Толстой А. Н.
Хватило морозом разъезженные дороги, бурые жнивья и косогоры, застыли тонкие берега у речки, подул ветер с севера, и завыл мертвый бурьян...
Не прикроешься от колкого ветра, — дует он все в один бок, ровный и крепкий, отгибая края скоробленного полушубка, порошит глаза жесткой пылью, и больно ногам идти от острых кочек.
— Дуй, дуй, — говорит Антип, придерживая полы, — а мне какое дело, я сейчас в избу зайду...
Идет Антип вдоль серых низеньких изб деревеньки Пестравки к постоялому двору на бугре, в самом конце порядка...
Над воротами качается обруч, оплетенный сеном, значит это: заворачивай, проезжий, оглобли на постоялый двор, если кони устали и к самому за нагольную шубу пробралась студеная сиверка.
На постоялом дворе и щей подадут с соленой рыбой и лукавый хозяин принесет откуда-то из светелки склянку с сумасшедшими каплями — зеленым вином и скажет, почесывая толстый живот: «Намедни в село гонял, купил полскляночки для собственного пользования...»
Щеки у хозяина румяные и толстые, губы мягкие и светлая курчавая борода, и, сколько бы ни набралось в теплую избу продрогшего народу, всем хватит сумасшедших капель из намеднишней склянки.
Все это Антип очень хорошо знает и ворчит на ветер только для порядка, понимая, что как же ему не дуть, если время.
— Вот и до свиданья, — говорит Антип, перешагивая через подворотню постоялого двора, — дуй теперь на здоровье.
Отворив забухшую дверь, к порогу которой в сенях жмутся куры, снимает Антип шапку, крестится и подает руку сначала хозяину, потом Назару Новикову.
Назар Новиков, положив около себя ружье и сетку, сидит спиной к окну и сосет трубочку, надавливая большим пальцем на золу. У Новикова ноги длинные и большой кадык, а глаз не видно совсем, оттого ли что цвет у них неприглядный, или щурить их привык, ходя по степи за зайчиками...
Антип садится рядом и молчит, так как в избе есть и другой посетитель — проезжий, должно быть купеческий сын, в лисьей шубе и белых с красными мушками валенках.
Купеческий сын, круглолицый и белесый, пьет чай, громко схлебывая с блюдца, а на носу у него капля пота.
— Откудова? — опрашивает Антип Назара Новикова.
Новиков вынимает трубку, сплевывает и, засунув ее опять в рот, молчит, спокойно щуря глаза.
— А что, мужики, — спрашивает вдруг купеческий сын тонким голосом, — слыхал я — шалят у вас по дорогам?..
Все помолчали, только Антип подсел ближе к столу, и морщинистое лицо его величиной с кулачок стало умильным...
— Ну, где там шалят, — сказал Антип, — а?
И он обернулся к приятелю...
— Бывает, — сказал Назар басом.
— Ну, где это бывает, — перебил Антип, — разве можно, чай не полагается по дорогам озорничать?
— Полно вам языком молоть, — сказал хозяин, сидя на кровати, — языком молоть, что воду топором колоть, только руку отмахаешь, а бес тебе на язык и навернется...
— Это верно, — сказал купеческий сын, слегка удивясь.
— А тетка Варвара, — зашептал вдруг Антип, вертя головой, — чистый лютый зверь; что, хозяин, хоть и кума она тебе, а я скажу — рука у ней нечистая...
— Тетка Варвара баба, это точно, — молвил хозяин, глядя в землю, — только она мне не кума, да у неё и ноги-то теперь отнялись.
— Так не баб же мне бояться, — засмеялся купеческий сын, — бабы меня сами боятся...
Хозяин громко принялся смеяться, но потом сделал степенное лицо, сказав:
— Да ведь шалят некоторые, когда знают, кто деньги везет, а у вас такая видимость — денег с собой не держите...
— Нет, отчего же, — обиделся купеческий сын, — деньги большие со мной всегда.
Все замолчали, а хозяин, сложив на животе пальцы, закрыл глаза и умиротворенно вздохнул.
Тогда Антип, придя в самое наилучшее настроение, сделал то, за чем пришел: из-за щеки вылизнул языком двугривенный и, звякнув его об стол, сказал, храбро поглядев на купца и весело на Назара:
— Ублаготвори, хозяин...
И когда принесена была заветная склянка и мужики расстегнули полушубки, приготовляясь выпить, встал купеческий сын, отер пот и сказал, глядя в окно на темнеющие поля:
— Ночь скоро, хозяин, пора запрягать...
— Ночи нонче светлые, — молвил Антип, держа в руке стаканчик.
— Доедете, — прибавил хозяин и вышел, накинув синий кафтан.
Но на двор не пошел он к лошадям, около которых возился ямщик, а, быстро оглянувшись, шмыгнул между избой и плетеной закуткой к забору, перелез через него и, зайдя с задов в соседнюю с постоялым двором мазанку у подножья бугра, вошел в сени, покашляв...
На кашель дверь отворилась и пропустила широкие плечи бабы и крупную, словно вырубленную топором голову, обвязанную черным платком. Баба, держась рукой о косяк, спросила: «Ну?» — и углы широкого ее рта опустились, а хозяин, поклонясь, проговорил: «Сейчас запрягаем, по низовой дороге поедет!..» Баба оглянулась во внутрь избы, позвав: «Машка!», — после чего из-за полога вышла молодая, краснощекая, очень похожая на Варвару девка с длинной темной косой. Девка сердито посмотрела на хозяина, молвив с равнодушной злобой: «Опять гонишь нас, эх ты, собака...», — а тетка Варвара сказала, спустя время: «Ладно, будем», — и захлопнула дверь.
II
За речкой поднялась темно-красная луна, и стужа стала еще злее, но Антип и Назар Новиков, разогретые вином и не находя в опустевшей избе постоялого двора более интереса, надели шапки и вышли за ворота, где словно за углом выл черный свистун, со скрипом качал шестом скворечни.
Назар, надвинув шапку на глаза, молчал, а Антип суетился, боясь, как бы не остаться одному, когда душа веселится...
— За лисичкой ты пойдешь, Назар, как тебе одному за эдаким зверем угоняться, а я, скажем, зашел бы по ветру к лисьим норам и спугнул... А? Возьми меня... разгуляться мне охота, а по селу гулять — еще затылок расшибешь о ставню...
Назар кивнул головой, и они пошли по мерзлой дороге, один длинный, другой маленький, — оба черные на красном диске луны, а за ними бежали зыбкие две тени.
— Купец-то леском поехал, — сказал Антип, семеня около крупно шагающего Назара, — один, без кучера, не побоялся.
— Чего бояться-то, — ответил Назар, — не Варвары же бояться...
Так достигли они леса и около опушки разошлись. Антип, сломав палочку, побежал рысцой к лисьим норам недалеко от речки, через которую был перекинут мост. Останавливаясь иногда, он прислушивался к глухому шуму мерзлых сучьев и различил раз или два тявканье и унылый зев...
Антип слушал и, ухмыляясь, говорил:
— Ишь ты, курицы хочешь, — и старался забирать левее, чтобы потом с криком и топаньем выгнать лисичку на Назара, где-нибудь притаившегося около звериной тропы.
Но вдруг увидел Антип такое, что колени его затряслись и он присел, сказав «Господи помилуй», и перекрестился.
К стволу старой расщепленной сосны вожжами прикручена была лошадь, подвернутая тележка упала с передков, и на земле валялась, должно быть, шуба или кошма...
— Вот так история, — сказал Антип и, подойдя ближе, увидел около опрокинутой тележки разбросанное сено и подушки, и шапку, которую видел он на давешнем купце...
Обмелевшая глинистая речонка застыла на дне размытого своего русла, сквозь тонкий еще лед проступали кочки, только под сваями низенького моста зыбилась вода и черная тень от него упала с крутого берега на противоположный пологий...
Поспешно озираясь, ступил Антип на мост и, когда скрипнула первая доска, присел от испуга и прислушался...
Показалось ему, будто бы дышал кто-то под ногами. «Не теленок ли?» — подумал Антип и, перегнувшись, опустил голову, заглядывая под мост...
Там, до пояса освещенный месяцем, лежал человек, и безбородое круглое лицо его было запрокинуто, как у овцы, когда ей перехватят ножом горло и сломают позвонки, за подбородком лежала густая тень, и одна рука, приподнятая от локтя свесила белую кисть руки...
— Поди-ка сюда, Антип, — произнес грубый бабий голос, — мы тут под мостом человека зарезанного нашли...
И из-за сваи выдвинулись плечо и часть лица — щеки и нос — Варвары...
Молча Антип уперся ладонями в доски, вскочил и побежал через мост, слыша хруст льда за собой и плеск воды.
То сигала с кочки на кочку и по косогору вверх Варвара, подобрав юбку, в нагольных сапогах и штанах...
Один раз только, взглянув на нее, закричал Антип, как заяц, и остановился, весь дрожа...
Перед ним поднялась из мерзлого бурьяна варварина дочь Марья...
Антип тотчас же лег и закрыл голову руками. Варвара, добежав, пала на него и, тяжело дыша, сказала:
— Вяжи его, Машка, доглядчик он.
— Отпусти, — молил Антип, — тетенька Варвара... Ей-богу, я не нарочно, я за лисой шел...
Но Варвара и Марья, взяв его за голову и руки, понесли под мост, и Антип, догадавшись, что утопят его в холодном омуте вместе с купеческим сыном, закричал еще пронзительнее:
— Назар! Назар! — пока не замутилось в голове от тяжелого удара...
— Нехорошо, маменька, не надо бы его губить, — шепотом проговорила Машка, — он крестьянин.
— А не доглядывай, — сказала Варвара, ступая с тяжелой ношей к обрыву.
А очнувшийся Антип звал:
— Назар! Назар!..
— Маменька, — воскликнула Марья, бросив ноги Антипа, — Назар бежит...
Вдоль речки по тому же берегу прыгал на длинных своих ногах Назар Новиков, подняв ружье...
— Уйди, Назар, — сказала ему Варвара, — мы тут человека вяжем, — купца он зарезал...
— Душегубы, — сказал Назар, приблизясь, — зачем купца тронули...
Варвара поглядела на двойное дуло его ружья и, нехотя вынув из-за пазухи стеганой своей кофты, называемой перехватка, бумажник, молвила:
— Эх, провалиться, получай радужную.
— Ну, нет, — сказал Назар, — пойдемте в волость...
— Две хочешь...
— Ну, не разговаривай...
Бери половину...
— Да что вы в самом деле, — закричал Назар басом и защелкал курками...
Варвара плюнула, бросила бумажник и пошла по черной дороге к деревне, а позади плелась Марья, всхлипывая и невнятно причитала...
— Убили лису, — сказал Назар усмехаясь, — на, Антип, получай катеньку, да молчи смотри, а я пойду лошадь угоню подальше...
И долго, пока длинный Назар не скрылся в тени леса, сидел Антип у дороги, держа деньги в руке, и глядел, как мимо холодного месяца пробегали жесткие облака и сквозь них было видно черное, без звезд, небо.
— Выпустили душеньку, — сказал Антип жалобно, — морозно ей и некуда приткнуться... А за что? За это?..
Антип посмотрел на деньги, скомкал их, бросил и пошел отыскивать варежку, потерянную в мерзлой лебеде.
