Герман В. Е.
С этими маленькими, длинноухими собачками я впервые познакомился в 1927 году. Охотился я тогда со своим ирландским сеттером Лаской в чудесных поймах реки Клязьмы на границе Горьковской и Владимирской областей.
Стояло отличное августовское утро. Белый туман поднимался над заболоченными лугами, на востоке угадывалось встающее солнце, прозрачный воздух был тихим и слегка прохладным.
Мы с Лаской стреляли дупелей и бекасов, которых находили на лугах Клязьмы и ее притоков.
В стороне, ближе к реке, в зарослях тростника и камыша, я слышал частые выстрелы и время от времени — звонкий и азартный лай собак. Я решил посмотреть, кто же охотится у реки и что это за собаки, так горячо помогающие охотнику.
Когда я приблизился к зарослям, из высокой травы ко мне выскочили два черно-пегих спаниеля и, увидев нас с Лаской, залились яростным, захлебывающимся лаем.
— Тихо, собаки! — послышалось из камыша, и оттуда показался охотник.
Он был средних лет, коренастый и широкоплечий. Ружье у него висело на шее, а к поясу было привязано несколько уток.
Мы поздоровались, назвали себя и сели покурить. Охотник с интересом разглядывал Ласку, я же не спускал глаз с его спаниелей. Собачек звали Дик и Том, они братья-однопометники, четырех полей, отлично работают по любой дичи, но предпочитают уток. Собачки ласковые, преданные, с мягким характером, но очень азартные и смелые.
Так характеризовал своих питомцев мой новый знакомый я добавил: «Попробуйте взять моих уток». Я протянул к уткам руку и еле успел ее отдернуть. Том и Дик яростно бросились на меня и залились звонким лаем. Потом, успокоившись, они еще долго посматривали на меня с опаской и подстерегали каждое мое движение: не хочу ли я обидеть их хозяина.
Мы поохотились до вечера вместе, и я наглядно убедился в прекрасных полевых качествах и неутомимости спаниелей. Расставаясь, я погладил собачек и обязательно решил приобрести спаниеля.
Но выполнить это желание долго не удавалось. Отсутствие в те годы спаниелей, работа в разных местах страны, а потом война помешали мне обзавестись спаниелем. И только с окончанием войны, вернувшись в Москву после тяжелых ранений, я приступил к поискам щенка.
В обществе охотников мне порекомендовали обратиться к врачу К., привезшему из Чехословакии отличного спаниеля Гельду, у которой ожидались щенки от рабочего полевого спаниеля Грея, принадлежащего полковнику Б.
Я съездил на дачу к К., сделал заявку на щенка и стал ждать. Вскоре я получил сообщение о рождении щенков и снова поехал к К. Гельда принесла шесть кобельков: четырех черно-пегих и двух кофейно-пегих. Вспоминая Дика и Тома, я решил остановиться на черно-пегом и выбрал из них самого бойкого и подвижного. Он азартно боролся с братьями, отнимал у них лучший сосок, был крепким и хорошо упитанным.
Я попросил хозяев не купировать щенку хвостик (за что потом моему спаниелю на выставках снижали оценку), оставил задаток и уехал. Когда щенкам исполнился месяц, я забрал своего песика и назвал его Чарли. Так в 1947 году появился у меня первый спаниель.
Чарли рос крепкой и сильной собакой, строгой к чужим и ласковой к своим. В годовалом возрасте он стойко, без последствий, перенес тяжелую форму чумы. После прохождения комнатной дрессировки летом 1948 года я начал натаскивать Чарли по болотной и водоплавающей дичи. Спаниель быстро усвоил необходимые приемы охоты, отлично плавал и даже нырял, безотказно подавал поноску, был неутомимым и энергичным в поиске и исключительно позывистым.
В первый же охотничий сезон я успешно стрелял с ним уток, болотную дичь, а позднее — тетеревов, глухарей, вальдшнепов и даже рябчиков.
Почти за семь лет жизни у меня Чарли показал себя выдающимся полевиком и отличным другом и помощником на охоте. Он был исключительно сообразительным, и я бы сказал, умным (хотя о собаках не принято так говорить) песиком. На полевых испытаниях он успешно завоевал несколько полевых дипломов, причем на первом же испытании, будучи еще первопольной собакой, живьем словил подкидную утку, по которой испытывался, и подал ее мне. Судьи постоянно отмечали его высокую активность и самостоятельность в работе.
Прежде чем привести некоторые примеры, характеризующие высокое охотничье мастерство Чарли, мне хочется рассказать об одном интересном случае, показавшем замечательную смекалку и хитрость этого спаниеля.
В 1951 году у меня было четыре спаниеля: Чарли, его дочь — черная Кармен и две сестры — рыжая Дэли и коричневая Дези. Кроме Дези, остальные спаниели очень любили капустные кочерыжки. И вот оказалось как раз так, что отличная кочерыжка попала именно Дезьке. Не собираясь есть кочерыжку, но и не желая отдавать ее другим собакам, Дези легла на полу кухни, положила кочерыжку рядом и стала ее стеречь, сердито рыча на остальных собак.
Чарли, Дэли и Кармен окружили Дезьку и с завистью наблюдали за счастливицей. У Чарли был такой вид, будто он что-то обдумывает, решая трудную задачу. Внезапно Чарли сделал резкое движение к входной двери и несколько раз тявкнул, создавая впечатление, что в дверях кто-то чужой. Кармен, Дэли, а за ними, забыв про кочерыжку, и Дези с громким лаем устремились к двери. Чарли спокойно взял кочерыжку, ушел с ней к себе на матрасик и там с аппетитом ее «схрупал». Спохватившаяся Дезька слишком поздно вернулась к кочерыжке — ее и след простыл. Хитрость и смекалка сделали свое дело: лакомство досталось победителю.
Говоря об охотничьем мастерстве Чарли, об его умении в разных условиях охоты работать по-разному, я начну свои примеры с утиных охот.
Однажды мы группой шли в августовский вечер по топким заболоченным лугам небольшой речки во Владимирской области. С нами был Чарли и несколько молодых первопольных спаниелей.
На нас, несколько далековато, налетело шесть кряковых уток. Загремели выстрелы, и три крякуши, кувыркаясь в воздухе, упали в густую осоку. Когда мы подошли к месту падения уток, то ни одной из них там не оказалось. Подранки удрали в заросли.
Естественно, что молодые первопольные собаки не могли нам помочь. Пущенный в поиск Чарли на широких кругах разыскал след удиравшей утки, быстро настиг ее и подал мне; вслед за тем, проделав такую же работу, он принес вторую утку и, наконец, прихватив след третьей крякуши, вязко стал ее преследовать. Эту утку он словил уже у самой речки, метров за двести от места ее падения. На всю работу по розыску и поимке трех легко раненных и ушедших в разные стороны уток спаниелю потребовалось меньше тридцати минут.
Во второй раз в этом же районе с почти непроходимого заросшего озерка поднялись два перелинявших кряковых селезня. После моего дублета оба селезня упали в озеро, причем я видел, как один из них, легко раненный, как молния, мелькнул в густых зарослях. Чарли видел падение обоих селезней, быстро полез в озеро, сперва подал убитого селезня, а затем в крепях начал преследовать подранка. Местность была густо заросшей, с обилием кочек и настолько топкая, что человек пройти там не смог бы.
Я встал на кочку, чтобы лучше видеть, и, подавая голос, поощрял спаниеля. Минут двадцать Чарли не появлялся, лишь иногда было слышно его взлаивание. Но вот, наконец, весь облепленный водорослями, измазанный в тине, но торжествующий и с селезнем в зубах, Чарли явился ко мне.
На своей последней охоте в октябре 1953 года Чарли блестяще показал себя. В Мосальском районе Калужской области я с двумя товарищами подошел к довольно большому, но неглубокому лесному озерку, густо заросшему хвощом, а по берегам — ракитником. Один из охотников, местный житель, сообщил нам, что на озерке постоянно держатся кряковые утки. Я решил проверить озерко и вместе со спаниелем направился к его середине. Чарли вскоре же прихватил верхом знакомый запах и энергично повел меня к густой кулиге на середину озерка.
Пара кряковых не допустила нас и поднялась метрах в шестидесяти. После дублета одна из них, тяжело раненная, упала в заросли хвоща, а вторая, у которой был поврежден только конец крыла, пытаясь удержаться в воздухе, опустилась на чистое плесо и сейчас же нырнула по направлению к ракитнику. Чарли быстро поймал первого подранка и, подав его мне, устремился в погоню за другой уткой. Он сделал около места ее падения широкий круг, наскочил на след там, где утка вынырнула, и стремительно бросился в заросли ракитника. Как я ни спешил, но не мог поспеть за собакой. Преследование удиравшей по ракитнику утки продолжалось метров триста, пока, наконец, Чарли не поймал ее.
На охоте с Чарли за утками нередко происходили и забавные курьезы. Так, однажды, в больших торфяных болотах, я проходил по местам, по которым несколько часов назад прошла группа охотников без собак, и утки там, естественно, были распуганы. Нам с Чарли удалось поднять и взять только пару чирков, но, когда мы вышли из болота, у меня в сумке, кроме двух чирков, лежало еще несколько уток, в том числе три кряковых, подстреленных, но не взятых прошедшими по болоту охотниками и успешно пойманных моим спаниелем.
За все годы охоты с Чарли я никогда не терял подранков. Каждую упавшую утку, как бы ни тяжела была местность, Чарли обязательно ловил и приносил мне.
Столь же успешно охотился Чарли и за другой дичью. Однажды на пойменном болоте Чарли вел по бекасу. По поведению собаки я почти видел, где скрывается затаившийся бекас, и ждал его вылета. Внезапно Чарли резко свернул вправо, но сейчас же выправился и повел в прежнем направлении. Снявшийся бекас после выстрела упал в осоку, а справа сейчас же из-под переместившегося спаниеля вылетел второй бекас, сбитый мною из другого ствола. Чарли спокойно подобрал обоих бекасов и с двумя птицами в зубах явился ко мне. Очевидно, во время подводки по первому бекасу Чарли причуял другого, но сработал вначале первого, а после его падения быстро поднял на крыло и второго.
Летом 1953 года Чарли вязко преследовал старого коростеля, бегущего по густой траве. Я еле поспевал за собакой. Спасаясь от преследования, коростель забежал в большой куст, росший на лугу. Если бы Чарли продолжал преследование, коростель, несомненно, взлетел бы за кустом и ушел бы без выстрела под его прикрытием. Но спаниель правильно оценил обстановку и, дойдя до куста, повернувшись ко мне, дважды отдал голос, как бы предупреждая о своем маневре. Затем он быстро обежал куст кругом и с обратной стороны бросился навстречу коростелю. Очутившись между собакой и охотником, дергач поднялся на крыло и попал под выстрел.
Подобную смекалку проявил Чарли и несколько раньше на охоте в лесу Калининской области. Поздно осенью, преследуя бегущего глухаря, Чарли в густом ельнике обежал птицу кругом и резким броском с отдачей голоса заставил глухаря взлететь в мою сторону. Птица была буквально подана на охотника и отстрелена с близкого расстояния.
Настоящее мастерство и смекалку Чарли показывал и на охоте по тетеревиным выводкам, по осенним вальдшнепам и по другим птицам. Вместе со своей дочерью Кармен он не плохо с заливистым лаем до двух кругов гонял зайца, а зимой подлаивал и преследовал белок, словом, был почти универсальной охотничьей собакой. Охота с Чарли всегда была исключительно интересной, разнообразной и насыщенной весьма показательными собачьими маневрами: спаниель умел очень искусно приспособляться к самым различным условиям охоты.
Чарли был смелой и решительной собакой, умеющей постоять за себя. Как-то раз во время возвращения с охоты в городе Клин Чарли яростной контратакой обратил в бегство бросившегося на него крупного добермана.
Еще более разительный случай произошел с ним в городе Орехово-Зуево на районной выставке собак. По просьбе местных охотников мы, московские спаниелисты, привезли на эту выставку несколько спаниелей, среди которых был и Чарли. Около спаниелей, привязанных к деревьям, собралась большая толпа людей, с интересом рассматривающих наших собачек. По аллее недалеко от нас проходил старый боксер, гроза местных собак, которого владелец вел на поводке. Увидев спаниелей, боксер резко рванулся, оборвал поводок и кинулся на собак. Чарли, насколько позволил ему поводок, которым он был привязан, смело бросился навстречу. Он ловко увернулся от зубов боксера и двумя молниеносными хватками разорвал противнику ухо и верхнюю губу.
Боксера оттащили, и ему пришлось тут же оказывать «скорую» ветеринарную помощь и увести с выставки. Чарли же стал героем дня. На выставке только и было разговоров о храброй маленькой собачке, победившей такого огромного и страшного пса. Местные девушки даже преподнесли смущенному всеобщим вниманием «победителю» своеобразный приз — брошку-заколку с изображением головки побежденного бульдога.
Сообразительность Чарли и его отличное чутье можно подтвердить и следующим примером. Охотился я как-то летом со знакомым охотником на травянистых лугах за городом Клин.
Я обратил внимание на интересно сделанный мундштук моего товарища, с которым он не расставался. Оказывается, этот мундштук сделал и подарил ему его фронтовой друг, впоследствии погибший у него на руках. Товарищ берег этот мундштук как зеницу ока.
И вот на лугах мундштук был потерян. Все наши поиски ни к чему не привели, и товарищ был в отчаянии. Тогда я решил прибегнуть к помощи Чарли, не надеясь, однако, на успех, так как Чарли не выносил запаха табака и тем более никотина, которым были пропитаны стенки мундштука.
Я показал Чарли кисет и бумагу товарища, настойчиво посылая его искать. Спаниель понял, что от него ждут, и, правда не особенно охотно, приступил к поискам. Мы прошли за собакой по лугам с полкилометра. Внезапно Чарли остановился и стал что-то облаивать в траве. Каково же было наше удивление, когда там мы обнаружили пропавший мундштук. Чарли не хотел взять его в зубы, но дал нам понять, что порученное ему задание он успешно выполнил. Товарищ до сих пор не может забыть этой трогательной истории с пропавшим мундштуком и всегда тепло вспоминает о Чарли.
Погиб Чарли нелепо и трагически. В октябре 1953 года я охотился с ним и с Дэли в Мосальском районе Калужской области на уток, тетеревов, бекасов и по высыпкам вальдшнепа. Это была последняя охота Чарли, на которой он проявил такое мастерство, что вызывал непрерывное восхищение у моих спутников. Все они в один голос уверяли, что никогда не видели такой «умной» работы собаки, такого великолепного чутья, филигранного мастерства и охотничьей смекалки.
В Мосальских лесах было очень много клещей, и они оказались зараженными страшной для собак болезнью — пироплазмозом. В конце охоты Чарли и Дэли заболели. Я поспешил с ними в Москву в ветеринарную академию. Собакам сделали прививки. Дэли начала поправляться, но Чарли оказался настолько сильно зараженным, что прививки не помогли. Организм его разрушался, кровотечения из кишечника и мочевого пузыря усиливались, почти непрерывная рвота истощала собаку.
В довершение начало сдавать сердце, и Чарли стал угасать. Последние дни я без отрыва проводил около умирающего песика. И днем и ночью я вводил ему камфару и глюкозу, поил его водой, разговаривал с ним. Чарли все время смотрел мне в лицо, и в его угасающих выразительных глазах я читал сильное страдание и безграничную преданность.
16 октября после сильного приступа рвоты сердце Чарли остановилось. Угас до конца преданный друг и помощник, отличный охотник, находящийся еще в полной силе и далеко не использовавший всех своих возможностей.
Дирекция Дарвинского музея изготовила из Чарли чучело, и песик как живой стоит сейчас в зале собаководства музея, напоминая о чудесных годах охоты с этим замечательным, почтя универсальным спаниелем.
Сейчас у меня живет внучка Чарли — Кармен. Она сильно напоминает деда и своим характером, и своим охотничьим мастерством, и многими повадками и привычками. Но полностью заменить Чарли она, к сожалению, не может.
