Рябов Г.
Алексей Иванович предупредил накануне: завтра едем!
Всю ночь я ворочался, а утром, едва соседка звякнула ведром, проснулся и стал собираться.
Тяжелы сборы у неопытного охотника, много у него переживаний.
Как, например, везти ружье? Если по инструкции — разобрать надо, а если по обстановке нашей, местной — на ремне, собранным.
А сколько взять с собой патронов — десяток или больше? А шомпол — брать?
Конечно, можно спросить у Алексея Ивановича, но бегать из-за каждого вопроса на другой конец села — собраться не успеешь.
Решил обойтись собственным умом. Разобрал и сложил в чехол ружье, рассовал по карманам штук тридцать патронов, надел высокие резиновые сапоги. Завернул в газету хлеба с салом. Только к порогу пошел, жена говорит:
— Надень теплую курточку. Ночи еще холодные...
Я задумался. «Надеть — будет тяжело идти. Не надевать — замерзнешь». Стою, размышляю. Вдруг вижу — Сенька, Алексея Ивановича сын, бежит.
— Дядя Андрей, — кричит, — давай скорее, батя уже мешок погрузил, только тебя и ждет!
Вот еще! Мешок... Я, можно сказать, налегке, а Алексей Иванович с мешком! Экая, думаю, незадача. Надо было спросить, что брать, не гордиться.
— А что отец с собой-то положил?
— Да картошку, сало, шубу, топор, лапы еловые... Идите же, а то — уедет!
Лапы еловые?.. Надо же! Ладно, напарник мой — опытный, поделится, если что...
Сели в телегу, поехали. Лошадь идет шагом, еле-еле. Алексей Иванович вожжи бросил, к мешку притулился, лежит, посапывает. А мне не до сна: ведь впервые на охоту еду.
Кругом все так необыкновенно! Сколько раз этой дорогой ездил по служебным делам и, честное слово, ничего не видел. Подумаешь, деревья, поля — скука. Час, другой пылишься в машине или мерзнешь в кошеве — только бы скорее до места добраться, какое уж тут удовольствие...
А теперь... И та вроде дорога и не та... Воздух пахнет весной, утренний ледок похрустывает под колесами, и даже лошадь копытами чавкает по-особенному... А дали вокруг! Сначала синеют, потом переходят в голубое марево...
И почему же я раньше всего этого не видел!
Задумался я, замечтался. Вдруг слышу, Алексей Иванович толкает меня в бок:
— Смотри, — говорит.
Я вперед, назад — ничего не вижу. Переваливается наша телега среди поля, кое-где осевший ноздреватый снег белеет — и все...
— Не вижу... На что смотреть-то?
Лицо Алексея Ивановича, недавно сонное, усталое, сразу лет на десять помолодело. Глаза играют, сам улыбается — совсем другой человек.
— Смотри же!
И только теперь я увидел: впереди, метрах в тридцати, — дерево, а на нем, на суку, — здоровенный, куском антрацита, черный косач...
Схватился за ружье, а оно в чехле. Расстегиваю трясущимися руками чехол — ремешок как назло не вылезает из пряжки.
А лошадь идет себе да идет — до дерева уже и пятнадцати метров нет...
— Стой! Алексей Иванович, стой!
А он и ухом не ведет, молча на меня покосился да вожжи пошевелил.
Разозлился я. Оборвал ремешок, выдернул из чехла ложу, ствол и от волнения забыл, как собрать ружье. И так мне обидно — слов нет!
А дерево — вот оно, над головой. Эх, и косач!..
Алексей Иванович — не шелохнется. Только почему у него в руках нет ружья?
Как во сне потянулся я к стволам...
Фр-р-р-р... Только брызгами нас и обдало! Нет косача на ветке...
— То-то же, Андрей! Это тебе для науки. Косача берешь — лишних движений не делай, запомни. А главное — не думай, что инструкция на все случаи жизни написана.
Место для охоты мой напарник выбрал замечательное. Уток — тьма. И все новые и новые стаи широким углом врезаются в небо над Яновскими болотами — кажется, через час-другой скроется небо за крыльями.
Пошли искать место для шалашика-скрадка.
Натаскал Алексей Иванович жердей, поставил у небольшого озерца остов конусом, закидал его хвоей, внутри дощечку для сидения приладил, патронташ с выдвинутыми до половины патронами положил... Изнутри — все вокруг как на ладони, а снаружи — совсем не видать охотника.
Вошел он в воду, вбил в кочку колышек, привязал на длинную бечевку подсадную утку.
— Зачем, — спрашиваю, — на кочке?
— А вода-то холодная еще. Утка замерзнет, кричать перестанет, какая же тогда приманка. Селезень — он на крик идет... А на кочку утка вылезет, обсушится и снова милого звать станет.
Я тоже скрадок сделал. Похуже, правда, да ведь и опыта у меня меньше. Закидал его сухими ветками, соломой и пошел спать.
Ночью я каждые три минуты вспоминал и жену, и теплую курточку. Посмотрю на Алексея Ивановича — только нос из громадной шубы торчит, а я соломы в костер подброшу, — полыхнет пламя — вроде тепло; сгорит солома — опять холодно!
Под утро стало совсем невмочь. Криком кричать хочется, не до охоты.
Смотрю, Алексей Иванович поднимается, солому с шубы стряхивает и говорит:
— Ладно уж... Не мучайся, сосни часок. Хватит с тебя науки...
Вот тебе и на! Оказывается, и теперь Алексей Иванович ухитрился меня чему-то научить. Едва глаза закрыл, уснул, слышу:
— Вставай, охотник! Залетают утки — поздно будет в скрадок хорониться!
Скамейки в моем шалаше нет — не догадался, а вернее сказать, поленился сделать. Утка орет, словно ее режут. Того и гляди, селезень появится, а у меня ноги затекли — усидишь разве долго на корточках?
Ворочаюсь, приспосабливаюсь как поудобнее и вдруг...
Бултых-х-х! Треск, брызги и громкое, нежное кряканье. Вот он, красавец! Плавает вокруг моей утки, головой крутит, страстно о чем-то верещит. Сам пепельно-серый, на крыле полоса синяя, рядом белая, а шея так и переливается, будто и не перья на ней, а драгоценные камни. Даже стрелять жалко.
А, кстати, как стрелять? Селезень от утки близко. Дай из левого ствола — не попадешь еще от волнения, левый ствол под чок высверлен, слишком кучно бьет. Пальни из правого — дробь вразброс пойдет, потому что правый ствол — обыкновенный цилиндр и кучности от него ждать никак не приходится. А разлетится дробь широко — поминай как звали подсадную утку.
Стрелять или нет? Стрелять!
Бабах-х-х...
Дым рассеивается. Вокруг колышка по-прежнему плавает и прихорашивается серая приманка. А селезень? Да вот же он! Лапами чуть-чуть шевелит, а голова — под водой. Не улетел бы!
Забыв обо всем на свете, выскакиваю из скрадка, хватаю селезня. С почином вас, Андрей Сергеевич!
Вот и все. В скрадок идти больше незачем, опять я поторопился, позабыл про наставления Алексея Ивановича. Раз вышел — ни один селезень ко мне не сядет. Ну и не надо! Хватит и этого — он самый дорогой, потому что первый.
По дороге домой Алексей Иванович, помахивая перед моим носом связкой селезней, усмехается:
— Ну, охотник, ты бы на службу позвонил, полуторку попросил, свою добычу подвезти, а? Ты ведь как говорил? Помнишь? «На чем повезем?»
Мало ли что... Я же — по неопытности. Не всё сразу...
