Очагов И. М.
На охотничьем языке слово «вытаптывать» звучит несколько пренебрежительно и может относиться к разным видам дичи. Так, вытаптывая русака по чернотропу, охотник поднимает, случайно приблизясь к лежке, зайца и стреляет его.
В охотничьей литературе не встречалось описаний «вытаптывания» русака — попадались лишь презрительные упоминания, вроде — щелкать внаходку («Псовая и ружейная охота», 1897).
Между тем, в Тамбове вытаптывание русака исстари привилось как массовый вид охоты, которым увлекается и большинство охотников, искушенных в стрельбе из-под легавой.
...На запад от Тамбова простираются поля, на восток — бор. Между ним и городом — Цна. Языком из «муромских» лесов бор вклинился в степь. В десятке километров от Тамбова токуют глухари и прячется рябчик, а не так давно под городом попадался стрепет, и в степях к юго-востоку стреляли дроф.
Охотничьи просторы, начинаясь под городом, порождали у населения тягу к охоте. Но до революции охотников из рабочих (главным образом тогдашних вагоноремонтных мастерских) было сравнительно немного.
Зато привилегированное общество охоты процветало: подпускало в угодья белых куропаток, которые, впрочем, не прижились, тетеревов — для освежения крови и, по инициативе помещиков-борзятников, завезло сотни две новгородских русаков, славившихся на всю Россию «чудной резвостью бега».
В те времена лесные угодья были в большинстве закрыты для охотников из рабочих и крестьян, а вытаптывать русака каждый из них мог чуть ли не в пригородах. Наверное, от отцов и дедов и сохранилось вытаптывание как массовый вид охоты.
Тамбовский матерый русак весит в среднем только 4,2—4,9 редко до 5—5,2 кг. По многолетним наблюдениям охотника И. А. Пузанова, самые тяжелые из взятых им русаков весили: один 6,8 кг и два — по 5,7 кг.
Знаменитый «ремень» на хребте выкуневшего русака плохо знаком тамбовским охотникам. У наших русаков и зимою своеобразная расцветка спины постепенно переходит в слабо выцветшие бока. Сероватый сверху окрас образуется смесью белых, буроватых, черных и золотисто-охристых волос, часто двухцветных, и представляет изумительный пример защитной окраски, делая зайца невидимым на разнохарактерных лежках.
Ложится русак чаще всего на взметах (пашне), шагах в 10—20 от зеленей, в остатках травы и бурьяна, в колхозных садах, на картофельных огородах, в подсолнухе и кукурузе. Реже удается поднять его с молодых и редких зеленей, жнивья, кочковатых лугов, окраин болот.
До коллективизации сельского хозяйства проще было выбрать и «протоптать» места вероятных лежек: взметы и зеленя, садики и жнивье чередовались крохотными участками. Можно было забраться в подсолнух и прямо оттуда стрелять по выкатившему на чистину русаку. А теперь — попробуйте-ка поднять его со взметов, с «края» зеленей, когда зеленя эти протянулись на 5 километров... Теперь от охотника требуется более тонкое определение излюбленных русаками мест для лежки.
Приведу несколько случаев, записанных в моем охотничьем дневнике. Они очень ярко характеризуют удивительную способность русака «затаиваться», применяясь к местности и обстановке.
6 ноября. Пасмурно, сыро. Переходил просяное жнивье, где поднять зайца очень трудно. Закурил, осмотрелся. Неожиданно заметил совсем близко, шагах в пяти, на фоне красновато-палевой щетины жнивья, фигуру лежащего русака. Очертания зайца как бы струились, переходя из желтоватого в серый цвет, и, когда я стал всматриваться, временами исчезали, пока глаз не привык твердо видеть зайца, который упорно не поднимался с лежки.
16 ноября. Пасмурно, морозит. Курцхаар Крак сделал стойку на выбитом овцами участке чернозема, гладком да еще расположенном на выпуклом склоне. Я и товарищ ничего не могли рассмотреть, пока на совершенно ровном месте не выросли из земли, как рога, заячьи уши — шагах в десяти, не далее.
18 ноября. Пасмурно, морозит. Издали в бинокль заметили русака на взметах у края голого оврага. Когда подошли шагов на 20, товарищ, нарушив охотничью осторожность, закричал: «Да это — камни!» — хотя камни на нашем черноземе встречаются реже, чем русаки... Конечно, «камни» вскочили и пытались скрыться.
26 ноября. Слегка морозит, заходящее солнце под тучами. На сероватых взметах переместившийся русак изображал две сухие лепешки коровьего помета — большую и маленькую (голова на пласте). Словно для сравнения поблизости лежало несколько настоящих лепешек, казавшихся в ракурсе тоже продолговатыми.
27 ноября. Пасмурно, иней. Необстрелянный русак с ходу запал на заборонованном и уже уплотненном участке с раскиданными кое-где крупными розетками чертополоха, тронутыми инеем, и сам преобразился в чертополошину. Кто не видел, как залег заяц, конечно, не отличил бы его от потемневших и промороженных растений. Отведя глаза, я потом не смог указать, которая из чертополошин не настоящая. Пришлось немного пройти в направлении лежки, чтобы увидеть обратное превращение.
Необходимо еще отметить, что окрас русака заметно изменяется в зависимости от освещения, расцветки фона и расстояния. С пышных зеленей, бирюзовых от инея, приходилось будить русаков серебряно-белых, с черниной; в хмурый денек с убранных посевов вики, овса случалось поднимать русака в коричневом жилете, из которого, как распирающая его вата, торчат подбой хвоста и гачи. Из полоски увядшей травы удавалось вытаптывать желтоватого русака, а в сухих взметах — буровато-серого. Но убитые, все они оказывались типичного, почти одинакового, окраса.
Бинокль при вытаптывании оказывает обычно плохую услугу: обманывает зрение и воображение. Когда-то путали зайцев с «кобыльими головами», теперь путают с газетами.
Издали и в бинокль и простым глазом, особенно на освещенных склонах наших пологих холмов, русака на лежке легче увидеть, чем вблизи. Первая примета лежащего вдали зайца — округленность очертаний: если есть углы, изломы, то это — не он. Вдалеке в пасмурный день на взметах заяц выглядит кругловатым, матовым, бледно-серым камушком; освещенный низким солнцем — желто-белым, как драже. В ясный день он отличается от пятен стаявшего снега малозаметным ржавым оттенком снизу (не сверху!), как слегка поджаренный сахар.
Иногда заяц западает настолько крепко, что подпускает вплотную.
Под с. Татановым, правда не в чернотроп, а в гололед, припорошенный снегом, т. е. совершенно не охотничью погоду, мы шли с товарищем на лыжах рядом и услышали сзади оклики почтальона-лыжника, который указывал нам на уходящего русака. Почтальон вспугнул зайца, наехав на него лыжами. Вернувшись, мы увидели, что обледенелая, в форме калоши, лежка находилась между нашими только что прочерченными лыжнями.
Охота на зайца в Тамбовской области начиналась почти всегда не раньше 1 ноября. Вытаптывание же русака возможно только по чернотропу, и, таким образом, сезон этой охоты довольно короткий. В половине ноября часто выпадает снег, который если и не удержится, то так забьет углубления взметов и борозды зеленей, так прибьется ко всем возвышениям, что, стаяв, оставляет «пестроту». А в пестроту заяц не поднимается — справедливо говорят охотники.
Для охотника важно, чтобы заяц поднялся в меру верного выстрела. Поэтому среди охотников распространены приметы, не всегда, впрочем, подтверждающиеся. Одну из них приводит Л. Н. Толстой в «Войне и мире»: «Но не успел еще охотник ответить, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил».
Несомненно, что на утренней лежке заяц держится крепко и подпускает в меру. На зеленях чаще ложатся переместившиеся русаки, которые не подпускают на выстрел. Как правило, в сырую погоду заяц лежит крепче, а в мороз — чутко, что и понятно: сырая почва, влажная растительность заглушают, отдаляют от зайца шаги охотника. Но и тут бывают исключения, зависящие от обстановки. Говорят еще, что в мороз заяц ложится «в половрага», что он не любит «жестких» глубоких взметов (пластов), в ветер ложится за укрытие и т. п., но на практике часто получается совсем не так.
Выходить вытаптывать русака надо рано, чтобы на месте охоты быть, когда «встает заря во мгле холодной», — тогда больше шансов застать зайца на утренней лежке. Ружье приходится все время держать в руках.
Следует не раз пройти места, пригодные для лежки, а особенно типичные — даже «челноком». Однажды я прошел взметами метров 150 в один конец, держась на двадцать шагов от зеленей; идя назад, уже в десяти шагах от них, вытоптал русака.
Заяц почти всегда поднимается по линии хода и при остановках охотника. Поэтому нужно, не напрягая зрения, равномерно осматривать местность впереди на расстоянии выстрела, меньше оглядываться по сторонам, чаще менять направление хода, то есть делать зигзаги, останавливаться и не «зевать» на остановках.
Дробь по русаку употребляют, обычно даже в чернотроп, первого и второго номеров. Но она все же крупна; охотники знают, что в начале сезона шагов на 20—25 заяц часто бьется и пятым номером. Один знакомый уверял меня, что стреляет зайцев именно пятым номером и подранков не бывает. В разное время, в ноябре, он взял при мне двух русаков шагов на 40—45. В обоих случаях после выстрела заяц делал несколько прыжков и падал мертвым, очевидно от шока. Я измерил образцы дроби: к удивлению, она оказалась не пятого, а шестого номера (2,75 мм). Но так как в период чернотропа, бывает, подморозит до 12—15 градусов, а расстояние может быть не 40—45, а 50—60 шагов, самым пригодным номером дроби на этой охоте надо считать третий (3,5 мм).
Вытаптывание исключает участие собаки, но любители легавых нередко берут их с собою для моциона. По моим наблюдениям, взрослых собак такие прогулки не портят. В охотничьей литературе упоминалось, что в чернотроп для розыска и подъема зайца хороши спаниели, но это уже совсем другой вид охоты.
Вытаптывание богато курьезами. Случаются они больше на привалах и остановках, когда утомленный охотник теряет бдительность, а также при нарушении традиции этой охоты, когда пытаются взять русака на лежке.
Помню, — год на зайца был неурожайный — вышел я из города через одну заставу, а возвращался в сумерки пустым — через другую. С индивидуальных огородов уже можно было различить цветные огоньки автобусов. Начал приводить в порядок охотничье хозяйство — разложил, обтер и спрятал в чехол ружье, обревизовал содержимое сумки — и все это не спеша, пользуясь минутами отдыха. А когда встал и отряхнул колени, шагах в пяти поднялся белый у пахов русак и рысью стал уходить по кривой, «подставляясь» неоднократно под выстрел. Я успел приложиться ружьем в чехле и сделать поводок, пока опомнился.
Еще случилось как-то издали увидеть в бинокль русака, лежащего в саду, на вспаханном междурядье. Залег он на склоне, около густой и узкой полоски высокотравья, оставленной вдоль ряда молодых яблонь. Подойдя шагов на 25 и убедившись, что это действительно заяц, командую по принятому у нас обычаю; «Встать!» — а сам думаю: «Пойдет вверх по междурядью, буду стрелять несколько в угон»... Заяц «сделал вид», что не слышит. После второй команды — перебрал передними лапками и замер. А после третьей — прямо с лежки перемахнул в один прыжок полоску травы и исчез за ней. Стрелять навскидку я не готовился, а стрелять наугад не привык. Далеко за пределами выстрела русак, не спеша, показался из-за травяного заслона.
Однажды под с. Полковым, обойдя долгие взметы, я спустился к некошеной ложбинке. Рассудив, что заяц на ней не ляжет и предпочтет уже пройденные мною взметы, я стал осматривать в бинокль противоположный край ложбййы, прилегающий к зеленям, что было, по меньшей мере, наивно, так как ни в какой бинокль русака в траве не разглядишь.
Неожиданно, заслонив стекла бинокля, по ним промелькнула мутная тень. Я сразу оценил положение, бросил бинокль, схватил ружье, но было поздно: поднявшийся из-под самых ног русак был уже вне выстрела. Подошедший охотник, разузнав, в чем дело, сказал:
— Поменьше надо биноклем баловать.
Еще случай: ушедший без выстрела русак залег в деревне, вблизи дома. У нас с товарищем возник хитроумный план зажать зайца в клещи. Разойдясь, мы грозно стали смыкаться в направлении лежки. Впереди была улица, кишевшая звонкоголосыми ребятишками, и заяц, чтобы вернуться в поля, должен был продефилировать между двумя незаурядными стрелками на расстоянии верного выстрела. Когда мы остановились, заяц кинулся в улицу, в гущу детей, удвоив их веселье...
Но на охоте бывают нередки и удачи — и как чудесно в ясное осеннее утро, когда сплошь серебрится от инея, остановить выстрелом на всем скаку матерого русака, высоко поднять его за пружинистые задние лапы....
В чем же заключается спортивный интерес вытаптывания русака?
Прежде всего у охотника возникает желание «перехитрить» зайца, для чего нужны наблюдения, рождающие опыт, выдержка и меткость выстрела.
Интересны неожиданности: необычное место лежки, необычное поведение зайца на подъеме, даже изменчивость окраса — знаешь, что не бывают, а все кажется, что добудешь серебряно-белого или «шоколадного» русака.
Неторопливая, ритмичная ходьба по необъятным просторам осенних полей, еще не прикрытых снегом, требует выносливости и тренирует сердце.
Величествен и суров ноябрьский пейзаж русской равнины, с которой сорваны теперь пестрые заплатки наделов, и толстым упругим ковром уходят к горизонту холодно-зеленые озими, и повиснув над ними на огромных крыльях, трепещут мохноногие сарычи.
Радует и коллективизм этой охоты, даже когда идешь один. То там, то сям появляются фигурки людей, объединенных общим с тобою спортивным интересом. Приятна каждая встреча — возникает обмен виденным и соображениями, нередко вырабатывается общий дальнейший маршрут. Таким путем иногда создаются целые цепи, человек по 20.
Вытаптывание, конечно, не добычливо, даже при обилии зайцев. Трех, взятых за один выход, русаков я видел чрезвычайно редко, а сам даже и не стремился взять. Застрелив одного русака, настоящий спортсмен считает задачу выполненной и разрешает себе и наблюдения, и отдых.
