Ефим Пермитин,
Ник. Смирнов
Дм. Зуев. Времена года (второе, дополненное, издание). Изд. «Московский рабочий», 1963 г., 400 стр., тираж 45 000, цена 98 коп.
Природа является в нашей стране общенациональным достоянием, а ее охрана и защита — всенародной обязанностью.
Естественно поэтому, что каждая хорошая книга о природе не может не привлечь внимания читателя.
Книга Дм. Зуева «Времена года» целиком посвящена русской природе и частично охоте, связанной с природой нерасторжимой связью.
Автор книги обладает бесспорным художественным даром и отличается собственным творческим почерком. Он по-своему, индивидуально видит мир и владеет своим, оригинальным стилем.
Непосредственность, яркость и своеобразие некоторых описаний придают книге очарование детскости, заставляют вспоминать о волшебном фонаре, переводных картинках и бумажных кораблях в весеннем ручье. Таковы главы: «Звезды на проталине», «Весна старого дуба», «Очей очарованье», «Снегирная пора», «Лесная свирель», «Звездопад пороши».
Дм. Зуев относится к числу писателей-словолюбов — он глубоко ценит национальный фольклор, умеет отбирать из фольклорной сокровищницы слова-самоцветы, пользуясь ими с большой чуткостью и бережностью.
«Березозорник-апрель, «бушуй-ветер», «солнцегрей», июль — «жарник», подсолнечник — «златокудренник», февраль — «вьюговей-лютень»... — все это можно считать словами-находками, хорошо передающими заложенный в них смысл и по-настоящему украшающими книгу.
Вместе с тем «Времена года» — книга далеко не безоговорочная. Она настолько перенасыщена образностью, а излюбленные эпитеты автора: «хрустальный», «алмазный», «серебряный», «чарующий» и т. п. — повторяются столь часто, что начинает рябить в глазах, и чтение, приобретая однообразие, становится подчас утомительным и трудным; его надо «дозировать».
Иногда внешнее украшательство даже заслоняет содержание: получается что-то вроде «блеска для блеска».
Вот пример: на страницах 109—110, в очерке «Яхонтовое монисто», на протяжении 13 строк собрано столько «драгоценностей», что их подлинность кажется сомнительной. «В тени дрожит росинка — капля смарагда, а на солнце она уже — алмаз чистой воды. Раздвинешь шелковую мураву, а там, глядишь... сверкают яхонтовые капли зрелых ягод... Виснет яхонтовое монисто — ювелирное диво природы...» Тут же: «...поникли долу ветки с рубинами ягод...» и «гранатом и кармином расцвел земляничник».
Иногда подобная «переобразность» становится просто абсурдной. Так, образ: «...в болотисто-медовом мареве дрожит зеленый мираж полей» — явно беспредметен, поскольку «марево» и «мираж» — понятия однозначные.
Подобные примеры, к сожалению, не единичны, и они до известной степени ослабляют впечатление непосредственной прелести книги: природа начинает восприниматься как бы через цветные стекла, напоминать декоративные узоры.
Вызывает возражения и механический перенос на природу и животных понятий и определений из музыкального и театрального мира: «воробьиный джаз», «увертюра весны воды», «солист полей» (жаворонок), «синяя балерина» (стрекоза), «лирический исполнитель полуночных серенад» (соловей) и т. п.
При указании трех фраз весны (весна света, весна воды, весна цветов) автору необходимо было сослаться на М. М. Пришвина, который первым ввел в фенологию эти определения, ставшие теперь, с его легкой руки, общеупотребительными.
Но главы о природе — а их большинство — получились у Дм. Зуева, несмотря на оговоры, более удачными, нежели главы об охоте, не содержащие никаких новых наблюдений.
К недостаткам книги надо отнести и отсутствие в ней тематического и композиционного единства.
Раздел «Ягоды», а частично и раздел о грибах настолько сухи, что напоминают магазинный прейскурант, а разделы «Тропа туристов» или «Грибные маршруты» взяты как бы из делового справочника.
И еще: Зуев часто, и обычно уместно и со вкусом, оперирует стихами поэтов-классиков и современников, но, к сожалению, не всегда точно цитирует их.
В отрывке из известного стихотворения Н. Никитина «Утро» вместо «...от зари алый свет разливается»... фигурирует не «свет», а «пар».
В тютчевской строке «небо, полное грозою, все в зарницах трепетало», у Зуева: «молчаньем полыхало».
Особенная путаница получилась со стихами И. А. Бунина.
Строка «как ярким золотом пылающий костер...» превратилась в «как золотом покинутый костер», утратив таким образом образность и смысл.
Следующие бунинские стихи: «За окнами старинная Москва и звездной зимней ночи синева...» — приведены опять-таки неточно и бессмысленно («За окнами — вся снежная Москва»), а главное — приписаны Пушкину (см. стр. 306).
Дальше: стихи «уж смотрит небо ясным взглядом, и молодеет божий мир...» существенно переделаны: не «божий», а «лесной»...
Диву даешься: насколько живуч у некоторых наших редакторов вульгарный социологизм» 30-х годов, следуя которому надо, видимо из боязни «ангела», читать Лермонтова по-новому: «По небу полуночи спутник летел...»
Наконец, одна цитата из Бунина («И ягоды туманно-сини на можжевельнике сухом...») приводится без имени автора, как и вообще ряд стихов почему-то дается безымянно.
Если бы из «Времен года» изъять «прейскурантные» главы и внимательно очистить их от стекляруса и серпантина чрезмерной образности, получилась бы очень ценная книга.
Но и в этом виде книга Зуева для каждого природолюба — желанная гостья, будто ласточка весной: она приносит тепло и свежесть родных просторов.
Изданы «Времена года» очень хорошо: удачная обложка, поэтические и тонкие рисунки Ф. Глебова и И. Бруни в тексте, обширный подбор фотографий, прекрасно передающий красоту русской природы.
