Герман В. Е.
Болото — это целый мир на земле,
здесь свое особое бытие,
свои оседлые и странствующие обитатели,
свои голоса и шорохи, а главное — своя тайна.
Ги де Мопассан
Бескрайняя приднепровская пойма зеленым ковром раскинулась вокруг. Заболоченные низины, окаймленные кустами ракитника, глубокие кринички, заросшие по краям осокой, остролистом и рогозом, а местами сплошь покрытый хвощом, чередовались с тихими озерами, в камышах и тростниках которых таились утиные выводки, скрытные лысухи и осторожные камышницы.
Болота казались уснувшими и безжизненными, ничто не нарушало их мертвый покой.
А между тем, в таинственных лабиринтах болотной растительности шла своя, до предела насыщенная, но скрытая от постороннего взгляда, жизнь. В густой траве быстро шныряли резвые коростели, в зарослях осоки, низко пригибаясь к земле, перебегали погоныши и пастушки, скрытые зеленью, между кочками ловко лавировали бекасы и дупели, а среди ракитников и высоких камышин, как призрачные тени, скользили рыжевато-бурые малые выпи. Все многообразное царство пернатых обитателей болота жило своей сказочной жизнью, невидимой, но полнокровной.
И даже болотные луни, распластав свои огромные крылья и бесшумно скользя над поймой в поисках добычи, не могли ничего обнаружить в этом царстве мнимого покоя. Лишь крошечные камышовки да золотистые плиски время от времени выскакивали на высокие тростинки и нарушали тишину мелодичными звонкими голосами.
В болоте появились люди. С ружьями в руках они шумно пересекали низину. Под их сапогами ложились болотные травы, звучно расплескивалась ржавая вода, сочно чмокала маслянисто-черная клейкая жижа. Они не таились и, не скрывая своего присутствия, уверенно шли вперед. Луни поспешно улетали с их пути, коростели и курочки стремглав бросались в стороны и скрывались в густых зарослях, бекасы припадали к земле и затаивались.
Огромная красно-пегая собака-пойнтер, с высоко поднятой головой, широким поиском, на быстром галопе обыскивала болото впереди охотников. Ее выразительные ноздри раздувались, втягивая знакомые запахи. Пряно пахло цветущими травами, застоявшейся ржавой водой и гниющей растительностью. Но не эти запахи привлекали собаку. Едва уловимый, но такой знакомый, остро-волнующий тонкий аромат был разлит по болоту. Пахло птицами, теми, которые всегда беспредельно волновали собаку, которых она ждала и искала и которые после выстрелов хозяина падали на землю, роняя перья.
Внезапно, на полном ходу, собака, как бы споткнувшись, резко затормозила. До ее ноздрей отчетливо дошел запах птицы — не слабый, рассеянный среди трав запах ее следов, а самой птицы. Она была где-то здесь, совсем близко, среди кочек. Пойнтер с поиска перешел на потяжку и, высоко подняв голову, ловя ветер на чутье, старался определить ту точку, где затаилась невидимая птица. Еще два-три шага — и собака ясно почувствовала, что заветная птица сидит впереди, вот там, в молодой осоке, за большой кочкой.
Собака встала как вкопанная и замерла. Ее тело напряглось до предела, крепкий прут выпрямился, зачарованные глаза устремились вперед, к кочке, за которой скрывалась птица.
Охотник, сжимая в руках ружье и громко шлепая по воде, спешил к собаке. Вот он подошел, и собака услыхала его хриплый от волнения шепот: «Вперед, Ладушка, вперед!»
Пойнтер рванулся, и тотчас же впереди с характерным выпуклым треском крыльев снялся дупель и низко потянул над болотом. Резко щелкнул выстрел — и птица, сразу обмякнув, тяжелым комом стукнулась о землю.
— Подать! — скомандовал охотник, и вот долгожданная птица в зубах у собаки. Осторожно ступая длинными ногами, Лада бережно подала хозяину добычу.
— Платоныч! — крикнул охотник своему товарищу, принимая дупеля. — Иди-ка скорее и взгляни, какой странный дупель. Почти как вальдшнеп, большой и жирный, и весь в белых пестринах. Мне никогда не приходилось стрелять таких дупелей.
Товарищи стали внимательно рассматривать птицу. Дупель действительно был много крупнее обычных птиц, более пестро окрашен, черные тона на голове и спине выступали резче и контрастнее, а белые кончики многих перьев, полоски и пятна, сделали дупеля гораздо наряднее и ярче его обыкновенных сородичей.
— Правда, странная птица? — спросил охотник, державший добычу. — Похож и не похож на дупеля. Это мой двенадцатый дупель с начала сезона. За свою жизнь я очень много стрелял их, но такой — попался впервые.
— Да, — согласился Платоныч, — дупель действительно очень велик и окрашен по-другому. Это настоящий дупелиный князек, и, очевидно, какая-то тайна скрыта в его происхождении, узнать которую мы, к сожалению, не сможем. Во всяком случае, поздравляю с успехом — такие дупеля попадаются не часто.
Лада сидела на земле и, подняв голову, смотрела на охотников, как бы прислушиваясь к их разговору. На ее улыбающейся морде было написано подлинное удовольствие: ведь и она была участницей добычи такой необыкновенной птицы. Охотники направились дальше. Лада вновь засновала по болоту. Охота продолжалась.
* * *
Сурова природа Архангельской области. Северо-восточнее Архангельска, причудливо извиваясь среди заболоченных низин, течет небольшая речка Кельда, несущая свои воды к студеному Белому морю. Непроходимые леса, многочисленные реки и озера, топкие болота и холодный климат делают этот край малопривлекательным и трудным.
Но с наступлением весны под горячими лучами солнца тают снега, оживает замерзшая земля, воскресает жизнь. Многочисленные пернатые летят из теплых стран к родным местам на гнездовья.
Вереницы гусей и уток, звонкие кулики и другие птицы заполняют веселым гомоном леса и речные равнины. Некоторые из них летят дальше на север, другие оседают здесь.
Как и в прошлые годы, весной 1957 года старая самка-дупель, проделав огромный, более чем в семь тысяч километров, путь, прилетела с берегов теплого африканского озера Виктория в родные болота верхнего течения реки Кельды. Здесь когда-то много лет назад появилась она на свет, и с тех пор два раза в год, весной и осенью, вновь преодолевает огромные воздушные пространства, с тем чтобы перезимовать на далекой чужбине и вновь вернуться на родину, в знакомые болота, и там дать жизнь новому потомству.
В этом году весна пришла ранняя и дружная. Уже в мае дупели стали собираться на токовища в старых излюбленных местах, скрытых густой травой и окруженных кустами и низкорослыми деревьями.
С заходом солнца старая самка вместе с другими птицами прилетела на полянку. Глухие «квакающие» звуки извещали самцов-дупелей о начале тока. Они не заставляли себя долго ждать.
По-весеннему подтянутые, расправив веером свои короткие хвостики и низко опустив крылья, дупели-самцы важно шагали по токовищу и, резко щелкая длинными клювами, издавали свои призывные трескучие крики «би-би-бе-бе-бебб-перера!» При этом они откидывали головы на спины, хлопали крыльями и высоко поднимали свои веерообразные хвосты.
Иногда самцы, совершая свое торжественное шествие по полянке, сталкивались друг с другом и, не желая уступать сопернику дорогу, вступали в драку. Потом снова расходились, продолжая свое шествие по кругу.
Более скромные самки вели себя тихо и незаметно. Они ютились по краям полянки и с интересом наблюдали за турниром своих рыцарей.
Едва на горизонте загоралась утренняя заря, дупели разбивались на пары и покидали токовище, с тем чтобы вечером вновь встретиться в заветном месте на праздничном сборище весны и зарождения новой жизни.
В сухом месте болота, надежно окруженном неприступными топями и густым кустарником, старая самка соорудила несложное гнездо-ямку и начала откладывать серовато-желтые, испещренные черновато-бурыми пятнами яички.
Когда в гнезде лежало уже три яичка, в жизни старой самки произошло знаменательное событие. Как обычно, в тот вечер она прилетела на ток с заходом солнца. Самцов еще не было, и, ожидая их, самка заботливо оправляла клювом помятые перышки.
Внезапно незнакомые звуки в воздухе заставили самку насторожиться. Наклонив голову набок, она внимательно посмотрела вверх. Там, высоко в воздухе, над поляной взад и вперед летал странный дупель. Время от времени он, сложив крылья и широко распустив хвост, стремительно падал вниз, приостанавливаясь на мгновение на месте и снова падая. Его хвостовое оперение издавало резкие дребезжащие звуки, следующие друг за другом с небольшими паузами во время приостановки падения.
Немного не долетев до земли, дупель выправил полет и резко, отрывисто закричал: «Чок! Чок!», — а затем, после короткой паузы, издал протяжно и гнусаво: «Ча-а-а!».
Затем странный пришелец вновь кругами поднимался на большую высоту и снова падал вниз с дребезжанием и криками.
Такой непонятный для самки ритуал совершался несколько раз подряд.
Старую самку заинтересовал незнакомец. Она отбежала в сторону от токовища и, прослушав несколько «серенад», издала призывный крик, приглашая пришельца спуститься вниз. Странный дупель увидел самку, его крики стали еще громче и азартнее, падение и взлеты еще стремительнее, а паузы — еще короче.
Наконец, сделав над самкой последний круг, неизвестный опустился к ней в траву. Старая самка с любопытством оглядела невиданного до сих пор дупеля. Он был крупнее ее обыкновенных сородичей, окрашен контрастнее, а в его оперении было столько белых полосок и пестрин, сколько не бывало даже и у бекасов, с которыми дупелихе не раз приходилось встречаться на болоте.
Она не могла знать, что таинственная птица называлась горным дупелем и принадлежала к самому крупному подвиду рода бекасов, так называемому западному бекасу-отшельнику, Она не знала, что горный дупель обитает далеко на востоке, за много тысяч километров от ее родины, и что этот экземпляр случайно, по ошибке, залетел сюда, в Архангельскую область, на берега реки Кельды.
Отшельник приблизился к самке и остановился в нерешительности. Дупелиха приветливо встретила самца и, не дожидаясь конца тока, повела его в глубь болота, в густые заросли болотных трав и кустарника.
В гнезде прибавилось последнее, четвертое, яичко, и старая самка перестала посещать ток. Она села высиживать.
Недели через три из яиц вылупились серовато-бурые пуховые птенцы. Целый месяц заботилась старая самка о своем новом потомстве. Она водила молодых по кормовым местам, оберегала их от многочисленных врагов, всегда вовремя предостерегая от опасности.
А врагов было не мало. Болотные луни каждый день посещали места обитания выводка и не прочь были полакомиться вкусным дупелиным мясом. Прожорливые вороны и хитрые лисицы также иногда появлялись на болоте в надежде словить зазевавшуюся добычу. Большую опасность для семейства дупелей представляли и настоящие разбойники — ястреба-перепелятники, водяные крысы и другие хищники.
Но опыт старой самки помог выводку относительно благополучно пережить первый, самый трудный месяц своей жизни. Только один из четырех молодых дупелей попал в первые же дни в зубы кровожадной ласки, этого маленького и хорошенького зверька в рыжей шубке, с виду такого ласкового и мирного, а на деле — одного из самых страшных хищников.
Три молодых дупеля выросли и превратились во взрослых птиц. Один из них, тот, который был сыном горного дупеля, превосходил других размерами и резко отличался от них оперением. Он унаследовал от отца темные перья на голове и спине и многочисленные белые отметины по всему телу. Он был самым живым и подвижным в выводке и больше всех доставлял беспокойства матери.
Через месяц с небольшим молодые покинули мать и стали, жить самостоятельно. Приближалась осень, ночи стали холоднее, по утрам иногда подмораживало. Дупели усиленно накапливали жир, готовясь к длительному путешествию в теплые края.
Молодой дупель-метис, как и подобает настоящему отшельнику, держался особняком от своих сородичей. Его все сильнее тянуло покинуть родную Кельду и пуститься в неведомое и опасное путешествие на юг. Наконец, в начале сентября он не выдержал и, поднявшись на крыло, полетел на юго-запад. Он летел всю ночь, оставил позади Архангельскую область, пересек в районе Бологое железную дорогу между Москвой и Ленинградом и к утру опустился на травянистых лугах реки Снов, впадающей недалеко от Чернигова в Десну.
Дупелю понравилось место, и он решил прервать путешествие и отдохнуть здесь несколько дней. На лугах оказалось много дупелей — часть из них вывелась здесь, а другая, большая, летела с северных районов и высыпала в пойме реки Снов, чтобы подкормиться и отдохнуть перед перелетом к местам зимовки.
Первые дни молодой дупель провел спокойно. Он усиленно кормился по ночам, отдыхая днем в укрытых крепких местах. Но как-то на рассвете дупель услышал на болоте незнакомые гулкие удары. Как будто короткие и резкие раскаты грома раздавались вокруг, нарушая привычную тишину. Дупель чувствовал присутствие незнакомых существ, и инстинкт подсказывал ему, что над болотом нависла страшная опасность.
Он не видел раньше людей и собак, но инстинктивно знал, что это самые страшные и опасные враги, от которых следует держаться подальше. Когда же он почувствовал собаку в непосредственной близости, он не решился взлететь, а, плотно прижавшись к земле, затаился, стараясь уйти в почву как можно глубже.
Но собака почуяла птицу и, крадучись, подошла на несколько шагов — и встала. За ее спиной показался человек, существо неизвестное, но всегда необъяснимо страшное. Дупель еще плотнее прижался к земле.
Человек что-то отрывисто сказал собаке, и она ринулась вперед на затаившуюся птицу. Выбора больше не было. Дупель резко оттолкнулся от земли, расправил крылья и полетел к реке. Сзади два раза грохнуло, что-то стремительно просвистело мимо дупеля, резко ударило по маховому перу крыла.
Напрягая силы, дупель оторвался от опасности, перелетел реку и опустился в кочкарном болоте, сплошь заросшем кустами ракитника. Врагов не было слышно, страх проходил, и только одно перо, сломанное случайной дробиной, напоминало о первой встрече с человеком и о минувшей смертельной опасности.
Через несколько дней дупель полетел дальше. Его путь лежал вдоль Днепра, затем он пересек Черное море, миновал Турцию, преодолел Средиземное море и вылетел на просторы Нила. Опускаясь на дневки в долине Нила и продолжая по ночам путь на юг, дупель пересек Египет и Судан, вышел между городами Омдурманом и Хартумом на слияние рек Белый и Голубой Нил. Затем, пролетев по территории Кении, дупель пересек озеро Кьога и опустился на северо-восточном берегу самого большого африканского озера Виктория-Ньянца.
Огромный, более чем семитысячекилометровый путь отделял его от родной Кельды. Дупель никогда не бывал в этих местах, никто не подсказал ему этот трудный и опасный путь, но могучий, врожденный инстинкт безошибочно, как по нитке, привел его к местам постоянной зимовки матери, к жарким экваториальным широтам юго-восточной Африки.
Несколько месяцев прожил дупель на заболоченных берегах Виктории. За эти месяцы он испытал знойные засухи и проливные дожди, присмотрелся и привык к странной, как бы искусственной растительности, так сильно отличающейся от трав и деревьев его родных мест, к крикливым птицам и экзотическим животным, населяющим экваториальную Африку. Жил он в каком-то полусне, вялой и неполноценной жизнью. Иногда он встречал и сородичей, но привычка к одиночной замкнутой жизни не позволяла ему сближаться с ними, оставляла равнодушным к встречам. Он не знал, что среди других дупелей в этих местах зимуют его мать, брат и сестра. Да если бы и знал, он не стал бы искать с ними общения, так как давно позабыл их и не узнал бы при встрече.
Через несколько месяцев зимовки дупеля потянуло назад, на родину. Непонятное волнение все чаще стало овладевать птицей, хотелось скорее подняться на крыло и вновь лететь этим бесконечным путем туда, далеко на север.
Но что-то до поры до времени удерживало птицу на месте. И только тогда, когда на далекой родине появились первые признаки весны, дупель покинул озеро и взял курс на север.
Снова, как в калейдоскопе, прошли под крыльями африканские земли и реки, моря и горы, затем родные леса и болота, и вот, наконец, он вернулся домой.
Родная Кельда встретила неприветливо. Весна затянулась, погода стояла холодная, северные ветры и мокрый снег заставляли дупеля прятаться в кустарниковых зарослях и ждать.
С приходом теплых дней дупель оживился. Его куда-то влекло, захотелось встретиться с себе подобными, покончить с отшельничеством.
Однажды, после заката солнца, дупель услыхал призывные квакающие звуки дупелиных самок и полетел на ту поляну, где собирались дупеля на весенний ток.
Так же, как и другие самцы, он раскрывал веером хвост, опускал крылья, закидывал назад голову и, щелкая длинным клювом, важной поступью ходил по токовищу. Он так же дрался с другими самцами, так же уходил под утро с самками, а к ночи вновь возвращался на точок.
Но, в отличие от своих собратьев, ему иногда хотелось подняться с земли и потоковать в воздухе. Один раз он не выдержал и, взлетев вверх, стал кружиться над током, стремительно падая вниз и издавая громкие торжествующие крики, такие же, как в свое время издавал его отец — горный дупель.
Потом кончились весенние тока, самки сели высиживать птенцов, а самцы забились в крепь, чтобы перелинять и подготовиться к осени.
С наступлением осени дупеля снова потянуло путешествовать. Он вторично покинул родину и полетел на юго-запад. К утру он опустился на пойменных лугах, там, где маленькая речка Окра впадает в Днепр, недалеко от города Жлобина.
Отличные угодья понравились дупелю, и он решил задержаться в этих местах на несколько дней. Здесь собралось много птицы. В траве бегали коростели и курочки, с резкими криками взлетали бекасы, по вечерам из камышовых зарослей выплывали лысухи и камышницы, между озерами со свистом крыльев проносились чирковые стаи и летали тяжелые, округлые кряквы. Немало и дупелей ютилось в зеленых низинах поймы.
В то злополучное утро дупеля потянуло лететь дальше. Он знал, что ночью несколько дупелей покинули луга и улетели на юг, и решил вечером последовать их примеру. Он достаточно отдохнул перед тяжелым перелетом, набрал много жиру, и ничто больше не задерживало его здесь.
Дупель дремал, лежа в густой осоке, и неясные воспоминания возникали перед ним. Смутно проносились картины далекого детства, вспоминалась заботливая мать, оберегающая его от опасности, вставали живописные африканские пейзажи и суровая природа севера. Вспомнилась первая встреча с человеком и собакой, свист дроби и испытанный страх.
Возникшее беспокойство заставило дупеля открыть глаза и прислушаться.
Он услыхал сначала глухие, шлепающие по воде шаги, которые постепенно нарастали и становились все громче и отчетливее. Дупель поднялся на кочку и увидел, что прямо на него бежит огромная собака, а за ней двигаются два человека.
Он хотел подняться на крылья, чтобы улететь от опасности, но непонятная сила сковала его члены и прижала к земле. Как и в прошлом году, слыша приближение врагов, дупель все теснее прижимался к земле, стараясь войти в нее глубже, уйти от опасности в почву.
Он слышал, как остановилась в нескольких шагах от него собака, как что-то хрипло крикнул ей человек и как собака ринулась на него.
Как будто распрямившаяся пружина бросила дупеля в воздух, а крылья понесли его прочь от врагов. Сухо щелкнул ружейный выстрел, резкая боль на долю секунды пронзила тело дупеля, и он перестал что-либо чувствовать. Не почувствовал он и удара о землю, и зубов поднявшей его собаки, не услышал и оживленных голосов охотников, безуспешно пытающихся отгадать тайну двенадцатого дупеля...
