портал охотничьего, спортивного и экстерьерного собаководства

СЕТТЕР - преданность, красота, стиль

  
  
  

АНГЛИЙСКИЙ СЕТТЕР

Порода формировалась в первой половине XIX столетия путем слияния различных по типу семей пегих и крапчатых сеттеров, разводившихся в Англии отдельными заводчиками. В России английские сеттеры появились в 70-х годах XIX столетия, главным образом из Англии. 

подробнее >>

ИРЛАНДСКИЙ СЕТТЕР

Ирландский сеттер был выведен в Ирландии как рабочая собака для охоты на дичь. Эта порода происходит от Ирландского Красно-Белого Сеттера и от неизвестной собаки сплошного красного окраса. В XVIII веке этот тип собак был легко узнаваем.

подробнее >>

ГОРДОН

Это самый тяжелый среди сеттеров,
хорошо известный с 1860-х годов, но
обязанный популярностью четвертому
герцогу Гордону, разводившему черно-
подпалых сеттеров в своем замке в 20-х 
годах XVIII столетия.

подробнее >>

Егерь Григорий

Фарутин К.

На одном из перекатов повредили «Уклейку».

Много раз наше суденышко ударялось о камни и казалось таким крепким, что ему все нипочем. А вот сейчас, после сильного удара по днищу острым подводным выступом, на дне лодки появился живой вулканчик. Вода как бы кипела, подступая под ноги.

Сергей попробовал унять течь, прижав водяной бурунчик тряпкой. Не тут-то было. Очевидно, рана на лодке была большая, и пришлось немедленно ехать к берегу.

С трудом мы выволокли лодку на песчаную отмель и принялись за ремонт.

Промасленная пакля у нас была в запасе, и казалось, чего проще — забей отверстие паклей, залей гудроном, который у нас тоже был, и отправляйся в путь. Так думалось. На самом деле повреждение лодки было до того серьезным, что применение пакли и гудрона явилось бы не больше, не меньше, как оказание «Уклейке» скорой помощи. А далеко ли уйдешь на лодке, если каждую минуту может открыться течь?

На днище лодки оказался пролом, который можно было заделать лишь с помощью жести или точно подогнанной деревянной доски.

Ни жести, ни доски, ни даже гвоздей у нас не было.

— Беда нежданная, — и мы сели на камни, не зная, как быть.

«Уклейка», повернутая вверх дном, была похожа на тушу небольшого кита, выброшенного на берег.

Раннее утро. На небе ни облачка. Яркое солнце щедро заливает своими лучами широкий речной перекат, где резвятся, искрясь на солнце, белые водяные струи; прибрежные кусты, за которыми угадываются лесные поляны с запахами цветов и зелени; меня и моего спутника — Сергея, сидящих на берегу реки у опрокинутой вверх дном лодки.

Развернули карту. А что она может сказать нам, если на ней такая река, как Северная Двина, вся уместилась от истоков до устья?

— Пойду туда, — и я показал в сторону густых зарослей, спускающихся к воде.

— Куда туда? — переспросил Сергей.

— Искать деревню.

— А может быть, деревня на том берегу, — и Сергей показал на правый, слегка возвышенный берег.

— Может и на том, — машинально согласился я и стал собираться.

— Ладно, — сказал мой спутник, — иди, а я удить буду, может быть, на уху натаскаю.

— Неплохо бы, — и мне вспомнилась вкусная уха, приготовленная Антоном. — Антона бы встретить, — сказал я вполголоса.

— Кого?

— Антона бы, говорю, встретить, — выкрикнул я.

— Антона не встретишь, Антон далеко отсюда, — и Сергей задумался.

За кустами луга. Иду по нехоженой траве и определяюсь, чтобы не заблудиться.

«Слева лесной массив», — запоминаю я, уходя от реки все дальше и дальше. «Справа болото, а слева вплотную ко мне хвойный лес подступил», — опять запоминаю я и иду в надежде встретить кого-либо или попасть на дорогу.

Комары, когда я вошел в лес, обнаглели. Они облепили мое лицо, шею, руки. Я наломал веник из зеленых ветвей и стал обмахиваться от комаров до устали. Ни дороги, ни тропинки. Куда идти — не знаю.

Крикнул во всю силу своего голоса. Рядом, из куста, сорвалась большая птица и, сильно захлопав крыльями, с трудом выбралась из густоты зелени.

Остановился. Кроме надоедливого писка комаров, я ничего не слышал.

«А где река, в какой она стороне».

Опять стою и слушаю. Не донесется ли до меня шум порога, который так долго слышался, когда я уходил от реки.

В ушах комариный писк и неугомонный птичий концерт. Казалось, что весь лес, окружающий меня, — сплошной птичник. Птицы пели во всем лесу, на каждом дереве от низу до верха. И вот эти концерты — противный комариный писк и веселое, радующее пение птиц — оглушили меня. И, конечно, будь река в нескольких метрах от меня, шуми она на перекате, я все равно не расслышал бы ее.

«Искать реку, только реку», — решил я и торопливо пошел, не зная куда.

Лес и поляны незнакомые. Такие места мне не встречались сегодня. Значит, я заблудился.

Спичек у меня нет, хлеба нет. В кармане складной нож, и только. Даже папиросы забыл.

Время далеко за полдень, и я все хожу по лесу и ищу реку. Возможно, я кружусь на одном и том же месте? Тогда почему места с каждым метром моего пути все новые и новые, невиданные мной?

— Э-г-г-е-й! — закричал я что есть силы, встав под большую ель. Так учил меня отец.

— Крик под высоким деревом слышен, — говорил он. — Голос как бы течет вверх и, дойдя до вершины, разливается во все стороны. Запомни это.

И я вспомнил. Я до хрипоты кричал под елками и, обессиленный, шел, не зная куда.

Вдруг недалеко от меня что-то зашумело, и с злобным лаем бросилась ко мне собака. Я не столько испугался, сколько обрадовался.

От собаки убегать нельзя, покусает — это я знал хорошо, а потому остановился и замер на месте, не спуская глаз с лайки волчьей окраски.

— Лыско! — послышался властный голос в стороне. — Лыско, тубо!..

Лыско, злобно урча, побежал на голос. В сопровождении собаки ко мне подошел человек с ружьем на плече.

— Здравствуйте! — сказал я поспешно, и, конечно, лицо мое расплылось в улыбке, так сильно я обрадовался, что кончилось мое одиночество и я узнаю, где река, а значит, и Сергей, ожидающий меня.

— Здорово, коли не шутишь, — не особо дружелюбно ответил незнакомец и, смерив меня с ног до головы круглыми глазками, для чего-то поправил ружье на плече. — Откуда в таком-то виде? — спросил он, скосив голову набок.

— На реке лодка у нас, пробоина, — начал я сбивчиво и торопливо объяснять, стараясь настроить на дружелюбие встретившегося мне человека.

— На какой такой реке? — и в глазах незнакомца застыло недоверие, смешанное с неприязнью ко мне.

— На реке Чужге. На перекате лодка у нас. Там товарищ ждет меня, — решительно ответил я, обиженный враждебностью ко мне незнакомца.

— На Чужге? — удивился он. — До Чужги отсюда не меньше десятка километров.

— Сколько километров? — подался я к незнакомцу.

— Десять наберется верных, а если по дороге, то и все тринадцать будут, а ты говоришь Чужга, — спокойно сказал незнакомец, а потом, помолчав немного, повысил голос. — Скажи лучше, чей ты, откуда и зачем бродишь по заповеднику?

— По какому заповеднику? — изумился я.

— По бобровому. Бобров тут расселили, а вы уж пронюхали, браконьеры проклятые, — и он дрожащими руками стал закуривать.

— Вы ошибаетесь, — тихо и спокойно заговорил я, так как понял, что доказать истину этому человеку можно только, не повышая голоса, — вы спутали меня с кем-либо другим...

— Может, я и ошибаюсь, — смягчился незнакомец, — но река-то отсюда за десяток километров, а вы уверяете, что с реки пришли, вот чудно-то. Закуривайте, — и он протянул мне кисет.

Я с удовольствием закурил и почему-то закашлялся.

— Привыкаешь али бросаешь курить-то? — спросил он и сел на мох, привалившись спиной к дереву. — Садись, — предложил он. — Эвон вид-то у тебя — все одно как у загнанного. Давно по лесу-то ходишь?

— С утра. Как ушел деревню искать, так и хожу, — ответил я, не глядя на него.

— И не евши? — удивился незнакомец.

— Я пошел ненадолго, думал сразу найду деревню. А тут заблудился и вот вас встретил, спасибо вам, — глухо проговорил я.

— За что спасибо-то? — и он опустил голову вниз. — За то, что за злодея вас принял? В нашем деле, милой, нельзя каждому-то верить, — не подымая головы, говорил он. — Много несознательных-то, так и норовят хапнуть...

Он подумал немного и сказал, глядя на меня:

— Хлеба-то у меня с собой нет. Придется тебе до моего жилья дойти, тут недалечко, поешь, да и на реку отправимся. В каком месте лодка-то прохудилась? — спросил он.

— В днище, камнем проломило...

— Я не об этом, — огорчился он, что я его не так понял. — В каком месте реки товарищ твой остался?

— Там перекат такой, — начал объяснять я, — один берег низкий, а другой высокий...

— Да тут вся река в перекатах, — перебил он меня, — да и реки без берегов не бывают. Ну вот скажи на милость, — он приблизил свое лицо ко мне, — как верить-то этому, ежели и реку не знаешь, и где товарищ остался — тоже не знаешь. Скажи, прав я, что не верю?

— И прав, и неправ, — пробормотал я, — а что заблудился я, так это точно, и куда идти — не знаю, — вздохнул я и бросил окурок на землю.

— Заплевать надо, — строго заметил он. — Пожар может произойти. Хотя лесов много у нас, но их надо беречь и халатностью своей не губить. Пойдемте ко мне, тут не особо далеко.

Он встал, позвал собаку и пошел, упруго шагая, обходя лесные завалы, и, низко опустив голову, думал о чем-то своем.

Я иду за ним и ясно представляю тревогу Сергея, обеспокоенного моим долгим отсутствием.

* * *

Незнакомец привел меня к односкатному шалашу, срубленному из еловых плах и покрытому еловым ковром. Рядом с шалашом лежали очищенные от коры бревна.

— К зиме избу думаем срубить, — кивнул он на бревна.

— Кто? — спросил я.

— От заготпункта средства отпущены, да и область на нашей стороне, на охотничьей. Председателем областного общества Спиридон Захаров, может слышали, полковником в армии был, а ноне в отставке, все одно, как генерал, а мужик добрый. И бобров-то по его разумению завезли сюда.

— И живут?..

— А чего им не жить, — усмехнулся незнакомец. — И река-то наша, где бобров выпустили, Хоревкой зовется. Само название показывает, что зверю в ней жить можно.

— А где река эта?

Незнакомец посмотрел на меня и, рассмеявшись, сказал:

— Или ты ушлый, что простачком прикидываешься, или ты и в самом деле с чистой душой здесь оказался.

— Я вам серьезно говорю, что у нас на реке лодка поломалась и я пошел за помощью, — обиделся я.

— Пусть так, может ты и правду сказываешь, — и он вынес из шалаша берестяной пестерь. — Садись, — кивнул он на скамейку, врытую в землю около шалаша. — Я сейчас чайку приготовлю.

Вечерело. В лесу стояла тишина. Лыско лег недалеко от меня, положив голову на лапы, и наблюдал за мной.

«Весь в хозяина, — подумал я, — такой же недоверчивый».

Во время еды я узнал, что зовут моего знакомого Григорием, что он сторож, наблюдает за бобрами, работает в лесу второй год, а до этого был рядовой охотник и что в этом году он задержал двух браконьеров, которые застрелили бобра, — и когда он задерживал их, то они чуть-чуть не порешили его.

— Спасибо Лыску, — рассказывал он, — одного свалил на землю, а другому на грудь кинулся. Кабы не окрикнуть мне собаку, то обоих прикончил бы, — и он, взглянув на Лыска, одобрительно кивнул ему.

— А собака не хватает бобров? — спросил я.

— Да ты что? — удивился Григорий. — Какой же это друг человека, ежели будет по-своему поступать и не слушать хозяина? Собака должна понимать, что можно и что нельзя. А ежели иначе, то зачем она? Вредить?

Рыжебородый, небольшого роста, с маленькими круглыми глазами и вдавленной переносицей, он был похож на сыча, когда тот, пережидая дневную жару и яркий солнечный свет, сидит где-либо в укрытии и взъерошивается, прищелкивая клювом, зачуяв какую-либо опасность.

— Где река-то? — спросил он, когда мы подготовились идти к Сергею, оставленному мной на Чужге.

— Какая река?

Он остановился как вкопанный передо мной и, ничего не сказав мне, махнул рукой.

Сначала шли молча. Когда стали переходить по завалу лесную речку, то Григорий произнес:

— Лишка-то не присматривайся, а гляди под ноги.

Я ничего не сказал, но понял, что это и есть та самая река, в которой живут бобры.

Когда миновали реку и вошли в сухой, густой ельник, Григорий заметно оживился.

— Тут допрежь нога человека не ступала, — начал рассказывать он, стараясь идти рядом со мной. — В эти самые места мы с отцом, с покойным, ходили... В ту пору мне было, наверно, годков десять, а может, и тех не было. За маткину юбку держался в те годы. Отец-то сказывал мне, что в Хоревке этой самой...

— Которую мы перешли сейчас? — перебил я.

— Ну, это, парень, не твоего ума дело, — повысил он голос, — может, и Хоревка была, а тебе-то что?

— Это я просто так, — ответил я. — Мне ведь все равно — Хоревка это или не Хоревка...

— Ну коли так, то скажу — Хоревку мы миновали... Немного помедлив, он пояснил: — Тут не одна Хоревка, и все они одинаковы, так что надо понимать.

Я молчал, и он тоже шел молча. Когда вышли на лесную дорогу, то он нарушил молчание:

— На чем я остановился-то? — спросил он.

— Про отца своего рассказывали и про Хоревку...

— Вспомнил... В Хоревке раньше жили бобры, а потом ушли куда-то.

— Выбили всех, — уверенно сказал я.

— А ты откуда знаешь? — и он, забежав вперед, уставился на меня.

— Из книг, — ответил я. — В книгах сказано, что бобры водились всюду, а как стали охотиться на них без всякого порядка, то и перебили всех.

— Верно ты говоришь, совершенную правду сказал, — и он спросил меня: — А еще что знаешь о бобрах?

— Бобры теперь охраняются, — говорю я. — Они завезены в те места, которые им по нраву, вот вроде той лесной речки, что мы переходили.

— Постой, — взял меня за рукав Григорий, — а ты случаем не из области, не инспектор какой?

Тут я рассмеялся и сказал, что я путешественник, а инспектором не был никогда.

Григорий искоса поглядывал на меня и молчал.

Трудно сказать, что он думал обо мне, но я догадывался, что он боялся, если все окажется так, как я ему рассказывал о себе.

Когда после продолжительного отдыха на валежнике мы встали и пошли, то он спросил:

— Устал, поди? Столько места исходить — без ног остаться можно. И то сказать, молодой ты, — добавил он, — а молодому чего унывать?

Солнце закатилось, а мы шли и шли.

— Немного осталось, может с километр, а может быть побольше, — и Григорий, идя впереди меня, выбирал места и суше и ровнее.

— Вот она Чужга, — неожиданно для меня произнес Григорий, раздвинув кусты.

Перед нами была река, похожая на озеро с низкими берегами и кувшинками в воде.

— Это Чужга? — изумился я, рассматривая незнакомое мне место.

— Плыли тут? — спросил меня Григорий.

— Нет, — и я отрицательно покачал головой.

— Тогда надо вверх идти, там есть перекат, Хмелевым зовется, может на том перекате товарищ твой с лодкой, — и он криво усмехнулся.

— А сколько до него идти? — спросил я.

— Ежели по верстам, как прежде считали, то версты три, не больше, а на километры сам переводи, ты ученей меня, — и Григорий опять пошагал легко и свободно, время от времени поправляя ружье на плече.

— Покричим, — предложил я, когда мы, как мне показалось, прошли добрую половину пути.

— Хоть паровозом реви толку не будет, — и Григорий кашлянул.

— Почему?

— Вода шумит на перекате, не учуять твоему товарищу.

«Он прав», — подумал я, вспомнив, как шумела вода, когда я уходил от реки.

Когда мы подошли к перекату, была глубокая ночь, хотя было светло, как в сумерки.

— Гляди-ка, ведь правду ты говорил, — обрадовался Григорий, заметив на берегу огонь костра.

— Теперь верите? — торжествующе спросил я.

— Нельзя, мил человек, сразу-то доверяться, — оправдывался Григорий. — Ежели бы ты повстречался не в заповеднике, я сразу поверил бы твоему горю, а тут на тебе, почитай что на самой Хоревке обнаружился, а я что? Для чего я приставлен, ежели промеж пальцев на беззаконие глядеть буду? Вот тут как хочешь, так и мозгуй — мог я иначе отнестись к тебе или не мог?

Увидев нас, Сергей побежал нам навстречу.

— Куда ты девался? — с радостью и обидой на меня спросил Сергей.

— Скажи спасибо вот ему, — и я указал на Григория, — ежели бы не он, то не знаю, что бы и было со мной.

— Сплутал товарищ-то у тебя, — показал на меня Григорий. — Ну, а тут я подвернулся, и вот... пришли оба... чего уж тут... порядок полный, принимай товарища своего, — и он, приставив ружье к лодке, сел на камень.

Сергею повезло. На удочку хорошо ловился окунь, а когда недалеко от того места, где он удил, сильно плеснуло, то Сергей сменил удочку на спиннинг и вытащил четырех щук.

— Можно бы много рыбы наловить, но я не стал, куда ее, все равно пропадет, — рассказывал Сергей, угощая нас с Григорием вкусной ухой.

Ночь выдалась тихая, теплая, без тумана.

Григорий натаскал хвойного лапника, и под шум порога мы уснули, чтобы завтра, с помощью егеря Григория, отремонтировать «Уклейку» и продолжать свой путь в сторону моря.

* * *

— Сбежал твой спаситель, — ошеломил меня Сергей, когда я проснулся.

— Куда сбежал?

— Откуда мне знать, — развел он руками. — Был и не стало.

— И не удивительно.

— Что не удивительно? — в моем голосе прозвучала обида на Сергея.

— От таких Григориев все ожидать можно, — равнодушно заметил Сергей и стал разжигать потухший костер.

Было шесть часов утра. На небе ни одного облачка. Солнце, высокое и яркое, слепило глаза. Вода шумела между камнями и на ней, ниже переката, плавали белые клочья пены. Над рекой, почти касаясь воды, носились береговые ласточки, а высоко в небе кругами подымался канюк, изредка жалобно вскрикивая.

Григория не было. Встревоженный не меньше Сергея, я стал рассматривать берег, в надежде найти следы беглеца.

И я нашел их.

На высыхающей речной заводинке между камнями я увидел следы сапог и рядом с ними следы собаки.

— Ушел, — вслух проговорил я, — и как ушел — воровски, тайно! Как нехорошо поступил ты, неведомый нам Григорий.

Сергей умывался, стоя по колено в воде. Я подошел к нему, молча снял рубашку, встал с ним рядом и тоже стал умываться, шумно плескаясь, подхватывая пригоршнями проворные струи.

— Ушел? — спросил Сергей, вытираясь полотенцем.

— Ушел, — тихо ответил я.

— В заповедник подался, — и, помолчав немного, Сергей, не скрыв злобы, добавил. — Бирюк он, хоть и егерем считается...

Я промолчал.

От жаркого солнца на бортах лодки выступила смола.

— Рассохнется?

— Лишь бы пролом заделать, а замочить пустяки...

— Я сразу понял, что он фальшивый человек, — горячился Сергей.

— Но ведь он сочувствовал нам, — вступился я за Григория. — Мы его не тянули за язык, он сам сказал, когда ложились спать, что лодка будет как новенькая, не так ли?

— А почему он не разбудил нас?..

— А кто его знает, может быть, забыл.

— Короче говоря, — и Сергей решительно встал с камня, на котором сидел, — надо что-то делать. Ты оставайся, а я пойду в деревню, — и Сергей стал обуваться.

— А ты найдешь деревню?

— По рассказам твоего спутника, так деревня там, — и Сергей указал в ту сторону, куда я ходил вчера.

— Там лес без конца и края, — заметил я, — и ее не найти...

К реке выбежал Лыско. С широко раскрытым ртом, из которого вываливался непомерно длинный розовый язык, он подбежал к воде и жадно начал пить.

— Григорий?! — растерянно произнес Сергей.

— Видал? — и я торжествующе посмотрел на своего товарища.

Усталый и потный, к нам подошел Григорий.

— Выспались? — он улыбнулся такой простой улыбкой, что хотелось броситься к нему и обнять.

— А я ведь не спал, — сказал он, ставя на землю корзину. — Подождал, как вы уснули, да и подался. Пусть, думаю, спят, а я тем временем обернусь. Выходит, чуточку не успел, проснулись, — и он, сняв с себя верхнюю одежду, пошел умываться.

— Мыло, мыло возьмите, — суетился около него Сергей.

Он умывался, а мы стояли около него радостные и счастливые.

— Жарко сегодня, — говорил он, раскладывая на камни для просушки свой пиджак.

— А далеко деревня отсюда? — спросил Сергей.

— Какое далеко, — спокойно ответил Григорий. — Рядом, можно сказать, верст восемь, а может и побольше.

Сергей, услышав это, схватил спиннинг:

— Вы чаевничайте, дядя Григорий, отдыхайте, а я сейчас, может на уху попадется, — и, перескакивая через камни, Сергей побежал к омуту, в котором медленно, вкруговую ходили клочья пены.

Хороший день! Необыкновенный день! Чудесный человек егерь Григорий!

Когда солнце подошло к зениту, на воде стояла наша «Уклейка» с добротной жестяной заплатой на днище, вся просмоленная и очищенная от песка и грязи.

— Ежели и обратно подумаете рекой плыть, — наказывал нам Григорий, — то дайте знать в Закаменку Григорию Ершову, мне то есть, а я тут караулить буду, и, может, моя помощь потребуется... с великим удовольствием... мне что...

Мы уплывали вниз по реке, а на берегу, среди камней, стоял милый, простой Григорий и смотрел нам вслед до тех пор, пока наша лодка не скрылась за поворотом.

Лыско, его друг, сначала бежал по берегу, а потом сел рядом с хозяином и пристально смотрел раскосыми глазами в нашу сторону.

Прощай, егерь Григорий!

Английский сеттер|Сеттер-Команда|Разработчик


SETTER.DOG © 2011-2012. Все Права Защищены.

Рейтинг@Mail.ru