Клепцов Анатолий Петрович
«Казбек»
Золото купит четыре жены,Конь же лихой не имеет цены:Он и от вихря в степи не отстанет,Он не изменит, он не обманет.
М. Ю. Лермонтов «Бэла»
В 1961 году я окончил Алма-атинское пограничное (кавалерийское) училище и прибыл для прохождения службы на пограничную заставу «Арарат», что в Армении.
Моя должность называлась — заместитель начальника пограничной заставы по политической части. Служба занимала все время, но один-два раза в месяц нам предоставлялись выходные, и я не мог придумать, чем же их заполнить. Однако скоро появилось занятие, которое заставляло с нетерпением ждать свободные от службы дни, — охота.
У меня было одноствольное курковое ружье модели «ИЖК». Это — безотказное, надежное ружье с длинным (780 мм) стволом. Оно хорошо било до 60 м, хотя сверловка ствола была «цилиндр». Весило ружье 3,2 кг. Калибр — 16. Патронник — 70 мм. Дичи на участке заставы было много: кабаны, шакалы, лисы, барсуки, зайцы, гуси, утки, куропатки. Я охотился из засады на кабанов и на перелете на уток, и это не было особенно утомительным, а вот охота на зайцев выматывала силы. Высокая трава, кустарниковые заросли, солончаковые почвы, жаркое осеннее солнце (до +30 в сентябре) превращали охоту «самотопом» в изнурительный труд.
На заставе были четыре лошади — две верховые и две повозочные. Верховые использовались для службы на границе. Я всегда выезжал на вороном коне по кличке Казбек. У него была спокойная, легкая рысь. Надо сказать, что навыки верховой езды, преодоления препятствий, вольтижировки в пограничном училище дали нам основательные. Почти все выпускники имели спортивные разряды по конной подготовке. Имел такой разряд и я.
Казбек сразу признал меня как наездника и принял как хозяина. Да и не зря — баловал я его как мог — то горбушку хлеба припасу, то кусок сахару. Как только я подходил к нему, он поворачивал голову, смешно вытягивал губы и ждал подачки. Седлал я его всегда сам — не доверял никому это весьма ответственное дело. Лошади приятно, если все делается по правилам. А надо-то совсем немного: протереть спину жгутом из сена, накинуть седло и — главное — правильно подтянуть подпруги. Если затянуть сильно — лошади трудно дышать, а если слабо — при езде перевернешься вместе с седлом. Я все делал правильно — как учили. Казбек позволял себя седлать, спокойно стоял при посадке. В любом аллюре был легко управляем, можно было бросить поводья и управлять шенкелями — вольт направо, вольт налево и даже кругом, все команды он выполнял как тренированная кавалерийская лошадь.
И вот пришла мне в голову мысль — а что если попробовать охотиться на зайцев с лошади, верхом? Все мне нравилось в моем коне, но не знал я, как он поведет себя при выстреле. Однако, задумано — сделано...
Настал день испытаний. Утром я взял ружье, патроны, заседлал Казбека и мы зигзагами стали прочесывать местность в поисках зайцев. Казбек послушно выполнял все команды, и я с надеждой ждал — сейчас из-под копыт выскочит зайчишка. И он выскочил! Да так неожиданно, с шумом вылетел из травы и рванул влево от коня. Я вскинул ружье, прицелился — бах! Заяц кувыркнулся несколько раз... А Казбек рухнул как подкошенный сначала на коленки, потом и на бок. Моя левая нога в стремени оказалась придавленной. Казбек повернул голову и с ужасом смотрел на меня. Потом проворно вскочил, придавив мою ногу еще раз, теперь копытом, и галопом помчался на заставу.
Было непонятно — чего больше испугался Казбек — выстрела или внезапно выскочившего из-под копыт зайца?
Начатое дело я не бросил и продолжил тренировки Казбека: выводил его на стрельбище при выполнении стрельб — он вздрагивал только при выстреле из гранатомета; стрелял из пистолета, стоя рядом с конем, — ничего, он только прядал ушами и косился. Я решил, что пора стрелять, сидя в седле. На этот раз Казбек при выстреле как бы споткнулся, но не упал. А через несколько тренировок уже спокойно стоял на месте, только тревожно прядал ушами.
Теперь нужно было проверить, как он будет реагировать на зайца, выскочившего из-под копыт. При первом же выезде заяц выскочил совсем близко. Казбек только легко вздрогнул. Значит, все в порядке. Можно ехать на охоту!
И начались наши великолепные, почти всегда успешные охоты. Казбек понял суть дела и выполнял все, что было нужно мне. Например, если заяц выскакивал близко, он сразу останавливался и стоял как вкопанный — ждал выстрела; если же заяц пробегал далеко, мой конь, после легкого прикосновения шенкелями, с места брал галопом и расстояние до зайца быстро сокращалось. Научились мы и резко останавливаться во время галопа — Казбек тормозил передними ногами. Правда, сначала при этом я по инерции чуть не перелетал через голову коня, но потом научился ловить этот момент и надежно удерживался в седле. Стрелял я на такой охоте не только зайцев. Были случаи, когда добывал шакалов, лисиц. Шакалы бегают не быстрее лошади, поэтому Казбек догонял их на короткой дистанции.
Наше взаимопонимание достигло такого совершенства, что я иногда стрелял по дичи на аллюре рыси и даже галопа. Это были блаженные минуты... Вороной конь с белым пятном на лбу скачет с седоком за бегущим шакалом, седок целится, стреляет, шакал кувыркается, конь с седоком останавливается. Казбек смотрит на шакала, чуть тревожно храпит, но покорно позволяет приторочить его сзади к седлу. Дело сделано — и мы быстро шагаем на заставу. Казбека там ждет порция овса — он это хорошо знает. На конюшне я снимаю седло, ставлю Казбека в стойло, привязываю на короткий чомбур, даю овса. Для полного удовольствия (и по «Кавалерийскому уставу») тщательно растираю спину коня жгутом из сена, потом щеткой и скребницей. Мой вороной конь блестит!
— Спасибо тебе, Казбек, за хорошую охоту — говорю ему на прощание и похлопываю по шее. Казбек поворачивает голову и нежно шлепает губами мою руку.
Прошло несколько лет. Служба моя на границе шла успешно, а слава удачливого охотника распространилась по всей Армении. Казбек постарел, не стало в нем прежней прыти. Но наши с ним охоты продолжались.
Однажды из штаба пограничного отряда на заставу приехала комиссия по выбраковке животных — лошадей и служебных собак. С начальником ветеринарной службы мы зашли на конюшню. Он посмотрел табличку с надписью «Казбек» и сказал:
— Этого коня списываем. Он уже служит сверх срока два года. Выводите его на убойную площадку. Составим акт и оприходуем мясо на корм собакам.
Майор повернулся и ушел в канцелярию. Сердце мое наполнилось тупой болью... Казбек тоже вел себя нервно — тревожно ржал, прижимал уши, словно услышал и понял страшный приговор. Мы с повозочным вывели Казбека из конюшни на убойную площадку.
— Авдеев, — сказал я солдату, — давайте отвяжем чомбур и отпустим Казбека на свободу.
— Да я и сам чуть не плачу, товарищ старший лейтенант. Отпустим, конечно, отпустим — пусть гуляет по границе.
Сказано — сделано. Чомбур мы порвали. Казбек как будто только этого и ждал — побежал рысью и скрылся в ближайших кустах. Через несколько минут пришел майор.
— Где конь? — требовательно спросил нас, — почему не привели?!
— Товарищ майор, Казбек оторвал чомбур и убежал.
Майор подозрительно посмотрел на меня, изучил порванный чомбур:
— Ты, Клепцов, с таким отношением к делу и выговор можешь схлопотать!
Я развел руками.
— Ну, вот что: мне некогда искать вашего коня. Все сделаешь сам. Доложишь рапортом, — скомандовал майор и уехал.
Казбек появился на заставе через три дня. Я написал рапорт о выполнении приказа и составил акт, что оприходовано 200 кг мяса для кормежки собак. А через несколько дней сидел в засаде на кабанов. Не буду описывать эту охоту, скажу только, что была она удачной — с 30 метров из автомата Калашникова завалил я из кабаньего стада трех штук, мясо которых и пошло на кормежку собакам.
А Казбека мы поселили в отдельный сарай. У него все было в достатке — и сено, и овес. Умер он через три года и был похоронен как заслуженный кавалерийский конь.
В армии списывают все: животных, выслуживших срок, имущество и, наконец, офицеров. Через 35 лет службы списали и меня. Такова жизнь...
Странный заяц
Зима 1966-67 гг. в Армении была холодной и снежной. Снег шел часто, и каждое утро можно было видеть свежие заячьи следы не только по берегу Аракса, но и рядом с пограничной заставой. Собаки у меня не было и я с удовольствием охотился «самотопом». Как-то, досыта находившись и ни разу не выстрелив, решил возвращаться на заставу. Подхожу к машине, разбираю и упаковываю ружье.
— Товарищ капитан, заяц сидит под кустом — во-он, видите? — шепотом говорит водитель Применко и показывает на куст.
Смотрю — точно, крупный заяц сидит под кустиком ивы, грызет прутик, на нас — ни малейшего внимания. «Ну, — думаю, — убежит, пока ружье собираю». Быстро вынул пистолет Макарова, вогнал патрон в патронник, тщательно прицелился. Из пистолета я стрелял очень даже прилично. Бах! Заяц мгновенно упал и лежит абсолютно неподвижно. Иду к нему и думаю: «Странно как-то — ни разу не дернулся, не закричал...». Осмотрел всего — крови нет. Снова удивился. Взял зайца и бросил в машину под заднее сидение.
По дороге решил, что отдам его на кухню, в общий котел.
— Саляев, снимите шкуру с зайца и отдайте мясо повару, — приказал солдату, когда мы приехали на заставу.
— Товарищ капитан, разрешите сделать это после сеанса кино?
Я разрешил. Взял зайца за задние ноги и с высоты полутора метров бросил на бетонный пол в кочегарку. Еще раз удивился — в машине, где лежал заяц, крови тоже не было. Но заяц не подавал никаких признаков жизни, и я успокоился.
На заставе закончился показ фильма, и ко мне в канцелярию вошел рядовой Саляев.
— Товарищ капитан, а где заяц?
— В кочегарке.
— Я все осмотрел, его там нет.
Не верю, иду и смотрю сам. Дверь в кочегарку открыта. Еще на лесенке, ведущей в кочегарку, я увидел заячьи следы на свежем снегу. Они вели наружу — в сад у заставы, далее вдоль забора до первой дырки в нем и... в чистое поле.
Следы были ровные, спокойные, словно зайчишка шел отдыхать после кормежки. Крови на снегу не было ни капли. Еще раз осмотрел место в кочегарке, где лежал заяц — и там никаких признаков крови...
Все — от начала до конца — так и осталось загадкой.
Счастливый козел
Охота на европейскую косулю интересна и таит много неожиданностей. Ох, как непрост этот зверь! Как умело обходят или затаиваются от загонщика, как стремительно идут косули в совершенно неожиданном направлении, как западают в непролазной чаще — знают только охотники.
Косули постоянно настороже. Во время жировки они ежеминутно прекращают кормиться, несколько секунд напряженно всматриваются и прислушиваются. При этом косуля высоко поднимает голову, ее уши, словно локаторы, направлены в сторону ожидаемой опасности. И находясь на лежке, косуля не теряет бдительности — контролирует окружающее пространство, напрягая слух, обоняние и зрение. Косули часто ложатся к ветру спиной, чтобы вовремя почуять врага, подкрадывающегося к ним сзади. На общих лежках косули располагаются так, что их головы обращены в разные стороны. Так обеспечивается круговое наблюдение и хорошо видны соседи.
Движения косули легки и грациозны. Максимальная скорость ее бега — 60 км/час. Это больше скорости волка, но меньше — борзой собаки.
Когда косуля стоит, можно заметить, что ее задние ноги несколько длиннее передних. Это позволяет ей бежать большими прыжками. Убегая от опасности в зарослях, косуля делает несколько прыжков нормальной длины, а потом — один высокий, что помогает ей лучше ориентироваться и, кроме того, она предупреждает сородичей об опасности. При высокой скорости бега косули создается впечатление, что зверь распластывается над землей. Галоп — основной аллюр косули.
Много косуль обитает по берегам Западного Буга. Перелески, заросли кустарников в сочетании с редколесьем и полянами с сочной травой, посевы озимых — любимые места их обитания. Мы часто охотились на этих красивых, грациозных животных.
В тот раз команда охотников была представительной — партийная верхушка города Бреста. Руководителем охоты был я, так как никто лучше не знал местность, а при охоте на косулю это — самое главное. Охота шла удачно и подходила к концу. Уже успел «отличиться» первый секретарь горкома. Он был близорук, носил очки и имел страстное желание во всем быть первым. У одного из загонщиков была небольшая рыжая дворняжка, которая хорошо шла на косулю. Вот она трусит из лесочка, и я вижу, как мой сосед по номеру тщательно кого-то выцеливает. Но ведь зверя-то нет! Раздается выстрел, второй... И я вдруг понимаю, что стрелял-то он собачку. А она выскочила из-за кочки и как ни в чем не бывало трусит дальше. В это время выходит с загона смущенный хозяин собачки. Незадачливый стрелок суетится и уверяет, что стрелял по лисе. Загонщик же, сдержанно улыбаясь, тихонько говорит мне, что этот «стрелок» уже третий раз стреляет его собачку и всегда уверяет, что стрелял по лисе. А собачка настолько поняла эти штучки, что успевает спрятаться за кочку и после его второго выстрела продолжает спокойно работать.
Идет последний загон. На меня выходят два козла; делаю дуплет по одному, он падает, а второй идет вдоль номеров. Но левый номер спугивает козла, загонщик тоже шумит, и козел снова идет на меня. Я лихорадочно перезаряжаю ружье, но как всегда в таких случаях что-то мешает, и я чувствую, что не успеваю. Я стою за кустом, а козел летит по прямой и не видит меня совершенно. Резко встаю на его пути, выбрасываю руки вперед и хватаю козла за рога. Резкая боль в ладонях от шипов! Чуть не падаю на спину, но сворачиваю набок голову козла и начинается борьба: кто — кого? Кричу охотникам:
— Помогите! Козла поймал!
Соседи по номерам хохочут, не идут. Думают — шутка. Подбежал только мой водитель Ваня Белый. А мы с козлом уже барахтаемся на земле. Козел нещадно бил меня задними ногами, подтягивая их к животу и резко бросая назад. И удары частенько попадали в самое уязвимое место. Вдвоем мы успокоили козла. Подошли «неверующие» — Кашевич и Сатинов. Козел взбрыкивает, ошалело смотрит на людей. Я говорю:
— Вот, козла поймал.
Все улыбаются, переглядываются, никто не верит. Свидетель только один — мой водитель. Он видел все от начала до конца. Все стали оглядывать козла, усердно искать рану, но ее нет и быть не может — по козлу никто не стрелял.
Наконец, убедились, что козел не ранен. Один из охотников достает нож. Категорически протестую против такой расправы и предлагаю отпустить козла. Одновременно две пары рук разжимаются, козел еще ничего не понимает и стоит на месте, потом делает несколько неторопливых шагов, резко прыгает в сторону и стремительно убегает.
Вот такая невероятная история. Охотники убедились, что козел был действительно пойман руками, но посоветовали мне без свидетелей об этом никогда не рассказывать, так как все равно никто не поверит. Потом мы сидели у костра и я провозгласил тост за счастливого козла и за нас, охотников:
— Живи, козел, бегай себе, люби косуль, но помни — твое счастье только в том, что я не успел перезарядить ружье. Берегись охотников!
Хлеб
В конце рабочего дня меня вызвал командир части:
— Завтра, с утра, в охотхозяйстве «Белз» состоится охота. Руководить будет начальник хозяйства. От нас, пограничников, нужен офицер для обеспечения связи и взаимодействия. Вы — охотник, вам и ружье в руки. Выезд сегодня. С вами — прапорщик Тютюнник.
— Все понятно, товарищ полковник. Это — рядовая охота или кто-то будет из начальства?
— В том-то и суть. Будет первый секретарь ЦК Коммунистической партии Болгарии Живков Тодор Христов и с ним первый секретарь Львовского обкома КПСС Добрик.
Подготовка к выезду не заняла много времени — на охоту я всегда был готов. Через два часа мы прибыли на пограничную заставу.
Охотничье хозяйство «Белз» принадлежало Прикарпатскому военному округу, часть его территории находилась в пограничной полосе, где и планировалась охота. Хозяйство было богато и зверем, и в материальном отношении. Гостиница, просторная столовая, кухня — все было устроено на высоком уровне. Для банкетов оборудован стол под открытым небом. Вокруг стола установлены массивные дубовые скамьи, недалеко от стола — место для костра, коптильня для приготовления рыбы и мяса, мангал для шашлыков, котел для ухи. В угодьях хозяйства была высокая плотность охотничьих животных: оленей, западноевропейской косули, ланей, кабанов, барсуков, лисиц, зайцев, фактически в каждом загоне был зверь.
Егеря трудились добросовестно. Биотехнические мероприятия проводились на высоком уровне, браконьерства не было — территорию контролировали и егеря, и пограничники.
Ранним утром, а точнее — в 4.00, мы с Тютюнником были на базе хозяйства. Через час приехали высокие гости. Тодор Живков — высокий, широкоплечий, с доброй улыбкой — со всеми охотниками поздоровался за руку и произвел хорошее впечатление. Видно было, что это — простой, добродушный, симпатичный, корректный человек.
Начальник хозяйства предложил плотный завтрак, но мы выпили только по кружке чаю и пешком направились к первому загону. Все были одеты в летние маскировочные костюмы. Охота проводилась облавным способом. На номера встали девять человек, в загон отправились три егеря с собаками.
Мой номер оказался рядом с Добриком. Он осмотрелся, поднял руку в знак того, что видит меня, я ответил. Стоял он на номере тихо, не крутился, и я подумал, что охотник он дисциплинированный.
Высокие гости были вооружены нашими ИЖ-58: оказалось, что приехали они без ружей, надеясь взять их в охотхозяйстве.
И вот охота началась. Тишина в девственном лесу — такая тишина, какая бывает перед бурей охоты. Все притаились — охотники и звери. Ждут — что-то сейчас будет... Но вот и начало — залаяли собаки. Загонщики идут полукругом, цель у всех одна — выгнать зверя на Тодора Живкова. Попадет — не попадет, это уж, как говорится, его дело, но зверь должен выйти на него.
В первом же загоне все получилось как надо – на Живкова вышло стадо косуль. Он выстрелил один раз и взял козла. На Добрика вышла свинья с поросятами, он только повел ружьем, но стрелять не стал — собаки висели на хвосте у свиньи, и он боялся их зацепить. Я отметил про себя его охотничью порядочность.
Вышли загонщики на линию стрелков, все собрались возле Тодора Живкова, поздравляли «с полем». Он сдержанно улыбался, но было видно, что очень доволен. Козел был хорош — с крупными рожками. Да и взял он его одним выстрелом, что было подмечено в его свите.
Второй загон не принес успеха никому: стадо кабанов ушло далеко в сторону от линии стрелков. Все охотники собрались на поляне.
— Может быть, хватит? — спросил Тодор Живков егерей.
— Позвольте сделать еще один-два загона, — предложил начальник хозяйства.
— Хорошо, походим еще, — согласился Живков, и все заулыбались.
В третьем загоне на Живкова вышло стадо кабанов. Не знаю, действительно ли он был таким хорошим стрелком или на этот раз ему просто сопутствовала удача, но двумя выстрелами он уложил свинью и сеголетка. Добрик взял козла. Я не стрелял: то собаки мешали, то ветки деревьев. Мою нерешительность никто не заметил. Все осыпали поздравлениями Тодора Живкова. На этот раз он не сумел скрыть искренней радости и широко улыбался.
— Решили — хватит, охоту заканчиваем. Немедленно появились рюмки, закуски, водка, все уселись на пенечки и с удовольствием выпили «на кровях».
Банкет состоялся на природе. На столе — помидоры, огурцы, маринованные грибы. Ничего особенного. На первое подали украинский борщ. Вкуснейший! Но все знали — впереди ждет шашлык из молодой косули и тушеная кабанья печенка, поэтому оставляли место для этих деликатесов. Все нахваливали поваров. Первый тост был за здоровье Тодора Живкова, второй за нерушимую дружбу народов, третий за здоровье Добрика. Живков пил очень мало, но все заметили, что он ел много хлеба и спрашивал Добрика — откуда такой вкусный хлеб? Добрик не знал и спросил у начальника хозяйства. Оказалось — этот хлеб печет старый поляк в частной небольшой пекарне и это совсем недалеко от хозяйства.
— Мне хотелось бы увидеть этого пекаря, — сказал Живков.
— Нам по пути, можно заехать, — улыбаясь, ответил Добрик.
Банкет закончился. Живков от трофеев отказался, оставил их в хозяйстве. Все сели в машины и двинулись во Львов. На окраине города Белз кортеж остановился возле маленькой пекарни. Навстречу вышел старичок лет семидесяти и вежливо поздоровался. Из-за спины старика с любопытством выглядывала его жена. Тодор Живков пожал руку деду и поцеловал руку его жены, отчего старушка очень смутилась.
— Сегодня я имел счастье есть такой вкусный хлеб, которого никогда в жизни не ел. Он необыкновенно ароматен, мягок. Мне сказали, что этот хлеб выпекаете вы.
— Да, уже 50 лет я выпекаю здесь хлеб. А Вы — кто?
— Я Тодор Живков. Позвольте поблагодарить вас за ваш благородный труд, — Живков снял с руки золотые часы и подал деду. Дед спрятал руки за спину.
— Спасибо, добрый человек. Мне они ни к чему. Ходики в доме идут исправно.
Тут вмешался Добрик и объяснил пекарю, что Живков — глава государства Болгария и желает наградить его за добросовестный труд. Дед еще больше смутился, но взял часы и засуетился:
— Чем же я-то Вас отблагодарю?
— Если можно, подарите мне буханку вашего хлеба. Я приеду домой, в Болгарию, соберу министров, дам всем по кусочку и скажу: «Вот такой хлеб надо печь и в Болгарии».
Старый пекарь быстро вынес четыре буханки хлеба и с радостью вручил их главе Болгарии.
Страх
Тетеревей когда-то былоПобольше, чем теперь ворон В. Семенов
Костер догорал. Медленно остывали раскаленные угли, покрываясь серой оболочкой. Отдых и волшебство догорающего костра умиротворили мой охотничий пыл. Я молча сидел на пенечке и, не отрываясь, смотрел на огонь. Нет, тайну костра постичь невозможно... Мне уютно, тепло, хорошо и не надо ни о чем думать — «все суета сует».
А между тем, мои спутники увлеченно рассказывают охотничьи истории — одна страшнее другой: лось ударил охотника копытом в грудь, медведь снял скальп, волки разорвали гончака...
Я не стал рассказывать свою «страшную историю», но вспомнил все подробности и почувствовал тревожное напряжение в сердце.
Есть ли люди, которые никогда не испытывали страха? Скорее всего — нет. Винить ли человека за то, что он испугался? Это — по обстоятельствам. Если охотник заранее знал, на что идет (например, что потревоженный разъяренный медведь, выскочив из берлоги, не будет гладить его по головке, а станет рвать как тряпку), но в критический момент испугался, бросил товарища — нет ему прощения. Бывает, что опасность возникает совершенно неожиданно, но охотник действует хладнокровно, даже расчетливо и только потом, когда все кончилось благополучно, начинает осознавать весь ужас того, что могло произойти, — ему становится не по себе, возникает страх. Иной раз охотник понимает, что идет на опасное дело, но легкомысленно не придает этому значения. В этом случае все заканчивается, как бог послал.
Итак, сидя у затухающего костра, я вспомнил случай из своей охотничьей практики, когда жизнь моя висела на волоске, а вернее — на болотном зыбуне.
Не люблю охотиться в одиночку, но на этот раз партнера не нашлось, и я один бродил по некошеному овсяному полю, пытаясь подстрелить тетерева. А их было «больше, чем ворон» — через каждые сто метров взлетали выводки или одиночные тетерева, но не подпускали на выстрел, и я провожал их грустным взглядом. Все они улетали в одном направлении — в лес на северо-западной окраине с. Жарки, где уже давно никто не живет.
Я решился на дальний выстрел — метров с пятидесяти. И... вот удача! — тетерев кувыркнулся и упал в овес. Я «рванул» к месту падения и добрал хорошего петушка. Дальнейшие попытки ни к чему не привели, и я решил пройтись по лесу, куда улетали выводки. Собственно лес был только у края поля, а дальше начиналось болото с чахлыми березками и полузасохшими сосенками. Понял: это болото — рай для тетеревов. Ягоды брусники возле сосновых пней висят красными гроздьями, клюквенный ковер покрывает моховые кочки. Лучшей кормежки для боровой дичи не найдешь! Тропинок или человеческих следов не видно. Да и откуда им быть — все окрестные деревни брошены. Молодежь подалась в город, старики вымерли. Такую картину мы видим по всей нечерноземной России. Гибель и запустение...
Медленно иду по болоту — низкий кустарник хорошо маскирует, мягкий мох позволяет шагать совершенно бесшумно. Буквально в двадцати метрах с грохотом вылетает глухарь. Выстрел — глухарь рухнул, беспомощно сложив крылья. Подбегаю к птице, осматриваю — красавец, килограмма на четыре. Все — хватит! Есть и тетерев, и глухарь — что еще надо? Но какой-то черт шепчет на ухо: «Пройдись, ну, пройдись еще немного — там десятки птиц!». Иду. Поверхность болота становится зыбким ковром, образованным корневищами трав. Чувствую под ногами «зыбун», кое-где появляются окна воды, покрытые зеленой пленкой. Не обращаю внимания на это. Одна мысль — сейчас вылетит... И действительно — вылетает! Целюсь и... в то же мгновение проваливаюсь в «окно» почти по пояс. Ищу ногами опору и не нахожу. Сначала не очень испугался, но вдруг осознаю весь ужас своего положения и бессмысленно барахтаюсь в грязи. Хватаюсь за осоку, мох... Бесполезно — все обрывается и проваливается вместе со мной. Я паникую, дурные мысли захлестывают разум: «утону... даже не узнают где... жена, дети...». Ружье валяется рядом, и я думаю: «вот найдут ружье и поймут, где и как я погиб».
Удалось освободиться от вещмешка и лечь на него грудью. Дальнейшее погружение в болотную трясину остановилось, но скоро вещмешок намок, и я решил утопить его под ноги, использовать вместо опоры. Не получилось...
Но где же спасение?! Огляделся вокруг — в двух с половиной метрах от меня стоит трухлявый пенек. Хватаю ружье и стараюсь зацепиться за него — вытягиваюсь до хруста в позвоночнике. Наконец-то пенек оказывается между ремнем и стволом ружья — удалось так набросить ремень. Пробую легонько подтянуться. Чувствую — пенек ненадежен, трухляв, крошится по краям. « Ну, — думаю, — все, это конец...» Снимаю берет и бросаю его на сухое место — еще одно доказательство, что гибель меня настигла именно здесь. Кто-нибудь увидит. Снова пытаюсь подтянуться — похоже, сердцевина пенька выдерживает, не ломается. Тянусь изо всех сил, отталкиваюсь ногами, вытягивая туловище по сантиметру, и смотрю на пенек — только выдержи, голубчик! Как хочется жить!
Ногами нащупал мешок с дичью, чуть оттолкнулся от него — еще несколько сантиметров освободилось из «окна». Уже совсем из последних сил подтягиваюсь и чувствую, что вылезаю на кочку-«зыбун». Кочка медленно тонет вместе со мной, но я быстро ползу к пеньку и хватаюсь за него руками. Спасен!
Но как выбраться из этого ада?! Кругом «окна», можно снова угодить в трясину. Ложусь на мох, широко раскидываю руки и ноги и медленно ползу между двух «окон». Что-то шипит и булькает подо мною и я с ужасом думаю, что опять проваливаюсь в эту преисподнюю. Но я выполз...
Вещмешок утонул, ружье удалось вытащить, сам я весь в грязи, насквозь промокший и продрогший, но ведь живой! Надо жить и дальше. Лихорадочно ищу спички в карманах. Вот он, коробок, — завернутый в целлофан. Сухой! Не промок!.. Через несколько минут разгорается костерок. Снимаю с себя одежду, обмываю все в небольшой лужице, сушу и греюсь у костра. Хорошо... Жизнь воспринимается как-то совсем по-другому, как драгоценный дар... Даже вспомнились строки Афанасия Фета:
Я и думать забыл про холодную ночь –До костей и до сердца прогрело;Что смущало, колеблясь, умчалося прочь,Будто искры в дыму улетело.
Вернулся в гарнизон и сделал вид, что ничего не случилось. Но местный офицер, внимательно посмотрев на меня, спросил:
— Что-то ты, Петрович, уж больно усталым выглядишь?
Пришлось рассказать ему, что произошло. Офицер сказал, что мне еще повезло. На то болото здешние охотники никогда не ходят. А если кто и пытался побывать там, то всего один раз...
А костер догорел. Мои спутники наговорились и уснули. Я решил встретить утреннюю зарю — в моей жизни их осталось совсем немного. Но мне кажется, что спуск с горы жизни можно замедлить, если почаще останавливаться и любоваться утренними и вечерними зорями.
Мария
Осенью 1975 года я охотился в Западной Белоруссии. Охота проходила облавным способом в большом лесу. С запада он примыкал к берегам Западного Буга, а на восточной его окраине было старое польское кладбище. Мы охотились в восточной части, и я оказался на номере как раз на краю кладбища.
День угасал, солнце клонилось к закату. Покосившиеся чугунные кресты, мраморные и гранитные плиты, прикрытые упавшими листьями, вызывали какое-то тревожное чувство.
Загонщиков было не слышно, стрелка на соседнем номере не видно. Я устал стоять и присел на один из могильных камней. Ружье положил рядом. Последние лучи солнца освещали верхушки могучих деревьев, их угрюмые тени ложились друг на друга. Невероятная тишина наступила в лесу, ни звука — только слышно, как стучит сердце.
Я задумался — на чьей же могиле сижу? Чей прах покоится в этой земле? Смахнул с камня листья. Надпись почти стерлась. Удалось прочитать только «Мария», фамилию уже не прочесть. Дату рождения и смерти можно разобрать. Всего-то 24 года прожила на Земле Мария, которая нашла здесь упокоение. Что же так мало жила ты, Мария? Почему умерла, что случилось с тобой? Какая ты была? Наверное, красивая, черноокая, веселая... Сижу и думаю об этой молодой женщине и о бренности нашей жизни.
Солнце зашло, тени исчезли. В лесу стало темней и как-то еще тише. И вдруг... душераздирающий стон совы разнесся совсем рядом, прямо над головой... Я огляделся — никого нет. Необычайное напряжение обволокло мое сознание, чувство нереальности существования охватило душу. Я ждал — вот сейчас, немедленно, случится что-то необыкновенное, нереальное...
Но ничего не произошло. Снова — тишина и покой на старом кладбище. Мертвые не стонут и не плачут. Они в вечном упокоении и в бесконечном времени и пространстве. Им ничего больше не нужно. Думы чужого человека, случайно зашедшего на кладбище охотника, их не могут разбудить и побеспокоить.
И снова мысли... Так что же, Мария, успела ты испытать в жизни? Любила ли? Может и умерла-то из-за любви? Мария, Мария, но почему же так рано?!...
Опять стон совы... Дикий могильный голос. Поднял голову, огляделся кругом — нет никакой птицы. Стало так одиноко, душно и страшно, необъяснимая тоска закралась в душу. Сижу как окаменевший. И тут вдруг впереди, у лесной тропинки, выходит из-за куста маленькая козочка. Остановилась, повернула в мою сторону изящную головку и внимательно смотрит. Поднять ружье у меня не оказалось сил. Козочка смотрит на меня, я — на нее.
Я встал — она спряталась за куст. Я сделал несколько шагов в ее сторону, она, оглядываясь, отбежала, остановилась и снова, горделиво подняв головку, смотрит на меня. Сколько времени и какое расстояние я прошел за ней — не помню. Мы ушли в глубокую чащу, а она все манит и манит меня своим взглядом, а я все иду и иду за ней.
Внутренний голос говорит: «Остановись, куда ты идешь? Хватит, зачем тебе это?», а ноги сами шагают вперед, за манящей козочкой.
Стало почти совсем темно. Меня хлестали ветки деревьев, я потерял чувство времени, ориентировку. Сердце бешено колотилось, лицо покрылось испариной, силы, казалось, покидают меня, а красавица-козочка отбежит немного, остановится, смотрит на меня — просит идти дальше...
Наконец я остановился — совершенно подавленный и усталый. Сознание как будто стало возвращаться. Где я? Зачем и куда иду?! А козочка стоит неподалеку, смотрит на меня печально-печально и вдруг... внезапно исчезла, словно растворилась в воздухе. Я прислонился к дереву как к надежной опоре. В лесу было совсем темно, ориентировку я давно потерял, надо было сосредоточиться, взять себя в руки, но общая слабость была такова, что стоять не было сил и я опустился под дерево, решил отдохнуть.
Легкий ветерок, неизвестно откуда появившийся в глухом лесу, ласково обдувал лицо, стало легко и приятно. Я закрыл глаза. Ощущение покоя, умиротворенности охватило мое уставшее тело...
На дорогу я вышел уверенно и скоро увидел костер, где сидели мои товарищи и поджидали меня. Все удивились, увидев, что со мной нет ружья, стали расспрашивать, почему меня так долго не было, где пропадал. Я не стал ничего рассказывать, взял фонарь и попросил самого близкого друга сходить со мной за ружьем.
Шли молча. И на кладбище царило безмолвие. Недалеко от могилы попросил товарища немного подождать, а сам подошел к могиле, взял ружье с холодного могильного камня, постоял немного и ушел с тяжелым чувством необъяснимой вины перед кем-то.
Через пять лет охотничьи тропы снова привели меня в Западную Белоруссию и я побывал в том лесу, на том старом кладбище. Меня тянуло туда. Гранитный камень так же скорбно лежал на могильном холмике. Я опять прочитал: «Мария» и попрощался с нею навсегда — как с несбывшейся мечтой.
— Спи вечным сном, Мария... Я знаю, ты не прожила сполна свою жизнь, недолюбила и вечно тоскуешь о том, что не свершилось. И душе твоей нет покоя — она возвращается на Землю, которую ты оставила так рано. Пусть земля будет тебе пухом. Мы обязательно встретимся, как только наступит мой черед покинуть этот бренный мир. Тогда и вспомним тихий вечер на старом кладбище...
