Панфилов П.
Когда смотришь на этот лес, где проходила наша оборона, на ту поляну, которая отделяла нас от фашистской передовой, вспоминается один эпизод случайной военной охоты.
Щедрое и теплое солнце уже сгоняло снег, и на нейтральную поляну с приподнятого края нашей обороны сбегали веселые ручейки желтоватой воды.
Рыжая пена, сбивавшаяся на перепадах, подхватывалась ветерком, словно громадные хлопья снега, и разбрасывалась по сторонам. А в воздухе уже пахло весной. В белые сережки убралась верба, лоза обдавала золотистой пыльцой размохнатившихся сережек, похожих на пушистеньких цыплят.
Рано по утрам, когда только начинало сереть небо и на передовой было тихо, где-то глубоко в лесу раздавалось бормотанье тетеревов. Эти звуки будоражили солдат, занимавшихся ранее охотой, но служба и видневшаяся оборона врага заставляла их быть начеку.
И вдруг в одно утро между позициями вначале робко, затем освоившись, зачуфыкал тетерев. Он прилетел на свое постоянное место токования. «Ему подошло под завязку, ну и зачуфыкал», — говорили солдаты.
Его азарт привлек другого тетерева, опустившегося рядом, и началась потасовка. Бой чернышей нарастал, а молчавшие солдаты внимательно следили за поединком и на какие-то минуты отвлеклись от войны, думая о природе. Тетерева дрались ожесточенно, и, когда один из них побежал в нашу сторону, с немецкой передовой резанула автоматная очередь — и черныши упали.
Затишье кончилось. Поднялась перестрелка. Хлестнули пулеметы, разорвались мины. Вступала в действие артиллерия, и пошло, и пошло...
Занималась красная заря. Она обдавала полымем весь горизонт, и лес становился багровым, точно покрытым кровью. Но взошло солнце — и мрачная картина прекратилась. Заблестел на лужах образовавшийся за ночь ледок, и вновь зажурчали ручейки. А на поляне, отливая синевой под лучами солнца, лежали захолонувшие черныши. Чьи они? Кто будет их обладателем?
Снаряды рвались, вздымая вверх землю. Летели бревна блиндажей. Падали расщепленные деревья. Выносились и выходили в тыл раненые солдаты, и только лирохвостые черныши лежали спокойно на нейтральной, будто их нарочно обходила война, и внимательные взоры противников ревниво следили за птицей, ожидая сумрака ночи.
Подошел вечер. Наступило затишье, и противник стал вешать фонари над лежащей птицей.
— Не даст взять чернышей, — говорил сибиряк. — Сам хочет попользоваться. Вы, робяты, гляди в оба. Не пропусти!
Кто знает, что думали немцы о нашей передовой. Пойдут за тетеревами или нет? Молчат! И лишь только вызвездилось и прихватил заморозок ледяной корочкой поверхность земли, в стороне начали постреливать.
Вдруг у амбразуры раздался шепот: «Братцы, поглядите, ползет! Честное слово, ползет Фриц к тетеревам...» Выпущенная немцами ракета взметнулась кверху, задержалась на какое-то мгновенье и, распустив парашют, медленно стала опускаться вниз, освещая нейтральную.
— Однако затаился, — шептал все тот же голос.
Но стоило ракете погаснуть, как темная впереди точка стала перемещаться к тетеревам. Теперь уже всем стало ясным, что за птицей ползет охотник.
— Нехай еще чуток подползет, — говорил ставрополец. — Не спеши, Яша, не прикладывайся. Он от нас никуда не уйдет. Мы ему такое жаркое устроим... — и, уже протянувший к стрельбе руку, Яша остановился.
Подпустив немца к тетеревам, Яша, сибиряк, сбивавший пулькой малюсенькую белку, попадая ей в голову, в какую-то долю секунды еще не поднявшейся последующей ракеты взял на мушку ползшего врага и выстрелил один раз, приговаривая: «Однако хватит!»
Много немцы выпустили ракет. Их посланец был недвижим рядом с тетеревами.
— Однако терять время нечего. Я отправлюсь. Только не на прямую, а правей, где ручеек проделал борозду, а оттуда зайду в тыл немцу. Пусть они думают, что это их солдат ползет, — говорил Яша.
В промежуток между выпущенными ракетами Яша перемахнул бруствер и припал к вымороженному днищу ручья. Он полз, приспосабливаясь к промежуткам между светом выпускаемых ракет, осторожно ощупывая руками хрустящие льдинки.
Затаив дыхание, следили мы за местом, где лежали тетерева, думая о своем товарище-охотнике. И вдруг всем показалось, что немец зашевелился. «Теперь жди развязки», — прошептал кто-то в темноте.
Немцы молчали. Но вот темневшая точка стала как бы приближаться к нашим окопам. Она растворялась при взлете ракеты и вдруг, как только погас свет, темное пятно поднялось и стремглав бросилось к нам, точно большущая ночная птица, размахивающая крыльями. Это был Яша!
Пока взметнулись ракеты и осветили землю, он был уже почти у окопа. Когда хлестнули автоматные и пулеметные очереди трассирующих пуль, Яша свалился на руки подхвативших его товарищей.
— Однако так и убить могут, — весело проговорил он. — Вот как надо за дичью ходить! Пусть подбирает немчура остатки!
Днем только и разговору было, что о лихом охотнике Яше и о тетеревином супе.
