Лаврентия и показал в сторону ивняка. Там виднелись следы; мы оба удивились. Пошли дальше. Но не успели сделать и десяти шагов, как Лаврентий снова остановил меня: опять следы.
— Еще! Назад!
Мы немного покружили и взяли направление на гусиный пригорок. Там Саша и Людвиг уже ожидали нас.
— Видели их?— спросил Саша.
— Следы, да, — ответил я. — Колония их, видно, находится в протоке у Литкова, подо льдом. Судя по следам, они именно там были этой ночью.
— И мы тоже нашли следы. Ночью попытаем счастья.
Мы поели, приготовили все необходимое для охоты, и время прошло незаметно.
— Отправляемся в путь, — сказал Саша, — сбор здесь.
Я с Лаврентием добрался до нашего места возле избушки и сел там на раскладном стульчике около ивы. Вправо от меня — ледяные глыбы; слева — никогда не замерзающая протока от Литкова.
Началось ожидание. Звезды сверкали, и их блеск отражался в снегу, как жемчуг Морозило. Тишина такая, что слышно, как бьется сердце. Я напряженно всматривался в белые просторы, ведущие в сторону зубчатых глыб. Прошло часа два, месяц уже плыл высоко в небе, и было светло, как днем.
Вдруг из-под ледяной глыбы появилась черная тень, она скорее ползла, чем шла. Остановилась. Сзади появилась вторая. Нагнала первую, и обе направились к протоке. Они должны были пройти передо мной. Я затаил дыхание, сердце усиленно билось. По телу побежали мурашки, а руки и ноги дрожали.
Выдры! Как сделать, чтобы они меня не почуяли? Когда стрелять? От возбуждения я не знал, что делать. Инстинктивно начал поднимать ружье. Несколько мгновений следил за первым животным и, когда оно достаточно приблизилось, приложил к плечу ружье, прицелился и выстрелил сначала в первую и тотчас же во вторую выдру.
Выстрелы разорвали тишину. Я вскочил и бросился вперед.
— Лаврентий! Лаврентий! — во все горло кричал я.
Лодочник, словно выросший из-под земли, бежал ко мне.
У начала протоки крупный самец бился в предсмертных судорогах. Другое животное, раненое, судя по кровавым следам, скрылось в камыше.
— Не заходите в камыши, — крикнул Лаврентий, — там лед тонкий.
Но я, не успев расслышать его предупреждения, уже провалился по пояс в воду. Холодная ванна привела меня в себя, и только тогда я сообразил, что попал в полынью.
Быстро сняв свой пояс, Лаврентий бросил его конец мне,
— Держите крепче! Ложитесь животом на лед!.. Ползите на локтях, пока не выберетесь на крепкий лед!
Ухватившись за пояс, я попытался вскарабкаться на лед, но он тотчас обломился. Я несколько раз повторил попытку, пока не добрался до более крепкого льда. Наклонившись влево, я уперся правым коленом на край льдины, с большим трудом взобрался на лед и распластался там плашмя. Лаврентий тащил меня за пояс изо всех сил.
Наконец я почувствовал совсем крепкий лед и встал на ноги.
— Быстро в избушку, — крикнул мой спаситель, — пока одежда не застыла.
Я побежал, вода стекала с меня ручьями. С помощью Лаврентия разделся догола. Он дал мне свою шубу, и, свернувшись калачиком, я уселся на охапке камыша. У огня стал согреваться. К тому же еще выпил стопку водки.
От одежды, развешанной на хворосте у огня, шел пар.
— Оставайтесь здесь и следите за огнем, а я пойду, — сказал Лаврентий.
Когда часа через три он вернулся, я уже был одет. Моя одежда высохла.
— Что ты делал? — спросил я.
— Выйдите наружу, — ответил он.
Около избушки, возле убитого самца, на льду лежала выдра, которую я ранил. Я погладил мех и с удовлетворением подумал, что не зря принял холодную ванну.
— Скажи, Лаврентий, как тебе удалось найти ее?
— А я пошел по следам крови и нашел ее уже в бочаге Авраама. Довольно далеко проползла зверюга, пока была жива.
Оставаться дольше не было никакого смысла. Если раньше там находились еще другие выдры, теперь уже их и след простыл. Мы отправились на базу. Саша и Людвиг еще не вернулись. Утром, когда я проснулся, они уже завтракали.
— Ну что ж, дурням — счастье! — сказал Саша. — А мы ничего не сделали. Выдры не захотели выйти к тому месту, где мы стояли. Очень жаль, но оставаться еще на одну ночь не могу, а то бы справил им поминки...
Я залез в сани и уселся рядом с Людвигом. Падали легкие снежинки. Я посмотрел на своего соседа и прочитал в его глазах мысль, которая зародилась и у меня: «Мы непременно вернемся сюда в следующую субботу...»
Перевод А. Селивановой и В. Потемкиной
