портал охотничьего, спортивного и экстерьерного собаководства

СЕТТЕР - преданность, красота, стиль

  
  
  

АНГЛИЙСКИЙ СЕТТЕР

Порода формировалась в первой половине XIX столетия путем слияния различных по типу семей пегих и крапчатых сеттеров, разводившихся в Англии отдельными заводчиками. В России английские сеттеры появились в 70-х годах XIX столетия, главным образом из Англии. 

подробнее >>

ИРЛАНДСКИЙ СЕТТЕР

Ирландский сеттер был выведен в Ирландии как рабочая собака для охоты на дичь. Эта порода происходит от Ирландского Красно-Белого Сеттера и от неизвестной собаки сплошного красного окраса. В XVIII веке этот тип собак был легко узнаваем.

подробнее >>

ГОРДОН

Это самый тяжелый среди сеттеров,
хорошо известный с 1860-х годов, но
обязанный популярностью четвертому
герцогу Гордону, разводившему черно-
подпалых сеттеров в своем замке в 20-х 
годах XVIII столетия.

подробнее >>

В Сальских степях

Сеферов П.

Золотая осень. По утрам — легкие заморозки, днем — нежное и мягкое солнце. Такие дни прекрасны для охоты, особенно в наездку с борзыми. Сегодня утром вспомнилось мне время, когда в компании страстных охотников травили мы седого русака или желто-красную «кумушку» по бескрайним задонским степям.

В ту пору я работал в одном из конных заводов, расположенных в Сальских степях, и увлекался охотой с борзыми.

Теперь Сальские степи — хорошо обжитая равнина, огромные плодородные пахотные земли с правильными, густыми лесополосами, с хорошими дорогами, с большими колхозами и совхозами, с благоустроенными поселками и усадьбами. А тогда — в первые годы Октября — это были необъятные целинные степи с небольшими участками пахотных земель около сел и так называемых зимовников (усадеб) бывших коннозаводчиков.

Я жил на первом отделении завода, где размещалась конная часть. Отделение было затеряно в безбрежных степных просторах. Населенных пунктов близко не было.

Глубокая осень. Трудовой день окончен. Вечерняя тьма, хоть выколи глаз. Моросит. Невольно тянешься в комнату, к теплу. В грубке тускло тлеет кизяк. Запах кизяка, заячьих и лисьих шкур, развешанных в закутах передней, стойко держится во всем доме. Керосиновая лампа тускло освещает комнату, которая служит нам конторой, столовой, спальней и красным уголком.

Здесь по вечерам собирались все служащие и рабочие кончасти. Вначале обсуждались текущие дела, затем намечались планы на ближайшие дни, потом переходили к другим вопросам. Кончалось все бесконечными разговорами об охоте, частенько переходящими в жаркие споры. Особенно оживленно бывало по субботам. Ведь завтра выходной — и марш в поле!

Моим постоянным и неизменным товарищем по охоте был старший табунщик, калмык Бадма, один из заядлых борзятников. Бадма — лучший табунщик и отличный производственник в коллективе конного завода. Не одну сотню отличных скакунов вырастил он за свою трудовую жизнь. Он на память знал своих подопечных кобыл и жеребцов, а их у него было около полутысячи голов. Профессиональная, зрительная память у него была отличная. Он без ошибки узнавал каждую лошадь в табуне, называл ее имя, порядковый номер, год рождения и т. п.

Пятидесятилетний калмык с обветренным, бронзового загара, лицом, с добродушной улыбкой монгольских глаз был очень добр душой и скромен до застенчивости. С длинным бичом и трубкой-носогрейкой он никогда не разлучался. Всю свою жизнь провел в степи с табунами. Он был своеобразно красив и живописен и будто слит с лошадью в одно целое.

Однажды мне пришлось с ним травить волка. День был ясный, снегу было много. Волк попался матерый. Травля затянулась. Собаки сильно устали. Несколько раз они окружали зверя, но взять его не могли. Конь подо мной сильно горячился и заносил, когда я подскакивал к отбивавшемуся от собак волку. Зверь резко оборачивался всем корпусом, поджимал хвост и бросался на наседавших собак, зло щелкая зубами. Вырвавшись из кольца окружавших его собак, волк каждый раз уходил большими волнообразными скачками.

Наконец Бадма встрепенулся, «улюлюкнул», толкнул коня и быстро стал подживаться к зверю, заходя к нему несколько сбоку. Волк заметил всадника, резко повернул и внезапно столкнулся с собаками. Моментально образовался копошащийся клубок. Перегнувшись с седла, Бадма ловко бил волка набалдашником бича.

Когда я подскакал, Бадма уже навалился на оглушенного и изрядно покусанного волка и сострунивал его.

Бадма имел две своры хортых (два кобеля и две суки), очень стойких и злобных.

У меня были две прекрасные английские суки хорошей породы, очень резвые. Кубанских крупных зайцев они брали на броске 300—400 метров.

Между мной и Бадмой постоянно шли споры о том, чьи собаки лучше.

— Ну, держись, Бадма! Посмотришь, как завтра Стрелка покажет себя, — хвалился я перед ним, а он, мягко улыбаясь, попыхивал трубкой и молчал, отчего я еще больше волновался.

И вот наступает желанное завтра!

Чуть-чуть начинает сереть восток. Быстрый подъем, легкая закуска — и марш на конюшню!

Собаки весело прыгают вокруг, чуя выезд в поле. Земля покрыта белым инеем. Конюшни тускло светятся небольшими окнами в предрассветной синеве. Теплый дух конского навоза, смешанный с запахом сбруи и махорки, резко ударяет в нос.

Лошади напоены, накормлены, вычищены. Их подготовил ночной конюх. Сквозь решетчатые перегородки денников видно, как жеребец Буян, на котором я езжу, косится на вошедших внимательным глазом, отливающим лилово-красным блеском в свете фонаря. Седлаю. Баловник Буян старается ухватить меня за локоть влажными губами, когда подтягиваю подпруги, и забавно надувает грудь и живот, сопротивляясь подпруживанию.

Готовый к выезду Бадма поторапливает меня и, подшучивая, говорит:

— Весь зверь убежал. Не стал дожидаться. Скорей едем!

Лошади идут весело, временами отфыркиваются и настороженно прядают ушами. Борзые следуют рядом с нами.

Женственно красивая Стрелка, переливающаяся темно-тигровой шелковистой мастью, настороженно вскидывая уши, всматривается в сереющую даль. Другая борзая, Милка, не менее красивая, рыжей масти, бежит тут же. Обе собаки хорошо высворены. Они бегут чуть впереди коня, горячего золотисто-рыжего Буяна. Временами Буян, пугаясь чего-либо, храпит, фыркает, грызет удила, просит повод, пружинисто поднимает ноги, будто стараясь щегольнуть сталью натертых подков.

В противоположность Буяну темно-бурый копь Бадмы кажется угловатым и некрасивым.

Объехав усадьбу с многочисленными базами, «затишками», выезжаем на стерню и, выровнявшись, трогаемся по полю. Рассвело. Небо чистое, день обещает быть хорошим. Утренний заморозок пощипывает лицо, приятно бодрит. Легкий ветерок пушит шелковистую гриву коня и псовину на борзых, и она колышется, словно легкая волна на речной глади.

Каждому борзятнику хорошо знакомы первые минуты настороженного, напряженного состояния, с каким начинаешь охоту в наездку. Хорошо, если быстро поднимешь русака или вдали мелькнет пушистый хвост красно-желтой кумушки, а то бывает, едешь час, другой, а зверя нет и нет, и все кругом спокойно, и видится только ровное поле, и лишь изредка звенят стремена.

И обычно в такую минуту, когда уже теряешь надежду поднять русака, он вдруг, долгожданный, внезапно вылетит из-под коня, даст прыжок и понесется веселым, перекатывающимся комочком. А тебя будто пронзит электрическая искра, и ты, толкнув шенкелем скакуна, огласишь степную тишину невольно вылетевшим из груди возгласом: «Ату его!» — и пулей полетишь за борзыми...

Буян, превосходный скакун, не раз увенчанный лаврами ипподромных побед, несется с резвостью неимоверной, и только черные комья подмерзлой земли градом летят из-под его крепких копыт.

Борзые резко стелются за русаком, вплотную «подшиваются» к нему, но заяц внезапно делает крутой поворот, и собаки отстают. Скоро они опять настигают зайца, и он чаще и чаще начинает давать угонки. Стрелка, наддав, ловко сбивает его, и сразу образуется клубок разномастных собачьих тел.

Возбужденный бешеной скачкой, подлетаешь к этой кучке, с маху прыгаешь с лошади и отбиваешь зайца от собак.

Приторочив русака, вновь продолжаем охоту.

Так, затравив еще нескольких зайцев, а иногда и лису, к вечеру, уставшие и довольные, возвращаемся восвояси.

Кизячный дым серыми хлопьями ползет из труб. Сквозь запотевшие окна уютно светятся огни ламп.

А потом текут бесконечные разговоры о прошедшей охоте. Песни, гармошка... Так, незаметно, просто и хорошо, проходит вечер на дальнем, затерянном в степи зимовнике.

И невольно приходят на память стихи Некрасова из «Псовой охоты»:

Чуть не полмира в себе совмещая,

Русь широко протянулась, родная!

Много у нас и лесов, и полей,

Много в отечестве нашем зверей!

Нет нам запрета по чистому полю

Тешить степную и буйную волю.

Благо тому, кто предастся во власть

Ратной забавы: он ведает страсть,

И до седин молодые порывы

В нем сохранятся, прекрасны и живы...

Английский сеттер|Сеттер-Команда|Разработчик


SETTER.DOG © 2011-2012. Все Права Защищены.

Рейтинг@Mail.ru