Пермитин Е. Н.
С отъезда хозяина прошел месяц. Дымок затосковал. И раньше Рокотову часто случалось уезжать в лесничество, в Москву, но через несколько дней, веселый, радостный, он возвращался домой.
Пес обычно выбегал навстречу за дальний поворот тропинки и подолгу лежал там, положив голову на кочку. Заслышав шаги хозяина, он с лаем мчался к Рокотову.
Восторг Дымка проявлял бурно: визжал, подпрыгивал, лизал руки, кидался то к домику, то возвращался. И, словно не веря своему счастью, бросал лапы на грудь хозяину, дрожа и прижимаясь к нему всем телом.
По лаю, гулко отдававшемуся в лесу, жена Алексея Николаевича Рокотова — Анна и сын — Гордюша знали, что Дымка уже встретил хозяина и сами выбегали ему навстречу.
Сейчас же давно прошли все положенные сроки, а Рокотов не возвращался. По поведению Анны и Гордюши Дымка видел, что они даже и не ждут возвращения хозяина, не смотрят в ту сторону, куда ушел он, не говорят о нем, как раньше.
Подошло время охоты — веселых выходов в лес — за тетеревами и глухарями, за утками на озеро. Тоска Дымки обострилась. Пес начал скулить, сначала тихонько, потом все громче. А то, встав во весь рост у стенки, обнюхивал шейку ружья, еще сохранявшую запах рук хозяина. Потом разыскивал охотничьи сапоги и куртку Алексея Николаевича и вытаскивал их на крыльцо. Собрав все необходимое для охоты, как он делал это при Рокотове, пес ложился у вещей и ждал. Алексей Николаевич обычно бросал работу и снимал со стены ружье. Дымка следил за каждым движением охотника, нетерпеливо переступал с ноги на ногу и повизгивал.
Теперь же, сколько раз ни собирал охотничьи вещи Дымка, а хозяин не появлялся. Пес поднимал голову и начинал выть долго и нудно.
Анна затыкала уши и убегала в комнату. Мальчик сердился, ругал Дымку. Пес уходил подальше от домика и лежал там, иной раз несколько часов кряду, не отзываясь на зов Гордюши. На следующий день все повторялось сначала.
— Измучился он. Возьми Гордюша ружье и поди с ним, отведи ему душу, — сказала Анна.
Гордюша вскочил на табурет и снял ружье. Радости пса не было границ. Мальчик надел и ягдташ. Дымка с лаем бросился на крыльцо, с крыльца — на дорожку, к лесу. Вернулся, повизжал и снова бросился к лесу.
Анна с тихой улыбкой выбрала все патроны из сумки, разрядила ружье, накинула на голову платок и вышла проводить сына.
Ошалевший от радости Дымка описывал стремительные круги по двору, но лишь только мальчик с двустволкой за плечами и хозяйка спустились с крыльца — собака с победным лаем бросилась к лесу.
— Он кричит «Ура-ура!» — правда, мама? — Гордюша с трудом сдерживался, чтобы самому не броситься вслед за собакой и тоже не закричать «Ура!»
— Ты только, Гордюшенька, недолго и недалеко — беспокоиться буду...
Мать вернулась домой.
Лишь только она отошла, мальчик пронзительно свистнул в свисток, как это делал на охоте отец, когда Дымка убегал далеко. Через минуту пес с высунутым языком был возле Гордюши.
— К ноге, Дымка! — мальчик погрозил пальцем собаке.
Дымок покорно пошел рядом.
Стоял безветренный, жаркий, августовский полдень. Листва не шевелилась. Деревья, травы пожухли. Густой, смолистый дух струился в бору. Высокие сосны, словно подкопченные снизу, казалось, курятся, как зажженные свечи.
— Самое, самое время, Дымушка! В эдакую жарынь линного глухаря или молодого тетерева — голыми руками бери! — вспомнив слова отца, — сказал мальчик.
Друзья углубились в лес.
— Ищи! — приказал, наконец, Гордюша.
Пес метнулся в заросли. Узкая морда лайки с серыми, острыми ушами и пушистый загнутый хвост мелькали в густой зелени. Поиск Дымки был быстр, красив, легок. С высоко поднятой головой, с раздутыми черными ноздрями пес, казалось, не дотыкался до земли.
...Сколько времени прошло — мальчик не смог бы сказать: час, два, больше?.. Куда зашли они? Сколько тетеревов подняли и на ягодниках, и в крепи? Обо всем забыл Гордюша. Стремительный поиск собаки на галопе, медленная подводка, прыжок и шумный, обжигающий взлет.
Дымка напряженно ждал выстрела и падения птицы, но птица улетала. Собака укоризненно смотрела в глаза мальчику: «Что же ты, братец...» — казалось, говорил ее взгляд. И начинались новые поиски. Дичь была всюду.
Собака напала на свежий наброд старого глухаря. Глухарь кормился на костяничнике и, потревоженный, побежал по зарослям папоротников.
Дымка отлично чуял глухариную дорогу. Ближе, ближе. С галопа он перешел на скорый шаг и шел уверенно, как путник по тропинке. Потный, с горячей головой, со слипшимися на лбу волосами мальчик не отставал от лайки.
«Близко!» — прочел Гордюша в горящих огнем глазах собаки. А птица все бежала и бежала. Дымка понял, что матерый глухарь с места кормежки бежит в крепь подлеска и взлетит в гуще его, недоступный ни для прыжка, ни для выстрела. Собака оторвалась от соблазнительного следа, «сошла с тропинки» и забежала навстречу удиравшему глухарю. Так не раз поступал опытный пес на охоте с хозяином. «Ты хитрый, а мы хитрее!..» — если бы мог говорить, сказал бы Дымка. Он не ошибся: путь глухарю был отрезан. Между Гордюшей и собакой был густой куст шиповника. Из куста разило сладковато-теплым запахом птицы. Дымка, вытянувшийся в струнку, пошел так осторожно, точно он наступал на гвозди.
Ближе, ближе. Гордюша сжимал в руках незаряженное ружье и так же, как и лайка, крался к таинственному кусту. Глаза мальчика пылали тем же огнем охотничьего азарта, во рту было сухо.
«Еще, еще!» — все существо Гордюши сосредоточено на одном: как можно ближе подойти к кусту с сидящей в нем птицей.
По необычному поведению Дымки Гордюша давно понял, что идут они по глухарю и что тяжелого, неперелинявшего еще «старика» быстрая собака может поймать.
— Дымушка!.. Собаченька!.. — шептал Гордюша и умоляющими глазами смотрел на друга.
Пес был уже в двух шагах от куста шиповника и занес лапу, чтобы сделать еще шаг: мальчик подошел так близко, что, протянув руку, мог бы достать куст. Ружье ходуном ходило в его руках.
Поставить лапу Дымка не успел: из шиповника, со страшным треском, взорвался матерый, пепельно-серый глухарь. Глаза птицы под карминно-красными бровями на один миг отразились в расширенных зрачках Гордюши.
Испугавшийся ли мальчика глухарь замялся на сотую долю секунды во время взлета или Дымка сделал молниеносный прыжок, но только пес лежал в самой середине колючего куста, а огромный глухарь, пригибая ветки сильными крыльями, бился в ее зубах.
Обдирая лицо, руки, мальчик тоже прыгнул на собаку и глухаря. Схватив птицу за толстую горячую шею, Гордюша поднял ее и не в силах сдержать радости пронзительно закричал: «Ура! Ура!»
Дымка, с глухариными перышками на губах, подскочил к мальчику и лизнул его в щеку.
Опомнившись, Гордюша схватил друга за шею: «Дымушка, Дымушка!» — шептал мальчик и душил собаку, и прижимался к ней горячими, расцарапанными в кровь щеками.
Мальчик подцепил добычу за шею к охотничьей сумке, как это делал отец, но огромная, тяжелая птица на ходу била мальчика по пяткам и цеплялась за траву. Охотник закинул глухаря за плечо и пошел.
Только теперь Гордюша увидел, что солнце уже совсем низко над горизонтом. Жар свалил. Разгоряченное, ободранное лицо мальчика освежала прохлада.
Опьяненный удачей, Дымка бросился было на новые поиски, но Гордюша крикнул:
— Назад!
Собака недоуменно вернулась к мальчику. Юный охотник тревожно озирался вокруг. В этой части леса он никогда не бывал с отцом. Поляна, по которой они преследовали глухаря, кончалась у густого подлеска. Дальше — стена старого соснового бора с островками черных, как ночь, елей и только на кромке бора кое-где светлели, зеленели березы.
— Куда мы забрались, Дымушка?..
Лайке очень хотелось охотиться в прохладу, когда птица выбиралась из крепей на кормежку, и он бросился к смешанному лесу — там они чаще всего встречали с хозяином и тетеревов, и глухарей.
— Назад! — раздраженно закричал Гордюша, и пес тотчас же вернулся.
— Куда ты завел меня? Где наш дом?.. — на лице мальчика собака видела и недовольство им, Дымкой, и растерянность, и испуг, но не могла понять причины.
— Домой! Пойдем домой!.. — настойчиво повторил Гордюша и, словно поняв его, пес бросился по прямому направлению.
Не пытаясь уже больше искать птиц, Дымка бежал вдоль кромки смешанного леса. Изредка пес останавливался, поджидая Гордюшу, и снова пускался по прямому направлению, успокаивающе помахивая пушистым калачом хвоста.
Но, чем дальше шли они, тем тревожнее становилось на душе у Гордюши. Ему казалось, что они идут уже очень давно, а полян с опытными посадками и березками, окружающими их домик, все нет и нет.
«Никогда такого леса я не видел. Солнце вот-вот зайдет. Мама глаза все проглядела и больше не отпустит на охоту...»
Радость удачи с каждой минутой меркла, сменилась тревогой, страхом.
— Дымчишка!.. Глупая собака!..
Пес покорно вернулся к мальчику.
— Тебя спрашивают: куда ты ведешь меня? Ведь дом там, — указал он в противоположную от дома сторону.
Дымок опять ничего не понимал. Только тревога в голосе Гордюши была понятна ему. Пес подскочил к другу, лизнул в щеку и бросился в прежнем направлении. Оглянувшись, Дымка увидел, что мальчик стоит на месте. Лайка тоже остановилась, поджидая.
— Туда! Туда пойдем! — указывая в противоположную сторону, кричал Гордюша, но Дымка сидел не двигаясь.
Солнце спряталось до половины за щетинистую гряду леса и светило только небольшой краюшкой.
— Пойдем, глупая собака! — закричал мальчик.
Дымка с визгом подбежал к Гордюше и стал вертеться вокруг него, весело взлаивая и припадая к земле: пес хотел вернуть другу то веселое настроение, какое было у него весь день.
Дымка бросался вперед, возвращался, лизал руки Гордюши. Пес и сам уже теперь спешил домой: там его ждали сытный ужин и ласковый голос хозяйки. Возвращение с охоты Дымка любил так же, как и выход на охоту. Но мальчик бросил на траву глухаря, снял ружье, охотничью сумку и, подпрыгнув до первых сучков высокой старой березы, полез на нее.
Дымка поднял голову и следил за всеми движениями друга. Выше, выше. Гордюша спешил засветло определить потерянное направление и вернуться домой, хотя бы ночью. Вот и последние сучки березы. Над головой просторное зарозовевшее небо, далеко под ногами земля, уставившийся на него, с тревогою повизгивающий Дымка, а кругом лес, и сверху такой же непонятный, как и с земли.
На западе от зари вершины деревьев были лиловы и сверху походили на луговину с озерами полян. На востоке — темны и сливались с темным же горизонтом.
Гордюша спустился с березы.
— Когда мы выходили из дому, солнце стояло над головой. Значит, идти надо много правее... — вслух рассуждал мальчик, не обращая внимания на собаку.
Дымка прижался к нему, подсунул голову под руку и тихонько толкнул его холодным носом в ладонь. Но и на это расстроившийся мальчик не обратил внимания. Пес скребнул лапой коленку Гордюши и просунул голову ему между ног: так всегда он выражал ласку и покорность...
Гордюша оттолкнул собаку, взял ружье, глухаря и снова пошел в противоположную сторону.
Дымка вначале долго еще оставался на том же месте, потом взвизгнул и бросился за мальчиком. Догнав Гордюшу, он забежал вперед и встал боком. Мальчик обошел его, но он снова забежал вперед и снова остановился поперек хода Гордюши.
В раздражении мальчик толкнул собаку ногой. Дымка, казалось, только и ждал этого. Он бросился от Гордюши обратно и вскоре скрылся в траве.
— Дымка! Дым-мка!.. — громко закричал мальчик, испуганно озираясь вокруг. Но Дымка не появлялся. Мальчик решил свистнуть, схватился за то место, где висела у него сумка со свистком и ахнул: сумки на боку не было.
— Ды-ы-мушка! Дыму-у-шкаа!.. — умоляюще закричал Гордюша.
Спрятавшийся в траве пес неожиданно вырос перед мальчиком. Гордюша похлопал себя по тому месту, где висела сумка, и сказал:
— Потерял! Ищи! Ищи! Папину сумку! Ищи сумку!.. — повторял он.
Дымка отлично понял друга и бросился в глубину леса. Мальчик остался ждать собаку. Стыд за утерянный на первой же охоте отцовский ягдташ на время вытеснил все другие чувства мальчика.
— Только бы найти сумку! Только бы найти! — шептал он.
Вскоре Гордюша услышал бегущего Дымку. Ягдташ собака несла в зубах, а длинный ремень волочился по траве.
Мальчик подбежал и схватил драгоценную сумку.
— Умная собака! Милая собака!.. — он похлопал пса по спине и, надев сумку, еще раз пощупал ягдташ.
— Теперь осталось выбраться. Выберусь, не надо только трусить. Пионер не должен трусить, — громко заговорил Гордюша.
Скрылась и последняя краюшка солнца. Сумерки укутали деревья. На травы пала роса. Идти в темноте стало труднее.
— Пионер не должен трусить, — срывающимся голосом повторил Гордюша, и пошел в том же направлении, но собака снова стала задерживать его движение. Гордюша попробовал было опять оттолкнуть Дымку, но пес снова бросился от него в другую сторону.
Только тогда Гордюша понял Дымку и пошел за ним следом. Пес бежал все быстрее и быстрее, и мальчик с трудом поспевал за ним с тяжелой птицей.
Вечер в лесу быстро перешел в ночь. Деревья, кусты изменили очертания. Пни, выворотни казались поднявшимися на дыбы медведями. Подозрительные тени, непонятные огоньки, замелькали менаду стволами сосен: «волки!»
Гордюшей овладевал ужас, как он ни боролся с ним и, если бы не уверенно бежавший впереди веселый Дымка, он залез бы на дерево и стал дожидаться рассвета.
Мысли о матери тоже подгоняли Гордюшу. Он представлял себе, как она волнуется, ищет, ждет его. «Теперь уж никогда не отпустит одного в лес»...
А ночь с каждой минутой становилась чернее. Кочки и ямы встречались чаще. Ветви больно царапали горячее лицо. Совы кружились над собакой, норовя вцепиться ей в спину. Дымка останавливался, поднимая голову и подпрыгивал, клацая зубами. Впереди неожиданно захрустел валежник. Дымка со злобным лаем бросился на невидимого врага и загремел в темноте, откатываясь в глубину леса. Гордюша замер и стоял не двигаясь. Вскоре он услышал захлебистый лай Дымки и злобное хрюканье осажденного барсука.
— Дымка! Дымка!
Лай смолк, и собака беззвучно появилась у ног Гордюши; она еще вся была охвачена пылом битвы. Шерсть ее была вздыблена на загривке, пес дрожал от негодования: «Зачем ты позвал меня так скоро... Я бы ему, бродяге»... — казалось, хотел он сказать мальчику.
— Пойдем! К маме пойдем, Дымушка!.. Она ждет... ищет...
Пес бросился вперед: лайка давно уже чуяла запахи дыма от большого костра, разведенного Анной, слышала ее крики и вела к дому кратчайшей дорогой.
— Никогда... никогда теперь не пойду один на охоту... — громко разговаривал мальчик, отгоняя одолевавший его страх.
Когда Гордюша увидел большой костер и тоненькую фигурку мамы, сердце его забилось так радостно, что он не выдержал, поднял над головой глухаря и закричал:
— Смотри! Смотри!..
Затерявшийся в лесах милый уютный их домик под тесовой крышей, дворик, все маленькое, но такое родное — было рядом. Тревоги, страхи, леденившие сердце Гордюши, растаяли бесследно. Захотелось даже скрыть, что они заблудились с Дымкой. Радость, только радость распирала Гордюшу. Анна тоже бежала навстречу.
— Слушай, да слушай же, мама... — Анна притянула сына к груди и счастливо засмеялась.
Глухаря мать повесила на то же место, где она подвешивала дичь, принесенную с охоты отцом.
Дымка осторожно вылакал вначале все жидкое из чашки, потом выбрал более вкусные куски и, не торопясь, съел их все. Облизав чашку, он лег у костра и стал внимательно слушать рассказ Гордюши. Когда глаза хозяйки устремлялись на него, пес громко постукивал хвостом, точно подтверждая: «Так было, в точности так»... Гордюша, охваченный радостным подъемом, не выдержал, подбежал к другу и закричал:
— Дымушка! Посмейся, оскаль зубки! Потанцуй!
Пес вскочил, запрыгал на одном месте, как разыгравшийся козленок, и так забавно сморщил нос и показал в улыбке белые острые зубы, что Гордюша и его мать засмеялись звонко и радостно.
