Назаров М.
После утренней охоты я отдыхал на берегу Поповского озера (Иркутской области). Вдруг вижу стремительный полет хищной птицы. Гром выстрела — и хищник падает. Подхожу к добыче. Попытка хищника подняться на крылья не удалась. Одно крыло его беспомощно опустилось, а другое серпообразно раскинулось по траве.
Форма крыла острая, не ястребиная. Ястребов я хорошо знаю. Осторожно положил птицу в сетку. Нельзя такую редкую добычу оставить без внимания. Я взял ее домой, в Иркутск. При осмотре раны оказалось, что было легко перебито крыло. Вместе с ветеринарным врачом, соседом по квартире, мы смазали края раны йодом, перевязали крыло.
После внимательного осмотра птицы нам стало ясно — это благородный сокол-сапсан: большие выпуклые глаза, окаймленные желтым кольцом, короткий изогнутый клюв с зубцом, на верхней челюсти, желтоватые, с зеленым отливом, ноги с сильно загнутыми острыми когтями. Оперение сверху бурого цвета, с поперечными сизыми полосами, а грудь — светло-серая с желтизной, на брюшке темноватые полоски.
Клетки у меня не было, я водворил сокола в кухню. Он забился в темный угол под стол и неподвижно стоял на ногах, прислонившись к стене. Несколько раз я приносил соколу пищу: убитого на охоте бекаса, кусок мяса или котлету, но он не брал. Оставив пищу около него на полу, я находил ее на том же месте нетронутой.
Прошло два дня. Мысленно я уже ругал себя за легкомысленный выстрел, полагая, что вольная птица погибнет от голода, но не терял надежды — продолжал упорно за нею ухаживать. На третий день я снова принес ему бекаса. Сокол сидел на прежнем месте. Держа бекаса за ногу, я поднес его к соколу. Вдруг с молниеносной быстротой сапсан лапой выхватил у меня из руки бекаса. Это было так неожиданно, что в первый момент я даже испугался. В то же время я сообразил, что дело идет на лад, — теперь сокол будет жить. Не обращая на меня внимания и придерживая бекаса когтями, сапсан торопливо ощипывал его клювом.
Голод сломил упорство пленника. С каждым днем сокол охотнее брал пищу, а когда корм иссякал, начинал беспокоиться. Раненое крыло у него окончательно зажило. Теперь любимым местом его стал боров русской печи в кухне, куда он легко поднимался и откуда наблюдал за приготовлением обеда.
Со временем сапсан настолько осмелел, что стал из кухни летать в другие комнаты. Птица прекрасно знала время обеда и в это время обязательно садилась на спинку стула около стола. Суп ее не интересовал. Но когда появлялось мясо или котлеты, сапсан быстро перелетал на стол, бесцеремонно хватал с тарелки котлету и тут же на столе уничтожал ее. Пришлось давать ему пищу в особой кормушке на полу. Если ему долго не давали есть, он начинал не только волноваться, но даже просить особым криком.
После обеда начиналось настоящее представление. В простенке, между двумя окнами, находилось трюмо. Зеркало стояло на полу в рост человека. Сокол подходил к зеркалу и, увидев свое отображение, с криком бросался на него. Когти его скользили по стеклу, и это еще больше разжигало его азарт. Распустив крылья, он еще и еще раз бросался на зеркало, пытаясь когтями захватить своего «врага». Мои друзья специально приходили посмотреть этот своеобразный послеобеденный «спектакль».
На первых порах после обеда сапсан улетал на кухню и отдыхал на печке. А потом ему, очевидно, без людей стало скучно; он подолгу задерживался в комнате вместе с нами; взлетал на спинку стула или на шкаф, где сидел неподвижно, зорко поглядывая на людей.
Так прожил сокол почти год.
Однажды на работу ко мне прибежал восьмилетний сын со слезами на глазах.
— В чем дело? Что случилось? — спросил я.
— Наш Соколик улетел, — размазывая слезы по лицу, ответил он.
— Куда улетел? Кто его выпустил?
— Ко мне пришли ребята из школы, я им показал Соколика. А потом мы вынесли его на улицу погулять, а он улетел и сел на крышу...
Мы быстро вышли на улицу. Квартира моя находилась в этом же доме. Сын побежал впереди меня и вдруг радостно воскликнул: «Вон он! Вон он!» И действительно, на крыше дома гордо сидел сокол, зорко озираясь по сторонам. Я стал звать его: «Соколик, Соколик!» Он вертел головой и слушал. Подняв руку вверх, я стал потряхивать ею, как это всегда делал, когда приносил ему какую-либо птицу. Соколик, глядя на меня, радостно заклекотал и, расправив сизо-пепельные, словно срезанные по краям крылья, спустился ко мне на руку.
Сын мой буквально прыгал от радости. Признаться, я тоже был рад возвращению Соколика.
У меня сейчас же возникла мысль: сделать из него ловчую птицу и приспособить для охоты.
Долго я думал, как приступить к этому. В моей охотничьей практике это был первый опыт. Я взялся за книги, чтобы почерпнуть из них сведения о дрессировке беркутов и соколов. К сожалению, в местной библиотеке я натолкнулся лишь на скудные сведения об охоте с беркутом в степях Казахстана. Но там совсем иные природные условия. На десятки километров раскинулась степь. А здесь — небольшие поля, а затем — таежные леса. Да и сокол у меня не кречет, а сапсан — получится ли из него ловчая птица?
Я слышал от охотников, что в Крыму приучают ястребов-перепелятников ловить перепелов. Но как? Никаких данных у меня об этом не было. И все же я твердо решил проверить, можно ли использовать сапсана на охоте в таежных условиях. Один мой приятель охотник посоветовал начать охоту с сапсаном на серых куропаток.
По правому берегу Ангары от Иркутска до села Разводное простираются поля, изредка перемежаясь мелкими кустарниками и небольшими овражками. Дальше за Разводным уже начинается байкальская тайга.
В один из погожих дней, с собакой, но без ружья, с соколом в небольшой корзинке, вышли мы с сыном на эти поля.
Вскоре моя чутьистая легавая Норма замерла на мертвой стойке. По команде «Вперед!» она рванулась — и стая куропаток с шумом взлетела в нескольких шагах от нас. Я с силой бросил сокола вдогонку.
Сапсан мигом оказался над стаей и так стремительно ударил сверху когтями одну из куропаток, что я даже не успел разглядеть какая из птиц — отсталая или передняя — стала его жертвой. Собака как-то недоуменно смотрела то вперед, то на меня, словно хотела спросить: «Почему не стрелял?» Мне было некогда «объясняться» с ней. Изо всех сил я бросился к месту, где упал сапсан вместе с куропаткой на землю. Никогда в жизни я не бегал так быстро, как в этот раз.
Рядом с овсяным полем на лужайке сидел сокол и ловко ощипывал куропатку крючковатым клювом, придерживая ее лапами. При моем подходе он поднял голову и как-то гордо посмотрел на меня, словно хотел сказать: «Это моя добыча, я ее никому не отдам». С большим трудом мне удалось взять птицу из когтей сокола. Радость была неописуема. От волненья я забыл собаку, ожидавшую обычной подачки. Сокола водворил в корзину, бросил собаке кусочек колбасы, а потом дал ей понюхать добычу и на ее глазах положил куропатку в сумку. Норма понимающе глянула на меня, ожидая приказания начать новые поиски. Повторил поиски еще раз — результат получился хороший. Теперь стало ясно: можно отправиться на Поповское озеро и начать серьезную охоту. Кстати, у меня еще оставалось несколько дней отпуска.
На другой день с собакой и соколом я уже был на озере.
Вместо того, чтобы сразу пойти на бекасиные места, я начал охоту на противоположном берегу болота. Среди густых камышей то и дело попадались небольшие заливчики. Вдруг из залива снялись три чирка. Бекас — хорошая дичь, но и чирок — не плохой трофей. Моментально я подбросил кверху сокола, сидевшего на моей руке. С непостижимой скоростью он набрал высоту и оказался над утками. Утки шли прямо на озеро, снижаясь к воде. Сокол, как реактивный самолет, спикировал.
Трудно было понять, что произошло дальше. Только что сокол был в воздухе и вдруг молниеносно исчез. Под берегом озера, среди хвощей, утки скрылись. Я быстро подбежал к тому месту и, к большому огорчению, увидел плавающий на воде труп сокола. Что с ним произошло? Либо он убился о хвощ от столь стремительного полета, либо с хода, не рассчитав расстояния, глубоко ушел под воду и утонул. Это и до сих пор осталось для меня тайной.
