Гавеман А. В.
Костер догорал. Сквозь серый пепел просвечивало несколько красных угольков. Черная головешка лениво чадила, и сизый дымок тоненькой струйкой расползался в ближайших кустах.
Андрей Степанович пошевелил веточки в золе, выкатил один из тлеющих угольков и, прикурив от него, продолжал прерванный рассказ:
— После окончания медицинского института я сам выбрал местом своей работы Камчатку. И не жалею. Для врача лучшего места для практики не найти. В течение нескольких лет я стал опытным хирургом. Сейчас я — главный врач областной больницы с прекраснейшим современным оборудованием, а если бы поселился где-нибудь в крупном городе центральных областей, в лучшем случае был бы рядовым ординатором.
Он помолчал. Видимо, воспоминания охватили его.
Помню на Камчатке в составе большой экспедиции, мне указали на Андрея Степановича как на страстного охотника. Он был знатным человеком на Камчатке. Все его любили, уважали. В любую погоду на самолете, на собаках, а иногда и пешком добирался он до глухих селений и стойбищ, чтобы оказать срочную медицинскую помощь.
Талант врача-хирурга, кипучего организатора, сочетался в нем с большой человечностью и отзывчивостью. Он был депутатом областного Совета трудящихся, кавалером нескольких орденов.
Но он был популярен не только как врач и общественный деятель, но и как неутомимый и выносливый охотник. Заслужить же на Камчатке охотничью славу не так-то просто. Большинство местного населения занимается охотой не только как спортом, но и как промыслом, и высокие охотничьи качества здесь далеко не редки.
Однако Андрей Степанович и как охотник был незаурядной личностью.
— А охота на Камчатке! Разве можно ее сравнить с охотой, скажем, в Курской области, откуда я родом? — как бы очнувшись от воспоминаний, продолжал мой новый знакомый. Таких захватывающих охот, как охота за снежным бараном, медведем или оленем, вы нигде в другом месте не найдете!
Зверовые охоты требуют мужества, закалки, выносливости и высокого мастерства в стрельбе, — говорил Андрей Степанович на мою просьбу поделиться воспоминаниями об интересных случаях на охоте.
— Помню как-то поздней осенью преследовал я небольшое стадо снежных баранов. Вершины сопок были уже покрыты снегом. Для удобства скрадывания зашел с противоположной стороны. Лезу все выше и выше. Склоны крутые, да и каменистые россыпи сильно затрудняли подъем. Сбросил я полушубок, чтобы легче было ползти, остался в одной гимнастерке. Думаю: «Возьму барана, спущусь и захвачу полушубок». Прячусь за каждый выступ, выглядываю — где стадо? Вдруг вижу — на небольшой площадке стоит баран. Рога громадные, закрученные. Стоит прислушивается. Положил винтовку на камень. Выцелил, и после выстрела, вздыбившись, баран рухнул.
Пока добирался до него, солнце уже скрылось. Сразу стало холодно, и промозглый туман начал закутывать склоны сопки. Дело плохо: в тумане можно сорваться с крутого обрыва. Поднялся к убитому барану, а кругом уже в двух шагах ничего не видно. Что делать? Спускаться нельзя: наверняка разобьешься. Пришлось остаться на месте.
Скоро холод стал давать себя чувствовать, и я пожалел, что сбросил полушубок, да делать уже нечего. Пытался бегать вокруг туши барана, думал согреюсь, но и это мало помогало.
Уже много часов я ничего не ел. Преодолев отвращение, стал отрезать куски бараньего сала и сырыми засовывать в рот. Около килограмма съел сырого бараньего мяса. Стало теплее, и я задремал. Только тревожная мысль: «А что если туман продержится несколько дней?» — угнетала меня.
Очнулся я окоченевшим, еле живым, но солнечные лучи, пробивающиеся сквозь поредевший туман, придали мне силу и бодрость. Туман рассеивался — значит я спасен! И, действительно, через несколько часов я уже спускался к подножью сопки, к зарослям кедрового стланика, к спасительному костру.
Да, много бывало случаев, когда только самообладание и воля спасали от гибели, — закончил свой рассказ Андрей Степанович.
...Мы поднялись. Загасили костер и направились в «тайгу», как ее здесь называют, за глухарями.
Камчатская «тайга» ничего общего не имеет с темнохвойным лесом Сибири.
Леса Камчатки, как и все здесь, — своеобразны. Есть здесь и хвойные леса из пихты, ели и лиственницы, но они приурочены преимущественно к долине реки Камчатки. Нижние же части склонов сопок заросли березняками. Это довольно редкие леса из корявой темнокорой березы эрмана. При первом взгляде на такие «парковые» леса кажется, что ходить по ним — одно удовольствие. Но как обманчиво это первое впечатление! Густые травы, местами достигающие до плеч, — всегдашние спутники таких лесов. А в этой траве скрыты многочисленные кустарники — жимолости, рябины, красной смородины, шиповника... Когда идешь по лесу, ноги запутываются в этих скрытых кустарниках и застревают в них, как в капкане. Спотыкаешься, падаешь, с силой выдергиваешь ноги и через час-другой ходьбы по такому лесу выбиваешься из сил.
Впереди, совершенно скрытая в траве, бежала собака Андрея Степановича — помесь лайки с немецкой овчаркой, по словам ее хозяина, — отличная работница по зверю и птице.
Вскоре был поднят выводок каменного (белобрюхого) глухаря. Я ударил влёт, и молодой петушок свалился в густую траву. Собака мгновенно нашла его и подала хозяину.
— Она считает, что вся убитая дичь принадлежит мне, — посмеялся мой спутник.
Весь нижний склон Карякской сопки, по которой мы шли, был изрезан многочисленными оврагами — руслами временных потоков. По их днищам и склонам вытягивались полосы зарослей ольховника. Они имеют вид стелющегося кустарника, у которого главный ствол лежит на земле, а боковые ветви поднимаются кверху. Ольховники образуют удивительно густые заросли, сквозь которые в буквальном смысле невозможно пробраться.
Академик В. Л. Комаров в своей книге «Путешествие на Камчатку» пишет, что «...Ольховники — одно из главных препятствий для каждого, кто путешествует на Камчатке прямиком, вне трастовых троп».
По мере подъема в горы заросли ольховника встречались все чаще и чаще, превращаясь в сплошную, труднопроходимую полосу.
В виде подлеска в березовых лесах встречаются кедровники. Но кедр на Камчатке — это не кедр Западной Сибири. Прежде всего кедр на Камчатке — не высокоствольное дерево, а кустарник. Его называют здесь карликовым кедром. В березовых лесах отдельные кедровые кусты достигают трех метров высоты, но обычно гораздо ниже. За пределами березняков вместе с ольховником карликовый кедр имеет вид невысокого стелющегося кустарника (недаром его называют кедровый стланик), очень густого, через который пробираться не легче, чем через ольховник. Осенью, в урожайные годы, кедровый стланик усеян шишками, которые привлекают сюда мелких грызунов, а они, в свою очередь, — соболя.
Любят полакомиться кедровыми орешками и медведи.
Наша охота скоро закончилась. Взяв несколько глухарей, мы повернули обратно. Шли по узкой тропе. Солнце садилось, и длинные тени ложились от деревьев.
— Это медвежья тропа, — показал Андрей Степанович на узкую, но хорошо протоптанную тропинку, уходящую в заросли ольховника.
Разговор перешел на медвежью охоту. Медведей на Камчатке очень много. Медвежье мясо постоянно в обиходе местных жителей, а медвежьи шкуры в камчатских селениях висят для просушки так же, как одеяла в селениях Средней Волги. Охотятся на медведей с подхода.
Весной, по выходе из берлог, медведи бродят по склонам сопок. Андрей Степанович уверял, что иногда в бинокль можно увидеть с одного места по пять-шесть медведей.
Когда начинается нерест лососевых рыб, медведи, так же как лисицы и другие хищники, спускаются с гор в долины рек и здесь вылавливают густо идущую рыбу. Мишка забирается в это время в воду, лапами выбрасывает на берег проходящую рыбу. Медведи-«рыболовы» в это время протаптывают вдоль русел рек целые тропы. Здесь их и бьют или с подхода, или с подъезда на лодке.
Осенью западное, низменное побережье Камчатки — тундра — покрыта несметным количеством ягод (голубики), и медведи направляются туда. Тут они «пасутся на ягодах», — как говорил Андрей Степанович. Поздней же осенью — медведь в горах, среди кедрового стланика.
Несмотря на то, что медведей на Камчатке очень много, случаи нападения их на человека очень редки.
Любопытно отметить, что первый исследователь Камчатки — С. П. Крашенинников в своем знаменитом «Описании земли Камчатки», вышедшем 200 лет назад, писал: «Никто не запомнит, чтоб медведь умертвил кого. Обыкновенно задирают они у камчадалов с затылка кожу и, закрыв глаза, оставляют, а в великой ярости выдирают и мягкие места, однако же не едят их. Таких изувеченных от медведей на Камчатке довольно, и называют их обыкновенно “дранками”».
Сейчас «в великой ярости» нападают на человека только раненые медведи, да и то чаще стремятся уйти в непроходимые заросли ольховника и кедрового стланика.
На другой день, поблизости от селения Паратунка, знаменитого тем, что здесь имеются выходы горячих ключей с температурой воды выше 40°, я направился за утками.
Широкая, заболоченная пойма изобиловала озерками, полузаросшими протоками и открытыми пространствами воды.
В этих прекрасных угодьях я нашел много уток. Это были главным образом кряква, чирки, чернеть хохлатая и гоголь. Стрелял с подхода по вылетающим птицам.
Местные охотники рассказывали, что очень много водоплавающей птицы обитает в долине реки Камчатки. Охотятся же на уток под Петропавловском только городские охотники.
Интересно отметить, что иногда утка задерживается на Камчатке и на зиму. Местные охотники встречали уток в январе, на незамерзающих лужах, у горячих источников. Кругом лежит снег, а по берегам зеленеет трава, теплые испарения согревают воздух над водной поверхностью, и утки находят здесь корм и необходимые климатические условия.
Исключительно интересна и обильна охота на Камчатке, и я с большим сожалением покидал этот интереснейший во всех отношениях край.
