портал охотничьего, спортивного и экстерьерного собаководства

СЕТТЕР - преданность, красота, стиль

  
  
  

АНГЛИЙСКИЙ СЕТТЕР

Порода формировалась в первой половине XIX столетия путем слияния различных по типу семей пегих и крапчатых сеттеров, разводившихся в Англии отдельными заводчиками. В России английские сеттеры появились в 70-х годах XIX столетия, главным образом из Англии. 

подробнее >>

ИРЛАНДСКИЙ СЕТТЕР

Ирландский сеттер был выведен в Ирландии как рабочая собака для охоты на дичь. Эта порода происходит от Ирландского Красно-Белого Сеттера и от неизвестной собаки сплошного красного окраса. В XVIII веке этот тип собак был легко узнаваем.

подробнее >>

ГОРДОН

Это самый тяжелый среди сеттеров,
хорошо известный с 1860-х годов, но
обязанный популярностью четвертому
герцогу Гордону, разводившему черно-
подпалых сеттеров в своем замке в 20-х 
годах XVIII столетия.

подробнее >>

Вкус дикого лука

Дворянчиков Евгений Васильевич

Окопчик, в котором я верчусь в неудобстве уже три часа, мне откровенно мал. Я то и дело вытаскиваю на поверхность ноги, разминаю, потягиваюсь и, как только на горизонте показывается очередная гусиная стая, прячусь, складывая тело самым невероятным способом. Гусь летит с воды на кормежку, заходя строго на ветер.

Вожаки приглядываются с высоты, а затем, уже над ячменным полем, резко сажают всю стаю к кормящимся там сородичам. Хитрые. Надо мной проходят высоко, стрелять нельзя, а в какой-то сотне шагов бреют над нескошенным злаком и с гоготом присоединяются к общему ужину. Оттуда доносится столько праздничного шума, что невольно вспоминаешь торжественные парады в мае на площади, когда живой ропот человеческого чудища, которому имя толпа, нарастает и нарастает, будоража сознание силой и общей мощью.

И тут точно так. Гуси все подваливают, ропот нарастает вместе с невероятным чувством радости приобщения к великому событию. Наконец, когда по краю горизонта с мелкими и частыми облаками, напоминающему пестрое подбрюшье матерого гусака, начнет сочиться алый цвет заката, все стадо вдруг угомонится, и тогда человек несведущий даже и не заподозрит, что совсем рядом кормится пятитысячная орда. Иногда, словно саранча, подъевшая один участок, гуси вспучиваются и, чуть перелетев, снова кормятся. Солнышко, невидимое за сплошной облачностью, все ближе к краю земли, все чаще птичьи перелеты и вот уже снова загалдели, зашумели гусиные базары. Все больше призывного беспокойствия в их говоре. Еще пройдет сколько-то времени и случится то, ради чего я сижу тут уже которую зорьку.

Вдруг где-то посредине общего, очень организованного гусиного войска, среди невероятного шума прозвучит отчетливый призыв старшего. Его голос нельзя спутать с другими. Звуки, перекрывая все остальные, летят в весну, поселившуюся здесь, среди спокойствия полей, и нет сомнений, что вот-вот произойдет что-то совсем важное. После такого клича мощь гвалта растет, поднимая звуковые волны до небес, а затем, уже почти в сумерках, появится широким фронтом поднявшаяся армада. У самого края поля этот фронт рвется на куски, дробясь в отдельные стаи, которые снова набирают высоту для безопасного пролета.

Вот теперь, после всех волнений от ожидания, мой черед, мой выход. Надо мной, в пределах выстрела, плывет гусиная полоса, я вскакиваю на колени и стреляю. Переполох невелик. Освободившееся в ряду место сразу занимается другими и в восстановленном строю та же упорная сосредоточенность в выбранном маршруте. Я не успеваю полностью дозарядить полуавтомат и снова поднимаю ружье. Стрелять легко, птица летит плотно, напирают задние ряды. Пока по новой вталкиваю пять гильз, первая волна прошла. Долго провожаю глазами каждую стаю, по которой стрелял, — вдруг какой-нибудь подранок утянет в сторону и тогда надо будет бежать, отыскивать. Два битых белолобых хорошим подарком лежат на стерне, а там, на присаде, в середине гона снова мощным прибоем растет гусиное предотлетное беспокойство, и все повторяется. Опять я выцеливаю с колена птицу и после выстрела бегу за раненым гусем полкилометра, а потом долго ищу в темноте свой скрадок, мимо которого и днем можно запросто пройти в трех метрах и не обнаружить.

Наконец, когда уже потерял всякую надежду и в сомнениях расширил круг поиска, наткнулся на битую птицу. Третья зорька одаривает меня изумительными трофеями, и моему восторгу нет предела. Но радость в одиночку никогда не бывает полной, и я на завтра пригласил разделить ее со мной своих товарищей.

Мои друзья, в отличие от меня, к такой охоте подготовлены основательно. У них профилей выставлено штук тридцать да еще столько же объемных чучел, да накидки модные, лохмушки такие, опять же манки. Мне издали любо-дорого на все это смотреть. «Уж к такому театру точно гуси прилетят» – радуюсь я за товарищей. На мне ответственность: мне надо, чтобы гости пережили все те чувства, что и я, ну и, конечно, добыли хотя бы по одному гусаку. Гутаперчивые гуси мне кажутся живыми, стоят в разных позах, совсем как настоящие. Ветерок с востока нам на руку. Залетать будут со стороны пашни, как раз над товарищами. «Пусть постреляют, не каждый год такая удача» – думаю я, разминая онемевшие от тесноты и неудобства ноги. Вот ведь лень-матушка. Еще вчера клял себя за то, что не удлинил окопчик, а сегодня все то же самое, кручусь и кляну свою непробиваемую халатность. Мои товарищи, привыкшие охотиться вдвоем, и тут устроились неподалеку друг от друга. Конечно, мешать будут сами себе, но уж так видно им захотелось. У Алексея с собой собачка, очень вышколенная курцхаариха. Для нее в его укрытии тоже нашлось специальное место, в котором умное животное ждет зорьки пуще хозяина. Желая угодить гостям, я даже начал немного нервничать, когда в определенный час не случилось долгожданного подлета.

«Уж не поменяли ли часом кормовое поле?» – закралось сомнение.

Но все мои тревоги ушли, как только увидел низколетящую первую стайку, зашедшую со спины, в полветра. И все было точно так, как вчера и все дни. Гуси летели большими и мелкими партиями, поражая впечатлительных охотников видом слаженного строя и бередящим душу гомоном. Шалманы неслись, стелясь низко над полем, буквально в метре от земли, недалеко от моего укрытия. Я не стрелял, пропускал на присаду. «Пусть побольше прилетит, тогда интереснее будет, да и неудобно как-то первому начинать» – думаю. Мне отсюда хорошо видны темные бугорки замаскированных укрытий моих друзей. Тоже, наверное любуются, потому как охотники настоящие, понимающие в этой охоте толк. Над ними уже прошли несколько партий, но присаживаться не спешили. Покружили, пошумели и – к тем, что прилетели раньше, на самую середину. Я даже видел, как Сашка вскинулся было, подняв из-под накидки ружье, но стрелять почему то не стал. «От возбуждения вскочил» – подумал я, благодарный судьбе и за эту зорьку, и за возможность долго любоваться невероятно красивым птичьим парадом. Так мы и просидели каждый на своем месте, без единого выстрела. Мне-то стрелять и не обязательно, но чего ждут мои товарищи? Они люди тактичные и не алчные, но не до такой же степени. Шансы добыть у них конечно были, но видно есть еще какие-то причины, которых мне пока не понять. До заката еще целый час и всякое может случиться.

Словно в подтверждение моих мыслей от присады, гудящей восточным базаром, оторвалась довольно большая гусиная кучка и низко протянула к резиновым собратьям. Сначала я услышал довольно похожий разговор деревянных манков и подлетавших птиц, а потом – два дуплета. Обманутые гуси шумно развернулись, негодуя на людское вероломство, улетели снова к настоящим сородичам. Веста помчалась наперегонки с хозяином за улепетывающим подранком и, словно отрабатывая свою долю охотничьего счастья, подала птицу в руки Алексею. Со стороны все смотрелось по-охотничьи здорово, даже с некоторым чувством зависти.

За полчаса к профилям подсаживалось несколько мелких гусиных партий, а один раз приподнявшаяся огромная стая буквально накрыла скрадки товарищей и на развороте левым крылом захватила и меня. Промахнуться было практически невозможно, но я это сделал. К своему стыду, я, как новичок, вскинул ружье и, не целясь, выпалил три раза, лишь всполошив край огромного стада. Опять Веста летит по полю в поиске, значит у них снова удача, а мне осталось только плотнее вжаться в тесноту своего укрытия и ждать, переживая обидную оплошность.

Я вспомнил, что на правах бывалого всю дорогу поучал своих компаньонов, рекомендуя вести себя на поле так, а не иначе, и от этого мне стало еще горше. Птица больше не перелетала, я успокоился и предался праздному созерцанию округи. С моего места все далеко просматривалось. Бросалось в глаза яркое изумрудное озимое поле, большим лоскутом расположенное за оврагом. После дождя оно скинуло зимнюю, усталую жухлость и теперь набирало силу. Слева, прямо посреди пашни, виднелись две старых ветлы на маленьком прудике. Иногда в ту сторону улетали испить водицы небольшие гусиные табуны, а через какое-то время возвращались тем же маршрутом. «Вот где надо было вставать» – подумал я лениво и тут же залюбовался началом весеннего заката. Солнце, еле-еле пробивая свет в сплошной наволочности, катилось за невысокую лесополосу по краю поля, намечая начало зорьки.

Сегодня отлет пойдет в той стороне, я покидаю тесное убежище и по меже тороплюсь на позицию. В небольшой ложбинке, на куске целины, невесть когда вырос маленький плат дикого лука. Еще позавчера тут ничего не было. Надо же – как все весной скоро свершается. Нравится мне его вкус и я по традиции рву целый пучок домой. Верная примета – вырос лук, скоро улетят гуси прямым ходом к студеным берегам, на свои родные просторы в тундру. Мне представились кочкастые равнины с блюдцами бесчисленных озер, где я никогда не был, а могу об этом лишь мечтать, представились огромные расстояния, через которые потянутся усталые стаи, и отчего-то вдруг стало грустно. Мои мысли прервали гусиные крики на поле.

Громадный птичий веер развернулся во всю ширь поля и надвигается на меня своим центром. Обычно шумный и торопливый его говор сегодня кажется мне грустной, почти жалобной перекличкой в рядах и я, не в силах себя пересилить, так и не поднял ружья. За первой волной прошла другая, а я все сидел, смотрел в темное закатное небо, и сладкое чувство неуправляемой печали окутало мое тело и сознание.

В наступившую ночную тишину ворвался призывный крик вернувшейся птицы, ставшей сегодня одинокой. Она летела совсем невысоко, отыскивая дорогую потерю, томя мою душу совсем не весенней тревогой. Долго она кружила над степью и жнивьем, над пашнями и бездыханной резиновой стаей, которой никогда не взлететь. Ее крики слышались все дальше и глуше и наконец совсем пропали, но остались висеть в ночном воздухе безмолвным шлейфом-дорожкой, и тогда я остался совсем один в пустой и холодной чувственной оболочке, ощущая на губах пряный луковый вкус еще одной улетевшей весны.

г. Пугачев Саратовской обл.

Английский сеттер|Сеттер-Команда|Разработчик


SETTER.DOG © 2011-2012. Все Права Защищены.

Рейтинг@Mail.ru