Саулин П. О.
Подводные инженеры
Это было в дни заключения перемирия с шляхетской Польшей. Командование энской дивизии решило выделить отряд для ликвидации остатков белобандитов, засевших в пущах Полесья и грабивших мирное население. Отряд был создан почти исключительно из охотников-снайперов. Меня, как охотника, также перевели в этот отряд.
Бойцы в отряде были все как на подбор: крепкие, дружные, смелые. Отрядом командовал отважный и храбрый большевик Валента. Он бежал из-под расстрела, когда палачи Колчака вели его на казнь...
Проводником по непроходимым пущам Полесья Валента взял местного охотника Сороку.
Отряд приближался к Песчанке — притоку Березины — ровными шеренгами, прочесывая местность. Посланная вперед разведка донесла, что белобандиты засели в землянках вблизи берега реки, в самой непролазной чаще.
Валента разделил отряд на три группы и решил взять стоянку белых в кольцо. На рассвете отряд подошел к реке; на сколоченных ночью плотах мы должны были переправиться на другой берег. Неожиданно я заметил на поверхности реки конусообразное нагромождение хвороста и ветвей вышиной до двух метров. В то же время острый глаз проводника-охотника уловил в хворосте легкое движение. Посмотрев в бинокль, он шепотом произнес:
— Вот чудеса! Из хатки бобра голова человека видна. Ручаюсь, это сторожевой пост белобандитов!
Мы послали нарочного за командиром, а сами замаскировались за стволом осины, держа бобровую хатку на мушке. Впервые я увидел хатку бобра в природных условиях и шепнул на ухо Сороке:
— Неужели здесь сохранились бобры?
— Да. Не только на Песчанке, но и на другом притоке Березины, Гурбянке, колонии бобров — не редкость, — ответил проводник, не спуская глаз с хатки.
Подошедший командир, осмотрев местность, приказал:
— Взять «бобра» живьем! «Язык» нужен!
Хатка оказалась на неглубоком месте; пятеро бойцов окружили и взяли шляхетского «бобра» без единого выстрела. С помощью этого «языка» мы сумели захватить «штаб» белополяков без потерь.
После пленения врагов я вошел в одну из землянок, и мне в глаза сразу же бросились шесть каштаново-бурых бобровых шкурок, висевших на стене. На нарах лежала тушка бобра-самки весом в тридцать килограммов.
В землянку вошел боец Карабутенко и, оглядев тушку бобра, громко сказал:
— Голова собачья, хвост рыбачий, а разум человечий — так народ говорит у нас, об этом звере.
Карабутенко был родом из Воронежской области, где водятся бобры, и не раз наблюдал образ жизни этих ценных животных, дающих прочный мех, питательное мясо и пахучий мускус.
В землянке сгрудились бойцы. Всем хотелось взглянуть на бобра. Сорока, стиснув кулаки, волновался:
— Как же они их добывали?
— Очень просто, — произнес плечистый боец в замусоленной шинели, извлекая из угла три дробовых двустволки. — Они их стреляли, видимо, мясом бобров питались.
Каждый из бойцов старался притронуться к тушке бобра, удивляясь необычайному хвосту зверя, похожему на лопату.
— Чему ж тут удивляться? — сказал Карабутенко. — Хвост у бобра — это его руль. Я видел, как бобр плавает: он гребет задними лапками, а его лопатообразный, сплющенный хвост управляет движением, точно настоящий руль. Бобр плавает медленно, но под водой может оставаться больше пяти минут.
Сорока поднял тушку бобра за задние ноги и объяснил:
— Я тоже не раз наблюдал образ жизни бобров в здешних местах. Раз свежезагрызенного бобра нашел на Гурбянке. Оказалось, что его загрыз другой бобр: бобры не любят пришельцев с других мест. Смотрите, какой это сильный зверь.
Сорока с тушкой бобра вышел из землянки, потому что в полумраке трудно было разглядывать зверя. За ним последовали бойцы. Подоспел и командир отряда Валента.
— Вот, смотрите, — продолжал Сорока, гладя по шерсти тушку, — что за чудесный зверь: мех с мягким и густым подшерстком, голова массивная, с большими желто-бурыми резцами, ноги короткие, а пальцы соединены перепонками, как у водоплавающих птиц...
Валента выделил группу бойцов для сопровождения пленных в штаб, а сам с другой группой решил следовать в Минск.
С ликвидацией последней шайки в лесах Белоруссии наступило полное спокойствие.
Я, Сорока и Карабутенко попросили командира разрешить поохотиться на Березине и ее притоках по уткам и в лесах — по тетеревам, благо, в наших руках оказались двустволки и патроны к ним. Командир согласился, и мы заночевали в землянке.
Когда над землянкой прочиркал первый дрозд, дежурный Карабутенко пробасил:
— Встать! По уткам салютовать пора!
Но уток на Песчанке не оказалось, и мы занялись разыскиванием бобров, чтобы понаблюдать за их образом жизни. Мы бесшумно шли берегом, поросшим лозой, березой, осиной и густым ивняком. Вскоре нам удалось увидеть небольшую плотину, метров пятнадцать шириной. Река здесь была мелкая, и бобры, искусно построив плотину, подняли воду до уровня берегов, затопив и часть леса. Карабутенко рассказывал, что бобры в реках Воронежской области сооружают плотины до двухсот метров длиной и до метра высотой. Зверьки строят плотины только в тех случаях, когда в засушливые годы уровень воды в реке сильно понижается, обнажая подводные входы в их норы. Обычно же бобр живет в норах, под берегом, искусно скрывая отверстия нор под водой. Когда приходится далеко ходить за кормом, бобры роют каналы. Бобр, плывя домой по такому каналу, тащит за собой ветки и разные травы, которыми запасается на зиму.
Пройдя десяток километров по берегу, мы наткнулись на новую стройку плотины. На берегу валялись поваленные осины и березы. Долго сидели мы в заросли ивняка в полном безмолвии, но бобров не было. И только собрались уходить, как Сорока слегка толкнул нас своими локтями и движением головы показал на берег. Мы заметили, как вылезший из воды бобр передними лапами водил себя по голове и всему телу.
— Что он делает, этот подводный «инженер»? — усмехнулся Карабутенко.
Я объяснил:
— Шерсть свою жиром желез смазывает, чтобы вода мех не промочила. Видите, как он передними лапами время от времени в заднюю часть брюшка лазит? Это он лапами маслянистую пахучую жидкость из желез выдавливает, а потом подошвами лап, точно ладонями, свою шкурку растирает.
Покончив с туалетом, бобр бесшумно поплыл дальше, и только часть его головы виднелась на поверхности. Затем он перевернулся на спину. Откуда ни возьмись возле него оказался второй, меньший ростом, бобр. Очевидно, первый был самкой, а второй — детенышем. Затаив дыхание, мы наблюдали за столь редкими зверюшками. Второй бобр залез на брюшко первого, и бобры исчезли под водой.
Долго мы еще бродили по берегам Песчанки, но больше бобров в этот день не видели. Вернулись мы в землянку без единого трофея, но веселые и радостные. Для меня это был лучший праздник — увидеть на воде живого бобра.
Кстати, командир, уезжая, передал мне тушку бобра, и я приступил к ее свежеванию, чтобы сделать жаркое. В содержимом желудка бобра я обнаружил, кроме коры лозы и ивняка, корневища водяного ириса, кувшинок, манника, а также рогозу и осоку.
Сырое мясо бобра сильно попахивало мускусом, но вымоченное в горячей воде, промытое и поджаренное на вертеле, оказалось прекрасным блюдом, напоминающим шашлык из карачаевского барашка, заправленного тархуном. Мы сытно закусили, к вечеру добрались до Березины, постреляли по уткам и, переночевав у костра, утром двинулись на лодке на реку Гурбянку, надеясь здесь встретить непуганых бобров.
Только на второй день нам посчастливилось выследить колонию бобров из шести особей. С наступлением сумерек мы любовались работой бобров, подгрызающих деревья. Это интересное зрелище запомнилось мне на всю жизнь.
...Вот бобр вышел из воды, отряхнулся, погладил передними лапами голову, затем спину, бока, почесался задними лапами и, не торопясь, подошел к дереву. Затем стал на задние лапы, передними ухватился за ствол и запустил резцы в дерево. Стружки, как из-под рубанка, летели в сторону, а зверь все двигался и двигался вокруг ствола.
То же самое проделывали два других крупных бобра, пока наступившая темнота не прекратила наши наблюдения. Мы стали спускаться с осин, на которые забрались, не надеясь, сидя на земле, увидеть работу бобров. При свете луны мы заметили, как строители покатились к берегу и исчезли под водой.
Вторая ночь, ветреная, дождливая и холодная, значительно поубавила наш охотничий пыл. Утром, правда, нам удалось пострелять уток и набрести на нетронутые выводки тетеревов. Нагрузившись трофеями, мои спутники заявили, что их силы иссякли. Но я был крепким и неугомонным. Я сказал им:
— Разве так часто вам приходится встречаться с такими редкими зверями, как бобры? Слышали ли вы что-нибудь о спаривании бобров? Утверждали, что бобры спариваются осенью, а теперь точно известно, что их брачная пора наступает в середине зимы. Бобры спариваются непременно в воде. А кто это видел? Через сто пять или сто семь дней самка рождает от трех до пяти покрытых желто-бурой мягкой шерстью крупных бобрят весом до шестисот граммов. Кто из вас знает, что бобр живет до пятнадцати лет, что бобрята покидают родителей только на третьем году и строят себе новые жилища или занимают покинутые другими бобрами? А натуралисты все это видели и знают, потому что они не поленились понаблюдать за зверем.
Видя мое непреодолимое желание, товарищи согласились еще один день посвятить наблюдению за бобрами. День выдался солнечный. На небе не было ни единого облачка, и листья деревьев, разукрашенные золотистыми и алыми красками осени, трепетали от легкого ветерка.
На рассвете мы снова были у хаток бобров. Из засады нам удалось увидеть, как бобры стаскивали в воду ветки и сплавляли их к хатке. Между берегом и хаткой плавало множество веток ивы и лозы, корневищ, кувшинок и толстых обрубков мягких древесных пород.
— Сколько добра себе натаскали! — удивился Карабутенко. — За зиму, небось, по кубометру веток съедают?
— Немножко не угадали, — ответил я. — Семья бобров из десяти особей запасает на зиму более двадцати кубометров веток и обрубков деревьев.
Мы подошли к одной из покинутых бобрами хаток и попытались ее разобрать, чтобы взглянуть на внутреннее устройство остроумного жилища бобров.
Плотные, массивные стены поражали искусной отделкой. Жилое помещение, в котором бобры отдыхают большею частью днем, было просторное, чистое, выстланное стружками, травой и водорослями. Оно имело до двух метров ширины и свыше полуметра высоты. Стены были цементированы илом и непроницаемы.
На обратном пути Сорока восхищался:
— Что за животные! Какое мастерство стройки! Останусь жив — приму все меры, чтобы на Березине создать бобровый заповедник.
Я и Карабутенко одобрили его замысел.
...Спустя много лет я встретился с Сорокой на одном из съездов в Москве. После дружеских объятий он восторженно воскликнул:
— Наши бобры живы и размножаются! Вы знаете, что на Березине создан бобровый заповедник?
Я ему с радостью ответил, что такие же бобровые заповедники созданы в Воронежской области и на Урале. Там бобров насчитывают по нескольку тысяч и из заповедников расселяют в разные места нашей обширной Родины.
— А знаете ли вы, что наш общий друг по совместной охоте в Полесье — Карабутенко — окончил биологический факультет и стал видным специалистом по разведению бобров? — спросил я старого друга, приглашавшего меня к себе в Белоруссию, в их передовой колхоз «Наша Нива», где он работает агрономом, поохотиться на кабанов.
— Я рад за Карабутенко, — ответил, прощаясь, Сорока. — Непременно напишу ему, чтобы как можно больше разводил бобров!
Черный гном
Натаскивая в Ашукинской роще десятимесячного пойнтера Фею, я набрел на еловый шалаш, стоявший под ветвистым дубом на цветущей полянке. У шалаша сидели три старичка и гвоздиками прибивали к фанерным дощечкам свежеснятые шкурки кротов.
Я поздоровался с ними, присел на мохнатый пень, торчавший из травы вблизи шалаша, как поношенный картуз, и мы разговорились.
Очкастый, с морщинистым лицом, бригадир кротоловов Иван Семенович Головин оказался старым охотником и занятным собеседником. Он десятки лет проработал в редакциях газет, но из-за сильной близорукости на старости сменил перо на капкан.
Два остальных его компаньона — бородатый Чернушкин и щупленький, юркий Щепотка — приобщились к пушному промыслу после Отечественной войны. Их село гитлеровцы сожгли дотла, а жителей угнали в неволю. Чернушкин с Щепоткой успели уйти в лес, всю зиму скрывались в заброшенной лесной избушке, питаясь мясом беляков, которых они ловили петлями, а летом взялись за ловлю кротов. Несложному промыслу крота их обучил Головин, с которым они встретились в лесу в день великого счастья народов — победы над гитлеровской Германией.
— Чем-нибудь и мы, старички, должны помогать Родине, — говорил Головин, приколачивая к дощечке последнюю шкурку. — Пушнина — это золото...
Немало рассказали мне кротоловы об образе жизни крота. Когда, отдохнув, они снова двинулись осматривать и перезаряжать ловушки, я пошел вслед за Головиным. Мне не верилось, что этот подслеповатый семидесятилетний старик может отыскивать ходы кротов и ставить в них ловушки.
Любопытно было глядеть, как он в двойных очках на переносице, с моноклем, пристегнутым к петлице, бегал по лесным тропинкам легкой юношеской походкой и с какой-то особой интуицией, почти ощупью, находил ходы кротов.
Ловко орудуя широким кривым ножом, он вырезал треугольные пласты дерна, ставил проволочные кротоловки, искусно их маскировал и по невзрачным вешкам-отметинам всегда безошибочно находил их.
Шкурку с пойманного крота он снимал перочинным ножиком тут же, на ходу, передвигаясь от кротоловки к кротоловке, и клал в висячую через плечо брезентовую сумку.
Вечером, сидя у шалаша при ярком свете костра, я спросил Чернушкина, складывающего высушенные шкурки мездра к мездре в фанерный ящичек:
— Неужели этакую уйму крота вы выловили в одной Ашукинской роще?
— Сегодня здесь, завтра там, — ответил Чернушкин, самодовольно поглаживая рыжие щеки. — На месте не сидим. Выловим здесь — переключаемся на новые места. Крота у нас — неисчерпаемые запасы. Его было бы еще больше, если бы не хищническое истребление весной. Многие, несмотря на запрет, ловят в мае и даже июне, когда самки собираются рожать или уже имеют детенышей.
— Хуже еще, — добавил Щепотка, разжигая костер, — во время линьки ловят, а линные шкурки часто бросают, потому они негодные. Крот, известно, линяет три раза в год: весной — полностью, летом — частично, а осенью у него отрастает более длинная и густая шерсть.
Головин рассказал, что вчера корчеватели пней случайно обнаружили гнездо крота с шестью детенышами и показали ему. Головин прикрыл гнездо пластом земли.
Я заночевал в шалаше кротоловов и утром попросил Головина показать мне гнездо и кротят.
Крот — этот черный гном, с чуть заметными точечками глаз — еще очень мало изучен.
В его образе жизни и строении тела много интересного, требующего дальнейших исследований и наблюдений.
На вытянутой мордочке зверька мы видим розовый широкий пятачок или хоботок с ноздрями. Но немногие знают, что этот пятачок является у него главным органом чувства, при помощи которого он быстро отыскивает пищу.
Своими лапами, вывороченными наружу и похожими на человеческие руки, крот прорезает рыхлую землю с быстротой медленно плывущей рыбы.
...Встали мы одновременно с июльским солнцем, и все четверо пошли на вырубку. На цветущих травах, обильно покрытых росой, искрились лучи солнца. Остановились у штабеля сложенных пней. Головин осторожно, руками, вскрыл верхние пласты земли
— Глядите! Вот они! Все до одного целехоньки! — сказал самодовольно кротолов, желая, очевидно, отметить, что он искусно восстановил верхний слой земли и самка продолжает выкармливать кротят.
Гнездо крота было устроено в котловине, под разросшимся корневищем, в четверти метра от пня, и выстлано мохом, сухими травинками и листочками. Котловину гнезда от поверхности земли отделяла невысокая земляная прослойка. В гнезде лежали шесть чуть прозревших, покрытых темно-голубым пушком маленьких зверюшек.
Мы тщательно разрыли землю вокруг гнезда-котловины и обнаружили две кольцевые галереи. Выходной канал, ведущий из котловины, соединялся с боковыми ходами крота. Было ясно, что крот в свое жилище-гнездо мог заходить с обеих сторон.
— Ишь, какой мудрец: здорово упрятал своих малышей! Вот и попробуй их отыскать тут! — удивился Щепотка, осматривая лабиринты подземных ходов.
Я развязал рюкзак, положил в него подстилку с гнезда, а на нее — всех шестерых кротят.
— Приезжайте в воскресенье ко мне. Увидите, как кротята в стеклянном дворце будут жить, — сказал я на прощанье кротоловам.
Кротят я поместил в стеклянный аквариум, насыпав в него земли, прорыв в середине котлованчик, наподобие того, в каком зверьки находились в природных условиях. В котлованчик опустил подстилку, взятую из гнезда, а сверху прикрыл аквариум стеклом. При помещении в аквариум я взвесил кротят. Все они весили триста десять граммов.
В первый же день зверьки съели полкилограмма дождевых червей.
Любопытно было наблюдать, как кротенок поедал брошенного ему дождевого червя. Он пропускал его между пальцами и когтями передних лап, выдавливая из него землю, и только после этого съедал.
Кротята охотно поедали также личинки майских жуков и картофельных червей-костянок, которых мне удавалось извлечь из картофеля в огороде.
Дождевых червей я закапывал в землю, и зверьки их быстро отыскивали.
Поедали кроты и мясо, пропущенное через мясорубку, но не так аппетитно, как дождевых червей и личинок майских жуков. Последних они ели особенно охотно, моментально хватая их, и пытались отнимать один у другого, если иногда на всех подавалась только одна личинка. Тогда в аквариуме получалась настоящая свалка.
Вскоре мне надоело выкапывать дождевых червей и личинок майских жуков и чистить аквариум. Я вынес кротят в рощу...
Незадолго до выпуска кротят приехали ко мне в гости уже знакомые читателю кротоловы. Тут между нами произошел спор: полезен или вреден крот? Чернушкин и Щепотка доказывали, что крот — вредитель лугов и огородов, покрывающий покосы кочками, обрывающий корни огородных растений и вылавливающий дождевых червей. А дождевые черви, как известно, разрыхляют почву и приносят пользу сельскому хозяйству, способствуя образованию перегноя.
Головин не соглашался. Он придерживался особого мнения о кроте:
— Полезный зверек. В урожайные годы личинок майского жука крот перекочевывает на пашни и жнивья и истребляет множество этих личинок (майский жук подгрызает корни растений).
Красивая шкурка крота своей ценностью вполне окупает тот вред, который он приносит лугам. В огороды крот забирается редко, растительной пищей не питается и огородных растений не поедает.
Тетеревятник
Работал я тогда охотоведом в охотничьем хозяйстве «Надежда», вокруг которого широко раскидывались заболоченные поймы, а посреди них на холмах зеленели вековые сосны...
Весной в бору пели глухари, посвистывали рябчики, на поймах гнездились утки. В мелколесье бормотали краснобровые петухи-тетерева. Лоси-великаны пощипывали молодые побеги тальника. В лесной глуши нередко приходилось встречаться и с медведем.
На крутом берегу реки стоял деревянный дом с цветником и палисадником — база охотничьего хозяйства. По воскресным дням сюда приезжало много охотников.
Целая стая гончих, легавые и ланки находились при базе. Благодаря правильной охоте, с точным соблюдением всех законов и сроков, птиц и зверей становилось с каждым годом больше и больше.
Но вот в одну из весен внезапно приключилась беда: в хозяйстве после весеннего прилета птиц оказалось такое множество ястребов-тетеревятников, что нашим лесным птицам житья от них не стало. Не было покоя от ястребов и курам на колхозных птицефермах.
Пробовал я привлечь к истреблению хищников егерей и охотников, сам занялся их отстрелом, но число ястребов сокращалось мало. Пернатые разбойники, зоркие и хитрые, редко подпускают на выстрел.
Однажды, гоняясь за тетеревятником, я присел на пенек и задумался: «Как же все-таки избавиться от крылатых хищников?..» Вдруг смотрю: тетеревятник камнем падает на моховое болото. Я туда. Хищник поднялся с земли, в когтях — белая куропатка. Я выстрелил в него, но промахнулся.
Вот тут-то и пришла мне мысль о ловле ястребов сетями. Думаю, погодите, есть и на вас управа!
Пришел в село Отрадное, к председателю колхоза.
— Семен Васильевич, можешь одну курочку уступить?
Председатель усмехнулся:
— Ты что же, старина, с ружьем по лесу бродишь, а на жаркое ничего не добыл? Или тетерева приелись и курятинки захотелось?
— Нет, хищников ловить задумал.
Семен Васильевич удивился:
— Курицу на ястреба напускать? Ловко, ловко...
Я объяснил ему, что буду сеть на палках ставить, а под сетью курицу сажать. Семен Васильевич засмеялся и дал серо-желтую «квохтуху». Я пообещал вернуть ее невредимой.
Вернувшись на базу, я принялся вязать сеть из крепких и тонких капроновых ниток. К следующему утру она была готова. Посадив в корзинку курицу и засунув за пояс топор, я отправился в лес.
В мелколесье, у кромки сосняка, выбрал поляну, вырубил четыре жердинки, примерно около четырех метров длиной; один конец заострил топором. На каждой из них сделал по две зарубины: одну — у самой вершины, другую — на четыре сантиметра от земли. К зарубкам, с боков и сверху, сеть бечевой слегка прикрепил, затем все жердинки в землю втиснул. Получился почти четырехметровый квадрат, огороженный сетью. В середине квадрата вбил в землю колышек, а к нему за ногу курицу привязал.
Устроив ловушку, я быстро отошел в сторону и сел под елку.
Солнце уже высоко поднялось над бором. Ястребы, описывая круги над поймами и лесом, зорко высматривали свои жертвы. Тетеревятники с посвистом, напоминающим писк молодого тетерева, звонко пиликали в воздухе.
Долго ждать не пришлось. Высоко над поляной взвился тетеревятник. Он на секунду как бы замер в воздухе и, сложив крылья, камнем упал на курицу. Я быстро подошел, хищник бился в упавшей на землю сети, старался взлететь и еще больше запутывался. Курица была невредима и только тихонько квохтала.
Я взял ястреба за спину так, чтобы он не мог ни клюнуть, ни когти в руки всадить, связал ему ноги и посадил в корзину.
Поставив сеть на колья, я снова замаскировался в елках. Трех тетеревятников поймал я до вечера с моей живой приманкой.
Об удачном истреблении хищников при помощи живой приманки сразу же узнало все село.
На следующий день больше десяти мальчиков и девочек обступили вольеру, куда я посадил своих пленников, предназначенных для отправки в зоопарк.
Посетители наперебой задавали вопросы о ястребах.
«Ну, — думаю, — придется мозгами пошевелить, пока удовлетворю их любопытство, в птичьей науке я не так-то силен»...
Но в самый разгар беседы к базе подкатила голубая «Победа», и из нее через открытые дверцы выскочил вислоухий спаниель Гок, а за ним в полном охотничьем снаряжении — мой друг профессор Боровой, известный писатель-орнитолог.
Обрадовался я, конечно, приезду друга:
— Евгений Павлович, дорогой, вот приехал кстати, а я тебе птиц живых наловил, — и подвел его к вольере.
Орнитолог очень удивился:
— Да ведь это же старые разбойники, как ты их ухитрился живыми взять?
Я объяснил, как перехитрил хищников.
— Доброе дело сделал! — похвалил Евгений Павлович. — Тетеревятник — дерзкий и кровожадный хищник. Из-за поразительной прожорливости он почти беспрерывно охотится не только на птиц, но даже на зайцев и прочих мелких зверьков. От его острых когтей гибнут не только тетерева, утки, куропатки, рябчики, но нередко даже глухари, а в степях — стрепеты и молодые дрофы.
Юноши и девушки обступили тесным кольцом вольеру, дразнили ястребов, угрожали расправой:
— У, разбойники, так и таращат глазищи!
Я попросил Евгения Павловича рассказать им поподробнее о жизни ястреба-тетеревятника, чтобы они могли отличить его от других, полезных, хищных птиц: сарыча, пустельги, кобчика, — и он охотно согласился.
Орнитолог с присущим ему красноречием рассказывал, что ястреба-тетеревятника нетрудно отличить от прочих хищников. Верхняя часть его тела черноватая, серо-бурая, с пепельно-синим оттенком, нижняя — белая, с разрисованными буро-черными волнистыми полосочками. Клюв — рогового темного цвета, восковица — светло-желтая, радужная оболочка глаз — ярко-желтая, а ноги — восковые. Молодые тетеревятники имеют бурую окраску спины, с ржавыми пятнами на ней, а нижняя рыжеватая сторона их тела с возрастом становится ржаво-белесой, с продольными бурыми пятнами. Встречаются изредка тетеревятники и совсем светлой окраски...
Один за другим посыпались вопросы:
— А как тетеревятника отличить от других хищников в полете?
— Как он ловит птиц и зайцев?
— Как он кричит?
— Где гнезда вьет и сколько самка яиц откладывает?
Польщенный любознательностью молодежи, Евгений Павлович рассказал, что ястреб-тетеревятник — быстрый и ловкий в полете — при нападении на свою жертву летит стремительно, с вытянутыми вперед лапами и чуть подобранными крыльями. Шум его крыльев в тихую погоду слышится на сто и больше шагов. В горной местности тетеревятник с горы на гору летит высоко, в лесной — скользит над лесом, несется опушками, лавируя между деревьями. Этот «рыцарь кустов», как метко назвал его Брэм, для выслеживания своей жертвы выбирает нижние ветки или садится на дерево ближе к стволу. На жертву бросается и сверху, и снизу, падает камнем, иногда гонится за ней с быстротой стрелы, ловит добычу в лесах, садах, рощах, хватает в воздухе, на земле, на дереве, бьет ее когтями.
На молодых русаков крупный и сильный ястреб-тетеревятник нападает в поле или в степи. Он неотступно гонится за зайцем, кидается на него, хватает когтями, добивает клювом. Иногда эта борьба длится долго и не всегда кончается победой ястреба. Евгений Павлович рассказал, как однажды в степях Дагестана ему удалось увидеть борьбу тетеревятника со старым русаком. Заяц, лежа на спине, задними лапами отбивался от нападающего сверху хищника, верещал: кнээ! кнээ! кнээ! Ястреб в свою очередь издавал звуки: виэ! виэ! виэ! виэ! виэ! и бросался на зайца, пока не получил от него удар лапой и не свалился рядом с ним.
Израненный острыми когтями хищника, русак не мог бежать, но и ястреб с изодранным боком не мог подняться в воздух.
К вольере подскочил Гок. Один из тетеревятников, испугавшись его приближения, протяжно заверещал: ивиэ! ивиэ! ивиэ!
— Теперь слышали голос? — спросил орнитолог слушателей. — Это он кричит от страха и гнева. Во время брачных полетов, около гнездовий, тетеревятник по-иному покрикивает: гик! гик! гик! киак! От его голоса, слышимого издалека, птицы замирают, белки жмутся к стволу дерева. А гнездится тетеревятник в лесу, на старых и высоких деревьях, вьет плоское гнездо у ствола дерева из прутьев, сверху еловыми или сосновыми ветками его маскирует; внутри самка выстилает гнездо своим пухом и откладывает от двух до четырех зеленовато-серых яиц, с желтоватыми облачками, иногда с ржаво-красноватыми крапинками. На яйцах самка сидит настойчиво, упорно, иногда даже от выстрела не слетает. Кормит в это время ее самец. Птенцы ястреба — настоящие обжоры. Они причиняют родителям много хлопот. Самец таскает птиц и зверьков — все, что удается поймать, а самка передает птенцам. Подросшие голодные ястребята становятся кровожадными, и более сильные из них способны даже со жрать более слабых, если в это время оставить их в гнезде без родителей...
Орнитологу задали вопрос: «Каких птиц истребляют те или иные хищники?»
— Разные хищники по-разному и питаются, — пояснил орнитолог. — Ястреб-тетеревятник — птицами средних размеров, перепелятник — мелкими, сокол-пустельга — в основном насекомыми и полевыми мышами, лунь — птицами, полевками, сокол-сапсан — птицами, сокол-балабан — птицами и грызунами, сарыч — мелкими грызунами, а скопа — рыбой. Ясно, что сарыч, пустельга и частично балабан — полезнейшие хищники, и их надо всячески охранять, а прочих истреблять, в зависимости от их численности. Плохой тот охотник, который не научился отличать полезную хищную птицу от вредной и безрассудно стреляет всех подряд, нанося ущерб хозяйству колхозов.
Когда Евгений Павлович, распрощавшись с молодежью, уехал на охоту, один из слушателей, Володя Пастухов, попросил:
— Разрешите нам взять сеть, а курицу мы сами достанем. Мы вам всех ястребов переловим.
Я отобрал четырех человек (трех мальчиков и одну смелую девочку-подростка) и тут же, около базы, поставил на колья сеть, чтобы ребята освоили технику ловли.
— Ловите и истребляйте побольше тетеревятников, — сказал я им, — в лесу будет больше дичи, а в птицефермах куры и утки будут целы. За голову каждого ястреба база вам будет награду давать.
Ястреб-тетеревятник, — как волк, такой же хищник и так же вреден для нашего хозяйства. Истреблять его надо беспощадно.
