Бабенко Владимир Григорьевич
Окурок, вспыхнув на лету малиновым огоньком, с коротким шипением погас в волне. Отделившийся от него комочек пепла, медленно распадаясь, пошел ко дну. Три стоящие на якорях лодки терлись друг о друга алюминиевыми бортами. Денис смотрел на обнажавшуюся серую полоску лайды, на которой виднелось с десяток темных пятен, и думал: «Ох, и студеное Охотское море в октябре!
Ребята совсем замерзли — уже час здесь болтаемся. Правильно говорил мой дед: зверобойный промысел — это много холода, труда, денег и страха. У нас-то пока только много холода. Однако, еще полчаса подождем и можно начинать».
Товарищи Дениса сидели в соседних лодках, тоже пристально вглядывались в растущий остров, курили и слушали Володю — самого старшего члена небольшой бригады промысловиков.
— Ну, вот, — рассказывал зверобой. — Пристала она ко мне — прокати да прокати, мы уже неделю здесь, ты все время то на рыбалке, то на охоте, а я дома сижу, обед варю да слушаю сплетни твоего дружка-лесника. А ведь обещал, что весь отпуск будем на природе вместе отдыхать. В общем, вези завтра на лодке. Пришлось согласиться. Решил до мари ее прокатить — клюквы там насобирать. Клю-ю-квы там! Утром идешь по болоту, — она вся в инее, как в сахаре, а сзади тебя кровавыми пятнами давленые ягоды.
Взял лодку и поехали. Добрались до мари. Жена ведро в руки — и за клюквой. А я рядом побродил, поднял выводок куропаток, выбил из него парочку. Через час дальше двинулись, к устью речки. Только я там собрался причалить, смотрю — нерпа! Сколько же она плыла по Амуру, потом по протокам, пока не попала сюда! Все за кетой гналась. Я сообразил, что место здесь тихое, безлюдное, зверь не должен быть пуганым. Мотор заглушил, и нас помаленьку стало сносить течением. А нерпа плавает далековато, метров за сто.
Я вспомнил, как один зверолов рассказывал, будто бы ежели петь или играть на чем-нибудь, то они ближе подплывают — из любопытства. Я стал свистеть, как сейчас помню, «Амурские волны». И действительно, выныривает все ближе и ближе. Ну, — думаю,— не зря я на всякий случай пару патронов с картечью взял. А то мой приятель совсем изнылся — собак кормить нечем. Думаю, — мясо будет для его собак, а шкурка — для моей жены. Уже поделил. А сам все свищу, не замолкаю. А она все ближе и ближе подплывает. И чувствую, что дрожу весь — охотничий азарт как у гончего пса. Оборачиваюсь — как там жена, все ли ей видно: ведь вот как повезло — на настоящую охоту попала! А она на корме сидит притихшая и слезы у нее, как горох, по щекам катятся. Я так и опешил.
— Ты чего? — спрашиваю.
— Она тебе доверяет, ты ее завлекаешь, а сам застрелить хочешь, — жена мне сквозь слезы.
У меня тут весь азарт пропал. Выругался я, ружье бросил, мотор завел, и поплыли мы домой. С тех пор я ни жену, ни других баб на охоту не беру. Ну, как, Денис, не пора нам?
— Самый отлив, — ответил бригадир, — можно начинать.
Звякнули о борта поднимаемые якоря, загудели моторы, и три лодки устремились к обнажившейся лайде, на которой виднелось уже около сотни серых бугров — нерп. Звери выбрались отдохнуть на обнажившийся во время отлива участок морского дна. Они не боялись шума моторов, стали поднимать головы, когда, наконец, увидели приближающиеся лодки. Стало совсем мелко и суденышки ткнулись в песчаное дно. Зверобои выключили визжащие моторы, схватили палки и, поднимая фонтаны ледяных брызг, побежали к острову.
Нерпы огромными пятнистыми гусеницами поползли к воде.
Денис, наконец настиг влажного рыхлого песка лайды, догнал первого зверя и ударил по голове. Зверь, вытянувшись, замер, а промысловик уже бежал дальше.
Четверо человек метались по огромному холодному песчаному пляжу, догоняя расползающихся зверей. Изредка какой-нибудь зверь разворачивался и с отчаянным ревом, широко разинув пасть, бросался на преследователя. Но на земле он был неповоротлив. Зверобой только делал шаг в сторону и глушил нерпу точным ударом.
Через полчаса Денис остановился у последнего ткнувшегося в песок животного и оглянулся. Повсюду безжизненными валунами лежали тела убитых зверей. Володя догнал свою последнюю жертву уже в воде и весь мокрый выходил из моря.
Бригада собралась в центре острова.
— Пять минут курим и за дело — до прилива управиться надо, — дал команду Денис.
Они сели на двух рядом лежащих зверей. Теплые туши мягко пружинили.
«Сейчас начнется вторая часть промысла, — подумал Денис, — много работы. Вот как палкой намахался, аж руки болят».
Зверобои докурили и пошли за веревками к лодкам, покачивающимся в прибывающей воде. Охотники стаскивали убитых тюленей в одно место. Звери были неухватистые, тяжелые, самые крупные весили больше центнера. Их приходилось катить.
В центре острова вырос холм из трех десятков тюленей. Наступавшая вода замывала бурые пятна на песке. Еще через час море поглотило остров. От него натруженно гудя моторами, к далекому берегу медленно двинулись лодки, к каждой из которой был привязан плот из мертвых нерп. Казанка бригадира отставала. Заметив это, другие промысловики сбавили ход. Но он махнул рукой, чтобы они, не задерживаясь, шли к берегу, где их ждали раздельщики.
Денис оглянулся. Встречная вода омывала тела зверей, связанных одной веревкой.
— Как рабы в одно цепи, — вспомнил он полузабытую картинку из учебника истории. — Тридцать две штуки взяли. А план — полторы сотни. Скорей бы его выполнить! Все-таки собачья это работа — промысел морского зверя. Прав был дед — много холода и труда!
И тут заглох мотор. Денис пошел на корму, взял инструменты. Через час он устало бросил инструменты в железный ящик: починить мотор не удалось. Ушедшие вперед лодки давно исчезли из виду.
«Этот промысел себе дороже обойдется, — думал Денис, глядя на серое небо и на стайки мелких льдинок, скребущихся о борт лодки, — четверть заработка на новый мотор пойдет. Пора с этим завязывать. Разве не хватило денег на горбуше? Да еще зимой охота на соболя. Для зверобойного промысла здоровья больше нет.
А ведь, пожалуй, ребята до утра за мной не приедут. Пока до берега дойдут, пока нерп выгрузят, уже стемнеет. Так что надо ночевать тут», — и он столкнул за борт якорь.
«Все! Этот год — последний! — решил он окончательно, следя, как связанные нерпы окружают лодку. — Хорошо, что здесь акул нет, была бы им пожива. Вообще-то, если разобраться, это конечно не охота. Бойня. На соболя капкан надо поставить так, чтобы он подвоха не заметил. Я уж не говорю про лисицу — тут настоящим асом надо быть. Сохатого брать — хорошие собаки нужны и хорошие ноги — бегать на лыжах. Даже утку добыть, и то умение требуется. А с этими нерпами — только палка да здоровье, чтоб этой палкой по их головам лупить. Нет-нет, точно — последний год охочусь».
С моря наполз холодный пасмурный вечер. Подул легкий ветерок и невидимые льдинки заскрежетали о корпус лодки. Полупрозрачные тучи заволокли тусклую луну, и на воду посыпался мелкий снег. На далеком мысу зажегся маяк. У самого горизонта медленно проплыли огоньки судна. Денис поднял брезентовую крышу лодки, достал из носового отсека небольшой примус и зажег его. Неяркий голубоватый огонек засветился в зеленоватых сумерках. Зверолов присел на корточки и приблизил ладони к трепещущему пламени.
«Хорошо, хоть с погодой повезло, не штормит, — подумал он, вглядываясь в огонь маяка, — но прилив меня вроде потихоньку тащит, значит, якорь слабоват. Наутро прибьет куда-нибудь к берегу».
Согревшись, он заснул около уютно шипящего примуса и не слышал, как поднялся ровный ветер, как перетерлась якорная веревка и как мертвые нерпы, блестя под луной невидящими глазами, понесли лодку в открытое море...
г. Москва
