Алферов В. Г.
Огари
Огари, или, по-другому, красные утки, — редкие птицы в Среднем Поволжье, особенно в поймах Куйбышевской области, и охота на них запрещена. У нас, кроме охотников, мало кто знаком с этими птицами. А между тем это довольно интересные утки, имеющие отличие от многих своих сородичей. Они, например, гораздо крупнее кряковых, «одежда» у них, говоря в шутку, стиляжья: ярко-рыжая, с черными и зелено-стальными перьями и перышками.
А селезень носит черный ошейник и только этим отличается от утки.
Крик огарей совершенно необычный: гортанный, стонущий и поэтому не совсем приятный. Полет не быстрый, плавный. Посадку делают не вдруг, не с лету, как многие другие утки, а постепенно, долго при этом парят, кружат, приглядываются — где лучше и удобнее сесть. Другие утки обычно ковыляют по суше, а огари умеют не только хорошо ходить, но и быстро бегать. Прилетают они ранней весной, когда еще кругом белеют снега, а реки и озера скованы льдом.
Я не знал биологических особенностей огарей и полагал, что они всегда спокойны, флегматичны, а селезни только тем и отличаются, что носят черный ошейник. Но оказалось, совсем не так. Селезни весной, например, бывают очень свирепы и при случае затевают кровопролитные драки. Дерутся отчаянно, до изнеможения, точно так же, как домашние петухи. Такую схватку огарей мне однажды пришлось наблюдать.
Было это в конце марта. Рыбачил я в Глухой Воложке на подледные снасти. С утра был крепкий мороз, а в полдень солнце пригревало так, хоть раздевайся. В заснеженном острове цвела верба, на прибрежных суглинистых проталинах виднелись стебельки мать-мачехи, а в чистом голубом небе слышалась милая сердцу песня жаворонка. И невольно в это время вспомнился великий Глинка, положивший на ноты эту чудесную мелодию.
Вдруг я услышал отдаленный крик огарей — такой жалобный, но родной — и был рад ему так же, как мартовскому солнечному дню и первой песне жаворонка. Крик повторился. Огари летели на небольшой высоте в мою сторону. Долетев до полыньи в конце воложки, они стали снижаться и делать круги. Обычно огарей я встречал парами, а тут была тройка. Кружились они довольно долго, а потом сели на воду. Мне их было видно хорошо, но огари, наверное, меня не замечали, потому что я сидел не шевелясь, да и расстояние до полыньи было не такое уж близкое.
А я все наблюдал: то взгляну на уток, то на поплавки — ловил двух зайцев. Но вот поплавок крайней удочки качнулся и пошел под лед. Проворно сделал подсечку, и на снегу, топорща бледно-оранжевые плавники, отчаянно забилась крупная сорожка. Опустил леску в воду с новой наживкой и взглянул на огарей. Взглянул и ахнул: селезни успели уже схватиться и дрались, что называется, не на живот, а насмерть. Ведь и прошло-то всего не более двух-трех минут, как они сели на воду, — и на тебе, будто для того только и сделали посадку, чтобы подраться. Я встал и направился к полынье, в надежде, что драчуны заметят меня и улетят. Но не тут-то было. Они продолжали остервенело щипать друг друга и бить крыльями. А утка спокойно плавала поодаль, кокетливо пощипывала перышки, прихорашивалась и лукаво поглядывала на обезумевших селезней. Но вот я подошел уже совсем близко. Утка заметила меня, вытянула шею и беспокойно завертела головой. Потом издала короткий звук и тяжело поднялась в воздух. А селезни остались. Они продолжали потасовку даже в то время, когда я стоял рядом с полыньей. Образумил и привел их в чувство мой громкий окрик: «Да вы перестанете или нет, разбойники?!» Соперники ошалело метнулись в разные стороны, захлопав по воде крыльями, и с протяжным стонущим криком взмыли над полыньей.
Вскоре один из селезней, который был, видимо, роднее утке, настиг ее, и они полетели рядком. А второй селезень, хотя и летел в том же направлении, но на расстоянии. Как плохо быть одинокому!
Я долго смотрел вслед улетающим огарям. Но вот они исчезли, скрылись из виду. И только в голубой полынье, точно крошечные кораблики под парусами, задорно скользили рыжеватые пушинки.
Птица-невидимка
Эту птицу знают все, но видеть ее удается не часто, да и то, пожалуй, только охотникам и косарям.
В детстве, живя в деревне, мне доводилось во время сенокоса в заливных лугах видеть гнезда невидимок, но ни взрослые птицы, ни их птенцы на глаза не попадались. Прислушаешься, бывало, — будто вот совсем рядом кричит невидимка, подойдешь к этому месту, а ее и след простыл: она уже кричит в другом месте. Гоняйся за ней хоть целый день — все равно не увидишь. А посмотреть на эту птицу очень хотелось: какая она — большая или маленькая, в каком наряде и как летает.
И только спустя много лет я нашел в заволжских лугах гнездо, в котором лежало десять голубоватых, с красновато-бурыми пятнышками, яиц, а в конце августа того же года мне удалось подстрелить эту скрытную птицу.
Невидимка — это коростель, или, по-другому, дергач (дергун). Название «дергач», или «дергун», пожалуй, более точное, потому что кричит он резко и надтреснуто: «дёрг, дёрг, дёрг, дёрг!» Особенно неумолчно кричат коростели в мае и июне. Кричат не только днем, но и всю ночь напролет, будоража душную луговую тишину.
Коростель — несколько больше скворца — отличный бегун, с коротким, но довольно широким клювом, спина рыжевато-бурая с пестринкой, передняя часть шеи, зоб и грудка серые, бока и брюшко охристо-беловатые с рыжеватыми полосками, хвост короткий.
В поймы Волги и многих малых рек коростели прилетают в мае. Держатся птицы обычно в заливных лугах, возле заросших осокой болот, гнездятся в густых зарослях травы. Высиживает и выводит птенцов только коростелиха, а коростель участия в воспитании потомства не принимает. Пищу птиц составляют насекомые, черви, семена трав; к осени они не прочь полакомиться зернами злаков, от которых быстро жиреют.
Почему же все-таки коростеля так трудно увидеть? Потому что коростель гораздо проворнее на земле, чем в воздухе, — он больше надеется на свои ноги, чем на крылья. Подняться в воздух ему трудно. Взлетает тяжело, хлопает короткими крыльями, как тряпками, неуклюже, летит низко, ног не поднимает — они болтаются у него. Вот поэтому он и вынужден вести скрытый, затаенный образ жизни.
При малейшей опасности коростель с удивительной быстротой и ловкостью прячется в густой траве или кустарниках, перебегает с места на место, и почти невозможно увидеть его взлет. Только хорошей охотничьей собаке иногда удается поднять коростеля на крыло. Убегая от собаки, он много кружит, затаивается. Но чувствуя, что опасность неминуема и от нее бегством уже не спасешься, вынужден взлетать.
Но куда деваются коростели, когда выкосят луга? В поймах рек луга не бывают голыми, чистыми. Это не степные просторы, где не встретишь ни единого кустика. Птицы остаются здесь же, где были весной, и прячутся в оставшейся нескошенной грубой траве, в кустарниках, в осоке.
В июле, а иногда и в конце июня коростели уже не «дергают» — они замолкают до будущей весны. Летом выводки держатся вместе, а в сентябре разъединяются и покидают свои места... Отлетают они на юг не стаями, как другие птицы, а поодиночке.
Наблюдать за коростелем на воле не просто — уж очень он скрытный. Но для подлинных любителей природы это не должно являться помехой. Ведь все то, что интересно и более ценно, не дается легко, а достигается упорным, иногда многолетним трудом.
Куда девались чибисы
Чибис — интересная, забавная птица. Это про него поэт А. Пришелец и композитор М. Иорданский написали хорошую песенку, которая очень нравится нашим ребятам, и особенно юным натуралистам:
У дороги чибис,
У дороги чибис,
Он кричит, волнуется, чудак:
«А скажите, чьи вы?
А скажите, чьи вы?
И зачем идете вы сюда?»
Чибиса называют также пиголицей, пивиком. Брюшко, подхвостье, подкрылья и горло у него белые, спинка, зоб черные, на голове длинный хохолок, ноги красноватые, крылья тупые, широкие. Это довольно крупный кулик и один из тех «счастливцев», которого охотники не трогают, хотя мясо чибиса вполне съедобное. Как-то уже спокон веков не принято охотиться за ним. Поэтому, видимо, чибисы и не проявляют особой осторожности.
Где есть реки, озера, пруды, болота, там наверняка можно встретить чибисов. В поймы правого и левого берегов Волги близ города Куйбышева они прилетают обычно ранней весной, как только в лугах появляются проталины и вода. В поймах сразу наступает оживление. Чибисы затевают игры, взлетая то вверх, то вниз, кружатся, падают, перевертываясь с боку на бок, и громко, пронзительно кричат: «Кыбы-кууыб!»
А во время гнездования, заметив человека, чибис обязательно полетит ему навстречу и «вежливо» спросит:
— Чьи вы, чьи вы?
Гнезда чибисы устраивают на кочках, в травяных зарослях или даже на голом месте, но хорошо устланном сухой травой. Это не только забавные птицы, но в то же время и очень полезные. Они поедают огромное количество листогрызов, проволочных червей, кобылок и многих других вредных насекомых.
К началу августа подрастают выводки. И молодые и старые чибисы, собравшись в небольшие стайки, кочуют в лугах, возле водоемов. Особенно много скапливается их в районах Гатного и Лещевого озер. А в сентябре чибисы улетают на зимовку, одни — в Закавказье, другие — в Северную Африку, третьи на побережье Средиземного моря. Подумать только, какая даль!
С детства я полюбил чибисов и каждый год с нетерпением ожидаю их прилета из дальних стран.
Однако вот уже третью весну чибисов в наших местах, под Куйбышевом, не стало.
Долго мучил меня вопрос: куда девались наши «куйбышевские» чибисы? И вот, наконец, мне совершенно случайно удалось узнать об этом. В июне минувшего года я побывал в двух колхозах Ставропольского района. Там, где широко разлилось Куйбышевское море, в низинах, стеной стояли травы, а в них тут и там сверкали под солнцем небольшие, мелкие заливчики. Вот здесь, в неоглядных колхозных просторах, я увидел своих любимых чибисов, услышал их знакомые выкрики. Но хохлатые друзья мои в эту пору были не так активны и забавны, как они бывают ранней весной, потому что заботливо охраняли спрятавшихся в траве маленьких чибисят.
В тихие, раздольные места перекочевали чибисы. Здесь им вольготнее, чем в пригородной полосе, где уж слишком стало многолюдно и шумно.
Я радуюсь новоселью чибисов, но в то же время и скучаю по ним: хорошие друзья не забываются так скоро.
