Павлов Михаил Павлович
При моем многолетнем увлечении охотой на вятских волков странным можно было бы считать то обстоятельство, что я не пристрастился к охоте на медведей. А ведь на вятской таежной земле издавна почиталась их добыча — поиск зимних берлог, подкарауливание на овсах. Более того, некогда этот зверь в нашей области относился к категории вредных и опасных хищников, отстреливать которых дозволялось круглогодично.
Урон от него постоянно несли не только пасечники, но и сельские жители при выпасе скота; страдали также люди от заболевания трихинеллезом при употреблении в пищу не проверенного ветслужбой мяса медведей; с давних пор многим вятичам известны сообщения о гибели людей непосредственно от медведей.
Мне лично довелось прочитать донесение о том, что в 1943 г. в лесу возле деревни Шишковцы Зуевского района был найден заваленный лесным хламом труп пожилой женщины с выеденными грудью и животом, убитой медведем; рядом валялась корзинка для ягод. Случилась эта трагедия на участке ветрового лесоповала с куртиной густого ельника и обильными зарослями малины. В 1972 г. в наш институт поступило сообщение, что в августе в двух километрах от деревни Сухие Прудки и в четырех — от села Верхотулье, расположенных в южном Арбажском районе области, медведь убил в малиннике 55-летнюю женщину — Маковееву В.Е. При специальной проверке этого сообщения работники Госохотинспекции установили, что именно в этом месте было много лежек и троп жившего тут медведя, который был застрелен районным охотоведом после двух последующих попыток нападения на людей. Это оказался старый беззубый зверь со следами ранений крупной картечью. Госохотинспекция направила в Институт заключение: «Медведь, кем-то раненный картечью, несколько дней отлеживался в районе д. Сухие Прудки. Гр-ка Маковеева во время сбора ягод наткнулась на раненного медведя и стала его жертвой».
С 1972 по 1982 г. в областной газете «Кировская правда» шесть раз помещались сообщения о нападении медведей на людей, например, такие: «В лесосеке Сумчинского лесопункта северного Нагорского района выскочившая из берлоги медведица напала на сучкоруба Качейкину и подмяла ее под себя. Рассвирепевший зверь набросился на подоспевших на помощь людей. Смелым из них удалось убить медведицу топором. Вес ее превышал 100 кг». «В 1982 г. в Фаленском районе медведь нанес тяжелые увечья лесотехнику Качанову, когда он с группой лесников Сардыковского лесничества возвращался по проложенной ими же утром лыжне к лесной делянке, отводившейся под выруб. Как потом было установлено, эти лесники проехали утром всего в трех метрах от берлоги, где зимовал довольно крупный медведь. Пропустив их, он вылез из берлоги и затем, заслышав, видно, шум на делянке, затаился возле лыжни. Здесь этот зверь и подкараулил Качанова, напав на него сзади... Обнаружен он был шедшим тем же следом другим лесником, однако отставшим от пострадавшего метров на 100—150. Тогда медведь уже оставил свою жертву и скрылся...».
Эти и другие трагические случаи, вызванные агрессивным поведением медведей, однако, не содействовали в то время активизации Госохотслужбы по усилению на них охотничьего пресса. Напротив, с середины 60-х годов прошлого (ХХ) века охоту на медведя стали регламентировать. Сначала Госохотинспекция, не без рекомендаций научных сотрудников ВНИИОЗ, установила порядок, означавший возможность отстрела медведей с открытия в области летне-осенней охоты до закрытия сезона охоты на пушных зверей, то есть до первого марта. Затем, для учета и нормирования отстрела, были введены лицензии на добычу медведя, выдававшиеся охотникам бесплатно. А с начала 80-х годов, по инициативе той же инспекции, добыча его на всей территории Кировской области допускалась лишь по платным лицензиям с первоначальной стоимостью 70 руб. за зверя любого возраста и в сроки с 15 августа по 15 января (с сезона 1984 г. — вновь до первого марта).
С внедрением платы за отстрел медведей в 1983 г. охотники 33 районов области реализовали всего 112 лицензий из выделенных трехсот; два медведя в тот год были застрелены браконьерами; четыре охоты определены как незаконные. В госзакупки тогда поступило всего три медвежьих шкуры общей стоимостью 28 рублей.
С началом лицензионной охоты на этих зверей большее их число было добыто подкарауливанием с лабаза на овсах, у падали, а также при объезде по зорям полей овса на автомашине. Изредка попадали они под выстрел при охотах на лося. Поисками медвежьих берлог в лесах области охотники перестали заниматься. Берлоги теперь обнаруживались больше случайно, по обыкновению вальщиками леса на лесосеках. При этом медведица, как правило, оставляла потомство, и оно пропадало.
А в начале 50-х годов (анкетный опрос лесников и охотников) свыше 70% медведей отстреливали именно зимой, в частности, в 1953 г. из 130 медведей 90 стали трофеями при охоте на них на берлогах. Охотившийся много лет на вятской земле известный врач С.В.Лобачев, автор книжки «Охоты на медведя» (1951 г.), отдавал предпочтение охотам на берлоге и таким способом добыл более 40 взрослых медведей.
Регламентация охоты на медведей в определенной мере предопределила значительное нарастание их поголовья. На август-сентябрь 2000 г. в вятских лесах Госохотслужбой насчитано более пяти тысяч медведей. Медведь стал поселенцем лесных урочищ всех 39 районов области, проник даже в малолесной Вятскополянский район. Такое стало явью после того, как в начале 50-х годов медвежье поголовье в области исчислялось всего в 1740 особей; во всех южных районах, где лесопокрытая площадь не превышала 30 тыс. га, медведи вообще не встречались.
Естественно, что природоохранной службой такой рост численности медведя воспринимался как наглядное достижение для современной, но по-прежнему лесной, Кировской области, где за послевоенный период были порушены тысячи своеобразных деревень — преимущественно малодворок, с брошенными полями, обреченными на зарастание лесным древостоем.
Между тем, и такое положение, обусловившее сосредоточение большей части жителей области в городах, не уменьшило случаев увечья людей при встречах в лесу с нередким теперь бурым медведем. В первый год наступившего XXI века ко мне обратились специалисты антирабического центра областной травматологической больницы с просьбой рассказать на страницах местной газеты об опасностях при встречах людей с медведем в лесу в летнее время.
Просьба эта была не случайна. 25 июня 2001 года в хирургическое отделение этой больницы был доставлен крепкий 44-летний мужчина со страшными увечьями: у него была скальпирована голова, глубоко прокушены правое плечо и левое бедро; походная одежда не уберегла и от крупных царапин на груди и животе. Так был изуродован сын бывшего егеря кировчанин Анатолий Васильевич Быков при случайной встрече с семьей медведицы. Произошло это 22 июня, когда он со своим товарищем поехал на автомашине на рыбалку в окрестности, соседствующие с заповедным теперь Разбойным бором Оричевского района. Порыбачив неподалеку от моста через речку Шарянка (приток р. Вятки), они решили пойти под вечер к сыну Быкова, рыбачившему на ближайшем озере. Пробираясь к нему по тропе, просматривающейся в зарослях кипрея, неожиданно увидели, что навстречу им бежит медвежонок. Анатолий Быков, будучи опытным охотником и понимая, что это может быть не к добру, закричал, понуждая к этому и своего товарища. Однако, медвежонок никак не прореагировал на их крики, не развернулся вспять, не убежал. Тогда два эти взрослых мужика стали пятиться на тропе. Но отступить успели лишь на несколько шагов — перед ними возникла вздыбленная медведица в сопровождении еще одного медвежонка. Тогда Быков шагнул за ближнее дерево, где медведица сразу же достала его, сильно махнув широкой когтистой лапой по голове, а затем кинулась на него и подмяла под себя... Оказавшегося под медведем рыбака спасло то, что он, не теряя самообладания, крепко уперся в верхнюю челюсть медведицы, чем уберег себя от больших увечий, а также выручил друг — активно атаковав озлобившегося зверя толстой валежиной, он заставил его отступить. Не меньше повезло тогда Анатолию Васильевичу и то, что он приехал на рыбалку на машине, — его, сплошь окровавленного, быстро доставили в ближайший поселок Суводь, где оказали первую медицинскую помощь, а к вечеру этого же дня опека над ним стала делом Оричевской ЦРБ, а затем — хирургов города Кирова.
Даже и такие, постоянные в области, трагические случаи нападения медведей на людей не становились поводом наладить, наконец, охоту на этого зверя. За период с 1981 по 1985 гг. охотники области выкупили в Охотинспекции 1250 семидесятирублевых лицензий, разрешающих охоту на медведя. Добыть по ним они смогли всего 472 особи. Следовательно, нереализованными оказались 778 лицензий на сумму 54460 руб. Это означало денежную ставку охотников за предоставляемую возможность добыть медведя — зверя, на воспроизводство которого ни одно охотведомство не тратило ни копейки, с безразличием, к тому же, относясь к урону, наносимому им сельским жителям.
В первой половине 80х годов в угодьях охотхозяйства Института, лесной массив которых исчислялся в 40 тыс. га, ежегодно насчитывалось 25—30 медведей. Для охоты на них в Охотуправлении из года в год выкупалось пять лицензий. И никогда они полностью не реализовывались: максимальная добыча определялась в четыре медведя (1981 г.), минимальная — в два (1983 г.). Было и так — в сезон 1986/87 годов из шести лицензий реализовать удалось только одну.
Мне же в те годы довелось лишь дважды по две ночи просидеть на лабазе, осаждаемом комарами, в надежде добыть зверя, но на большее терпения не хватило. А один наш институтский охотник-медвежатник, практиковавший отстрел косолапых в угодьях опытного охотхозяйства ВНИИОЗ, в один год отстрелял медведя, просидев на лабазе у овсяного поля 14 ночей, в другой — 12, на третий год медведь вышел к его лабазу на верный выстрел в пятый вечер, но тогда он был только ранен, вследствие чего дорогостоящая лицензия не была реализована.
При всецело негативном отношении к регламентированию в области медвежьих охот, мне, в моей охотоведческой деятельности, трижды пришлось стать участником отстрела этих зверей. Впервые это случилось во время охоты на волчьем логове, выслеженном в 1971 г. в лесном урочище южного Немского района. В конце августа того года в овраг этого урочища свезли много трупов овец, погибших от отравы. А у противоположного края того же оврага, где проходила лесная дорога, свалили труп некрупного бычка. Волчица, как мы выследили, вместе с волчатами постоянно растаскивали по оврагу этих овец. Но их, как оказалось, время от времени поедал и медведь, прикрывший, по свойственной для него привычке, лесным хламом труп бычка. Три дня, как сейчас помню, держали мы офлаженным выводок волков и дважды засекали выход из него кормившегося здесь медведя. В окладе были убиты волк и два волчонка, а уцелевших волчат увела отсюда волчица, тоже попавшая под выстрел, перебивший ей переднюю лапу.
Местный егерь, участвующий в этой охоте, предложил мне покараулить на удачу медведя, повадившегося ходить в овраг к падали. Заняться тем же уговорил он и пожилого охотника-волчатника, посоветовав ему устроить засидку возле трупов овец. Сам же он решил соорудить лабаз там, где зверь завалил лесным хламом труп бычка. Возле дороги, всего в 15 шагах от падали, стояла толстая сучковатая сосна, на которой мы сделали удобный настил. Егерь сказал мне: «Надежней будет, если на ночь усядемся вместе».
С заходом солнца я уселся на переднем краю настила, упершись ногами в сучок, а спиной — в приподнятые колени егеря, прислонившегося к стволу дерева. Устроившись поудобнее, я повесил ружье на сучок и попросил егеря не торопиться с выстрелом при появлении медведя: мне надобно понаблюдать за его поведением. « Ну, а когда, — говорю, — можно будет стрелять, дам тебе знак — нажму рукой на твое колено».
Сидеть в напряженном ожидании медведя нам довелось, однако, не более часа. Сначала наше внимание отвлекла лисица. Сторожко принюхиваясь, она вдруг замерла, а потом шустро скрылась под пологом леса. А спустя какое-то время на правой стороне от сосны стал четко виден настороженно стоящий медведь, совершенно бесшумно приблизившийся по дороге к нашему лабазу. Я, по правде сказать, от столь неожиданного его появления если и не оробел, то попросту растерялся. Тем временем зверь вроде как лениво направился к прикрытому трупу бычка, а, зайдя за него, оказался прямо против нашего лабаза. Обнюхав завал, где лежало его лакомство, медведь вдруг начал медленно подниматься на задние лапы — передние лапы прижаты к груди, морда настороженно вытянута, он явно ловит в воздухе подозрительный для него человеческий запах. Поняв, чем это может завершиться, я, нажав колено егеря, медленно потянулся к сучку за своим ружьем. Но дотянуться до него не успел: видимо, шорох рукава по куртке из солдатской шинели вспугнул топтыгина — легко, словно теннисный мяч, он в три прыжка оказался в овраге. Как все это мною было воспринято, теперь уж и не описать, хотя до сих пор помню, что после того, как зверь так мгновенно исчез, мы жадно закурили... Помню также, что ждать рассвет нам предстояло у сосны, под лабазом, отсюда можно было услышать выстрел соучастника этой охоты, устроившего засидку у овечьих трупов. И перед самым рассветом мы услышали его выстрел, вселивший в нас надежду, что охота завершится трофеем.
Как только в лесу чуть-чуть развиднелось, мы устремились к засидке нашего охотника. Он устроился очень удобно — на сучьях старой густой ели, росшей у ямы на краю оврага. Ему удалось выстрелить в медведя, как только тот появился около ямы. Зверь свалился в нее, но тут же выпрыгнул на край оврага, немного покатался и ушел... Мы направились туда, где катался явно раненный зверь, и увидели, что его кровяной след тянется по тропе, ведущей к полям. А это означало, что нам предстоит протропить раненного зверя, не зная, смертельной ли была его рана. Мы, конечно, знали, что это — опасное дело. Постоянно озираясь, мы прошли не более ста метров, далее след исчез — похоже, что медведь уже ползком спустился в овраг, густо заросший высоким кипреем. Откровенно говоря, нас тут охватила робость, но егерь предложил еще немного протропить след, но так, чтобы мы шли за ним на некотором расстоянии, держа ружья наизготовку.
Все это неразумное тропление вскоре завершилось тем, что в сплошных зарослях кипрея мы быстро потеряли медвежий след. К тому же, стрелявший по медведю охотник вдруг вспомнил: «Спустя минут пять после выстрела я услышал, как медведь в овраге звучно лакает воду из ручья. Это значит, что ранен он легко». Решили, что медведь ушел далеко и надо кончать поиск.
Подосадовав на неудачу, мы ненадолго разбрелись по оврагу. Меня лично привлекала пара рябчиков, перелетавших в ольшанике. Я было вознамерился подманить их на выстрел, но услышал, что друзья зовут меня — выходим из оврага! Пробираясь к ним напрямую по зарослям кипрея, раздвигая стволами ружья росистые стебли, я чуть ли не наступил на лежащего с распростертыми передними лапами медведя. От такой неожиданности я остановился в шоке... Пришел в себя только когда услышал голос егеря, уже сидевшего на медведе и закуривавшего папиросу. Глядя на меня, он (о чем и сейчас помню) не без лукавства сказал: «Ну что, охотовед! Зачем притворяешься, изображаешь, что в шоке? Будто уж никогда такого зверя и не видел?!».
После мы разобрались, что смертельно раненный медведь, спустившись в овраг, всего в 30 шагах от его края выкопал яму в гуще кипрея у ручья, где и сидел, погрузившись до плеч в торфяную жижу, что, наверное, давало ему некоторое облегчение. Мы же прошли чуть в стороне от этого места. Возможно, услышав нас, зверь с простреленной грудью выполз из своей лечебной захоронки, скончавшись в 13 шагах от нее. Естественно, все это для нас составило немалую радость. Омрачило ее только несметное количество зеленых мух, размножившихся на падали, мы просто не успевали сгребать их кладки при разделке медвежьей туши.
Второе мое участие в охоте на вятского медведя состоялось при содействии областной Госохотинспекции, куда в марте 1975 г. поступило сообщение из таежного поселка Перерва Верхнекамского района о том, что там, на лесосеке «...медведь помял человека. Лесорубы боятся углубляться в лес. Требуется избавить их от опасного зверя». В те дни в гостях у руководителей инспекции находился нижегородский хирург, профессор Валентин Иванович Кукош, очень интересовавшийся охотой на медведей в таежной глубинке. Этим и воспользовалась охотслужба, обеспечив ему вылет вместе со мной на вертолете в распоряжение охотоведа Верхнекамского района, известного в области и как место бывших кайских лагерей для политзаключенных, о которых мало кто знал в мрачные годы сталинских репрессий.
Доставили нас в расположенный неподалеку от Кая поселок Камский, где охотоведом работал воспитанник первого охотоведческого факультета Кировского сельхозинститута Юрий Иванович Касаткин. Ему и было поручено подготовить охоту на перепугавшего лесорубов медведя. К нашему приезду он установил, что берлога находится на узкой гриве с редким тонкоствольным сосняком, с которой хорошо просматривается зимняя база лесорубов — их стоянка автотранспорта, склад горючего, вагончики для жилья. Установил также, что до начала лесоповала эта грива простиралась в окружении глухих еловых заболоченных лесов. А когда приступили к рубке тонкоствольного сосняка, один из лесорубов невзначай подошел к медвежьей берлоге. Занявшись расчисткой под срез комля наклонно росшей сосны, он не доглядел, над чем в глубоком снегу орудует лопатой. Когда же, перекурив, пошел к другому дереву, услышал злобное рычание. И в этот же миг потревоженный медведь выкатился из берлоги, сбил его с ног, ударив лапой по голове. К счастью, каска спасла лесоруба от неминуемой беды, да и медведь, поранив когтем только его щеку, бросился было наутек. Испуганный лесоруб с распоротой щекой попытался встать. Это и побудило озлобившегося медведя вернуться и снова броситься на него, принявшегося поначалу отбиваться от зверя лежа. Отступился медведь от лежащего лесоруба лишь только после того, как тот перестал шевелиться. Но зверь все-таки не убил лесоруба. Насмерть перепуганный, с сильно изувеченными правой ногой и рукой, лесоруб как-то добрался до работающих возле той же гряды вальщиков леса. Они быстро доставили пострадавшего в больницу, где, к слову сказать, после нашей охоты он и сам мне рассказал, как все случилось.
Сама же охота на этого медведя сложилась непросто. Учинив расправу над человеком за свое беспокойство, топтыгин поплелся искать себе другое убежище. Искал он его, как мы проследили, долго, бродяжничал по глубокоснежью, притом полукругом, с обычным при этом запутыванием следов в лесных завалах. Наконец, вышел к полосе плотно растущего сосняка на старой гари, в ней и устроился в ожидании грядущей весны. В этом густом сосняке нам и предстояло взять залегшего опасного зверя, выставив его из крепи на стрелковые номера. Сделать это можно было только при участии в предстоящей охоте неробких загонщиков. Юрий привез из поселка Перерва пять парней-смельчаков, к ним присоединились два удмуртских охотника, оказавшихся в этом поселке. По замыслу Касаткина, нам с Кукошем в компании с удмуртскими охотниками предстояло расположиться в этом сплошном сосняке и ждать стронутого загонщиками медведя. Для этого, по его же задумке, достаточно будет, если они, войдя немного в сосняк, хорошо пошумят, чем и спугнут его с лежки. Посчитав, что и таким приемом нашего распорядителя может быть обеспечена нужная в охоте удача, я залез в противоположный от загонщиков край сосняка, где и устроился у выворотня толстой березы. Выглядела она давней сучковатой валежиной, у вершины которой чуть просматривался медвежий след. Здесь, углубившись в снег почти до пояса и приготовив к стрельбе штучное бельгийское ружье 12 калибра вместе с двуствольным геймовским штуцером, заряженным наиболее убойными патронами 9,3х74, стал приглядываться к месту, где медведь может пройти на верный выстрел. Потекли знакомые для охотника тревожные минуты... С началом крика загонщиков обычная напряженность у нас и вовсе возросла. Крики же их практически не затихали с четверть часа, но медведь, похоже, на них не реагировал. Удмуртские охотники, что я заметил, не выдержали этого и вылезли из сосняка, причем один из них, в чем позже признался, «забыл» забрать воткнутый в дерево нож. Собственно я и сам, в чем тоже должен признаться, стоя в глубоком снегу не у берлоги, а у валежины, где таившийся в сосняке медведь мог показаться с любой стороны и даже выскочить прямо на меня, молил Бога, чтобы всего этого не произошло. Ведь мое спасение может быть лишь в том случае, если при выстреле в упор зверь будет убит наповал... Так, стоя у валежины и размышляя, я и услышал слабоватый выстрел. Прозвучал он в стороне, где находились загонщики, а затем передо мной буквально на миг мелькнул в сосняке медведь. Когда же я, спустя, может быть, минуту, облегченно вздохнул, в том же сосняке раздался мощный дуплет... Вскоре ко мне вышел Юра и предложил пойти вместе с ним к тому месту, откуда прозвучал дуплетный выстрел. Он считал, что стрелявшим мог оказаться крайний загонщик.
Прошли, а точнее — проползли мы по следу менее ста метров и порадовались, что привел он нас на крохотную полянку, окруженную плотным молодым сосняком. Первое, что мы здесь увидели, это снег, взрыхленный рухнувшим после выстрелов медведем. Но самого медведя нигде не было — видно, он уполз дальше в сосняк. Другое, что нас удивило, — на полянке совсем не было следов человека. И лишь на кромке сосняка мы установили, где стоял оказавшийся тут загонщик. Видимо, после выстрелов по бежавшему на него зверю он убежал назад, в гущу этого сосняка, где находились другие загонщики.
Подошел Валентин Кукош, и мы стали решать, что же делать с сильно пораненным зверем. Юра сказал, что после выстрелов он повелел загонщикам отправиться на стоянку лесорубов, так что мы здесь одни. Он же поведал, как все случилось. Догадавшись, что преследуемый медведь явно держит окруживших его охотников на слуху, и что криками и стуком стронуть его с места затайки невозможно, молодой верхнекамский охотовед решил прочесать эту полосу сосняка всем составом загонщиков, выстроившись неширокой цепью, в середине которой быть самому. На этот раз ему и суждено было напороться на медведя. Пройдя не более четырех десятков метров от места, с которого загонщики полезли в сосняк, Юрий принялся обходить его густую куртинку. За ней валялась когда-то подгоревшая высокоствольная сосна. Тут-то все и случилось. Он возбужденно рассказывал: «Ведь представьте — у вывортня этой сосны, держа свой след на виду, и таился изуродовавший человека медведь. Не сразу мне удалось его увидеть... Представляете? — он вырыл у края выворотня яму, уселся там на подстилке из сучьев и сгорбился так, что над поверхностью снега виднелись лишь чуть-чуть шевелящиеся уши и полоска затылка. До меня не сразу дошло, что при такой затайке медведь, ожидая, видно, преследователя на своем следу, нарочно совершенно не реагирует ни на разного рода шум, ни на появление опасности за спиной... Лишь только, когда я понял, наконец, что под самыми моими ногами, в действительности, агрессивный зверь, я спокойно прицелился под его уши и выстрелил...». А дальше, заметив наше недоумение, он как бы в оправдание всему сказанному произнес: «Да, слабым оказался выстрел. Уж больно молниеносно он скрылся за выворотнем. Хотя, может пуля срикошетила, ведь стрелял-то я из тульской двадцатки. Но пока горевать не следует — хуже было бы, если б кто-нибудь из загонщиков пошел медвежьим следом, тянувшимся у этой сосны, — руками не успел бы взмахнуть у выворотня». Выслушав столь любопытное объяснение, как косолапый из-под ног охотоведа попал вскоре под выстрел загонщика, я решил, что без собаки преследование сильно раненного зверя будет крайне опасным. Сказал об этом Касаткину, но в разговор включился Валентин Кукош: «Нет, друзья, давайте все же попробуем еще немного его протропить. Я пойду по следовой полосе в сосняке, а вы слева и справа поохраняйте меня. Нельзя мне оставаться с вами на завтра — у меня лекции в Институте...».
Довод был убедительным, поэтому мы и полезли за уползшим зверем дальше в сосняк. Прошли по нему не более 40 метров и увидели, что простреленный медведь выполз из него на узкую грядку хорошо просматриваемого редкоствольного сосняка, где вдруг встал на ноги и, поначалу шатаясь, пошел дальше, смыкая на снегу следы всех своих лап. Глядя на далеко теперь видную сплошную следовую полосу, мы убедились, что зверь вот-вот замертво рухнет. Однако, и на узкой гряде редколесья это не свершилось — медведь вскоре круто свернул с нее и подался в смежный ложок, заваленный буреломом, где преобладала толстоствольная ель. У края ложка мы, конечно, остановились, и я вновь стал уверять Кукоша, что без собаки не обойтись: в таком-то буреломе медведь, держа нас по-прежнему на слуху, обязательно устроит засаду. Слушая меня, профессор осматривал завалы в ложке и вдруг тихо произнес: «Да вон он сидит у крайней валежины. Приготовьтесь к стрельбе и давайте продвинемся к нему поближе...». В открытую подошли мы на лыжах к медведю шагов на тридцать. Оставаясь у валежины, преградившей ему ход, он, кажется, не обратил на нас никакого внимания, хотя непрерывно покачивал головой , тихо сопел и порыкивал.
Убедившись, что агрессивный зверь уже при смерти, я попросил Кукоша выстрелить в него. Но только в голову. Юра тоже хотел стрелять, и сказал мне, чтобы я подстраховал их в случае надобности. Подстраховка, однако, не потребовалась — после двух дуплетов медведь распластался вдоль валежины... Лесорубы помогли нам доставить его к их жилью. Не стал этот медведь для нас особо почетным трофеем. Им оказалась небольшая медведица. Лесорубы все удивлялись, что такой неказистый зверь так покалечил их крепкого, рослого товарища. Медведица потянула на весах немногим больше 90 кг. Привлекала лишь ее широко-лобастая голова с короткой мордой и мощные передние лапы. Вызывало недоумение, как это при такой большой голове у зверя крайне тощий и какой-то кургузый круп.
При освежевании туши стало ясно, почему медведица после первого выстрела мигом скрылась. Этим выстрелом Юрий лишь рассек мышцу над скуловой дугой. Возьми бы он прицел чуть левее и на пару сантиметров пониже, этот, столь крепко таившийся зверь, мог бы стать его охотничьей доблестью. Меня больше все же обескуражило другое: из четырех пуль, выстреленных в близко стоящую полуживую медведицу, цели достигла только одна — та, что поразила шею. Но когда мы вскрыли грудную клетку медведицы, поверить увиденному было трудно: казалось, что не пули загонщика порушили почти все, что в ней находилось, а сработало какое-то специальное взрывное устройство, от которого по невероятной случайности уцелело только сердце.
Уже после, обсуждая, как трудно досталась нам эта опасная медведица, вспомнил я известные еще со студенческих лет повествования охотника-медвежатника царских времен А.А.Ширинского-Шихматова о том, как однажды при стрельбе по медведю, выдворенному из берлоги, пуля Вицлебена (с деревянным хвостовиком), раздробив ребро, с кусочком его была обнаружена в сердце зверя. Однако, перед тем, как пасть мертвым, он набросился на лошадь, стоящую запряженной в сани, на которых охотники приехали на эту охоту.
Пришел на память и другой случай. Однажды я принимал участие в съемке шкуры с вятского медведя, простреленного пятью пулями. Будучи и до этого подранком, он, преследуемый собаками, упал только после того, как удалось выстрелить в его лоб, хотя эта пуля попала в центр лобной кости и застряла в ней. Охота на этого медведя проводилась компанией охотников во главе с начальником охотинспекции, заядлым охотником, активно контактирующим с охотоведами Института, Павлом Ильичом Чадаевым.
