Булгаков Михаил Васильевич
Почти все мы знакомы с Пржевальским с детства. С того самого времени, когда на стенах длинных и унылых школьных коридоров разглядывали портреты выдающихся сынов человечества. Чинно располагались корифеи науки, литературы и искусства: строгий и чопорный Ньютон, желчный Вольтер, добрый старикашка Дарвин, мятежный Толстой...
Украшал этот ряд портрет Н.М.Пржевальского, не похожий на все другие. На нём — молодой красавец офицер, и место ему было скорее в галереях героев 1812 года или декабристов, чем в соседстве с Пироговым и Павловым.
Русская история, а девятнадцатый век в особенности, знают немало славных имён, ставших гордостью Отечества, но лишь немногие, очень немногие кроме почтительного уважения вспоминаются с восхищением и любовью. Знаменитый путешественник — в их числе. Вот и Чехов писал: «Таких людей, как Пржевальский, я люблю бесконечно...»
Кто не мечтает о дальних путешествиях? Увы, путешественниками становятся лишь единицы. Но и им, пожалуй, не суждено превзойти деяния Пржевальского.
Люди малосведущие полагают, что он «открыл лошадь Пржевальского» — тем и знаменит. Да, пожалуй, можно было бы прославиться только этим. Но Пржевальский — личность иного масштаба. Он открывал целые страны, горные хребты и нагорья. Более тридцати тысяч километров прошёл он в своих экспедициях по неисследованным и труднодоступным районам Дальнего Востока и Центральной Азии!
Биография Пржевальского интересна и весьма поучительна. Только человек, твердо веривший в мечту, мог в двадцативосьмилетнем возрасте круто, усилием собственной воли изменить свою судьбу, чтобы впредь, до самой смерти, последовательно и неутомимо идти по вновь выбранному пути. Службу в армии он сменил на служение науке.
Николаю едва исполнилось семь лет, когда умер его отец. Все заботы по ведению хозяйства легли на плечи энергичной и умной матери — Екатерины Алексеевны, а воспитанием Николая и его младшего брата занялся дядя — Павел Алексеевич Каретников, заядлый охотник и стрелок. «Воспитание было самое спартанское, — вспоминал впоследствии Н.М.Пржевальский, — я мог выходить из дома во всякую погоду и рано пристрастился к охоте. Сначала стрелял из игрушечного ружья желудями, потом из лука, а 12-ти лет получил настоящее ружье!»
Именно в это время тело его от неустанных походов стало сильным и закаленным, а в душу запали искорки страсти к неизведанному, которым много лет спустя суждено будет разгореться так ярко. А еще он полюбил свободу. Даже и не полюбил, а просто вырос в состоянии независимости; её он будет ценить превыше всего всю свою жизнь — превыше денег, наград и даже славы, и будет всегда стремиться на волю, и будет страдать, почти физически, в столичных городских квартирах. Но это потом, через много лет.
А пока учеба в смоленской гимназии проходила, в основном, в ожидании летних каникул, длившихся чуть не полгода и суливших столь сладостные для юноши охотничьи приключения. Незаурядные способности и прекрасная память позволили Николаю окончить гимназию одним из лучших, прослыв умницей и силачом.
Крымская война 1855 года, героизм защитников Севастополя взбудоражили молодого и горячего Пржевальского, он едет в Москву и добровольцем идёт в армию.
Воевать ему не пришлось, вместо фронтовых подвигов — серая безрадостная служба, беспробудное пьянство и кутежи однополчан. К чести Пржевальского, ни тогда, ни после водки он не пил, проявляя при этом завидную твёрдость характера. Надо сказать, что трезвость и ясность ума были вообще его отличительной чертой.
В свободное от службы время Пржевальский много охотится, выписывает и жадно штудирует книги по ботанике и зоологии, с азартом собирает коллекции растений, не оставляя сокровенной мечты о путешествиях. Впечатления этой поры он опишет в довольно обширных «Воспоминаниях охотника», которые были его первым опытом в литературе. Работа над ними, безусловно, способствовала развитию литературного дарования Пржевальского, с блеском проявившегося в описаниях знаменитых путешествий.
Затхлость полковой атмосферы угнетала молодого и деятельного мужчину. Пржевальский усердно готовится, поступает в Академию Генерального штаба, которую заканчивает в 1863 году в чине поручика и получает назначение в Варшавское юнкерское училище, где преподаёт историю и географию.
Преподавательская деятельность, чтение лекций, общение с образованными людьми расширяли кругозор, развивали и укрепляли способности Пржевальского. Он продолжает изучение старых и новейших книг по географии, зоологии, этнографии. Но, конечно, главное — описание путешествий. Начитанность и глубокие познания сослужат ему в дальнейшем добрую службу и станут предметом восхищения его коллег.
Все эти годы Пржевальский неоднократно ходатайствовал о своём назначении на Дальний Восток или в Восточную Сибирь, но неизменно получал отказ.
Наконец настойчивость Пржевальского была вознаграждена, и в январе 1867 года он, заручившись рекомендательными письмами Географического общества и самого П.П.Семенова-Тян-Шанского, с которым познакомился лично, выехал из Петербурга в Иркутск, и дальше на Восток — в Уссурийский край.
Здесь следует сказать об одном заблуждении, кочующем в литературе о Пржевальском. С чьей-то легкой руки утвердилось мнение, что Николай Михайлович мечтал об исследовании Африки, но слишком она, дескать, была далека от России. Так вот, Уссурийский край будет подалее иных африканских палестин, во всяком случае, от Москвы и Петербурга!
«Дорог и памятен для каждого человека день, в который осуществляются его заветные стремления... и сильная, с детства взлелеянная страсть к путешествию...», — писал Пржевальский перед отъездом в Уссурийский край — свое первое в жизни путешествие.
Начинался новый отсчёт в жизни Пржевальского, начинался его подвижнический труд; пружина, сжимавшаяся много лет, разжалась, и вся неукротимая энергия, воля и целеустремленность этого человека отныне были подчинены только одной цели — познанию неведомого.
В современной науке измельчал, да, пожалуй, и исчез вовсе тип учёного-энциклопедиста. Ипостасям же Пржевальского-учёного несть числа: географ, этнограф, зоолог, ботаник, орнитолог. А ещё он обладал профессиональными познаниями в метеорологии, геодезии, гидрографии, геологии... И ко всему — поразительное трудолюбие и скрупулезность, неистребимое упорство в достижении цели. Как много ему было отпущено судьбой и как много он успел сделать!
После странствий в Уссурийском крае, Пржевальский совершил четыре путешествия в Центральную Азию.
Некоторым фактам походов Пржевальского отказываешься верить. В Монгольской экспедиции его спутниками были четыре (!) человека, в первой Тибетской — тринадцать. С этими горстками людей Пржевальскому удалось собрать громадный научный материал, составить уникальные коллекции. Его гербарии насчитывали 15 тысяч растений, в том числе 8 новых родов и 218 новых видов. В зоологической коллекции было учтено 702 экземпляра млекопитающих, среди которых и открытые Николаем Михайловичем дикая лошадь и тибетский медведь. Коллекция орнитофауны насчитывала 5010 птиц, собрано 1200 пресмыкающихся и земноводных, была ещё и геологическая коллекция.
Научные труды Пржевальского ещё при жизни были оценены многочисленными учёными обществами и академиями, как российскими, так и иностранными, избравшими его в свои почётные члены и наградившими золотыми медалями и другими наградами. И уж совсем невиданное: 29 декабря 1886 года Императорская Академия Наук чествовала Пржевальского в годовом торжественном собрании и поднесла ему выбитую в его честь золотую медаль с портретом самого путешественника.
Его слава была неслыханной, лестные приглашения текли нескончаемым потоком, появление Николая Михайловича встречали овациями, но...
Знакомясь с жизнью путешественника, невольно пытаешься понять, что заставляло его идти и идти вперёд, возвращаться и снова идти. Может быть, следует вспомнить его предшественников-землепроходцев, упрямо шедших на Восток? Какие они все были разные — Ермак, Хабаров, Дежнёв, но было в них и что-то общее, был русский мятежный дух, древняя, возможно, с Востока же пришедшая страсть к кочевью и воле, извечное, саднящее сердце беспокойство.
Наверное, Пржевальский, как и его предшественники, унаследовал все это. А может, дело в ином — в громадности России, в циклопических её пространствах, таинственных и манящих.
Наша Родина и теперь необъятна. А ведь на иных старых картах обозначено, что в Российскую Империю входили и финские земли, и польские, и Аляска. Шутка ли!
Как объяснить, что осыпанный почестями, обласканный вниманием и любовью, Пржевальский вновь и вновь уходил в горы, в пустыни, оставляя на годы горячо любимую мать, близких друзей, тепло и уют дома?
Вот что писал сам Пржевальский, в его словах и сыщется ответ на эти непростые вопросы:
«Грустное, тоскливое чувство всегда овладевает мною, лишь только пройдут первые порывы радостей по возвращении на родину. И чем далее бежит время, тем более и более растёт эта тоска, словно в далёких пустынях Азии покинуто что-то незабвенное, дорогое, чего не найти в Европе. Да, в тех пустынях, действительно, имеется исключительное благо — свобода, правда, дикая, но зато ничем не стесняемая, чуть не абсолютная. ...Простор в пустыне — вот о чём я день и ночь мечтаю. Дайте мне горы золота, я за них не продам своей дикой свободы...» Той самой свободы, вкус которой он отведал ещё в детстве, во время охотничьих скитаний.
Охота занимала исключительное место в жизни Николая Михайловича. О, это был великий охотник! Во всех своих путешествиях он не расставался с ружьём. Охота для него была не праздным развлечением, но средством для составления научных коллекций, изучения фауны, да и просто добычи пропитания. На кого он только не охотился! Охотился не эпизодически, не от случая к случаю, а постоянно, годами. Описания охот в его книгах занимают столь значительное место, что могли бы стать предметом самостоятельного исследования.
Пржевальский не только охотился. Он досконально изучал биологию зверей и птиц, вёл наблюдения за их миграциями и перелётами, учитывая численность, описывал орудия и способы охоты и промыслов, значение природных условий. Больше того, при случае им сообщались цены на объекты охоты в среде промышленников и на рынках. Словом, был незаурядным охотоведом, как назвали бы его сейчас.
В нём счастливо соединялись охотничья страсть и любовь к науке. «Высший тип охотника», — так назвал статью о Пржевальском, помещённую в сабанеевской «Природе и охоте», известный в охотничьих кругах девятнадцатого века Н.Н.Бибиков.
Невозможно перечислить все охоты Пржевальского, так они многочисленны и разнообразны. Из наиболее экзотических можно упомянуть охоту на ушастого фазана в ущелье Баго-Горги, на редчайшего голубого чекана среди отвесных скал в неприступных горах Дихасар. Его трофеями были почти все виды горных баранов.
Лишь смерть остановила Пржевальского. Как это часто бывает, нелепая. Выпил, вопреки своим правилам, сырой воды. В районе Каракола, откуда он собирался в очередную экспедицию на Тибет, была эпидемия тифа.
По завещанию его похоронили на берегу озера Иссык-Куль. Над могилой простёр могучие крылья орел — символ гордости и свободы.
...В год смерти Пржевальского твердо решил стать путешественником безвестный тогда шестнадцатилетний юноша Володя Арсеньев.
