Виноградов И.
По селезням с подсадной
В том памятном для меня году весна нахлынула как-то неожиданно. Правда, лес еще стоял по-зимнему угрюмый и таинственный, но солнце все настойчивее и упорнее разъедало снег, вершило свое дело.
Дружная весна привлекла в пойму Оки несчетные стаи водоплавающей дичи, и охотники задолго до вечера на лодках отчаливали от берегов, лавировали среди хаотических нагромождений плывущего льда и метр за метром продвигались к своим сидкам.
Помнится, когда река освободилась от большого льда, мы тоже выехали на охоту по селезням с подсадной. Компанию мне составили старинные друзья по охоте — Валериан Васильевич и Иван Григорьевич.
Валериан Васильевич сидел на корме долбленки и веслом-«пером» правил, борясь с течением, лавируя между плывущими льдинами. Лодка продвигалась медленно — то проваливалась в какие-то невидимые ямы, то поднималась на гребень волны, а то замирала на месте, не в силах преодолеть встречное течение и порывы ветра. До заветного нашего острова, неизвестно кем названного Аношкиным, мы добрались нескоро — в густой темноте, измученные и промокшие. Но разожгли костер и ожили: обсушились, поужинали, напились чаю и улеглись на лапнике спать.
Легок сон на охоте. С первым же криком проснувшейся утки мы были уже на ногах, и как раз вовремя. В восточной части острова сквозь редкие стволы чернолесья обозначилась на небе бледно-лиловая предрассветная полоска зари. Мы забросали костер снегом и, покормив подсадных уток, поспешили к лодке — предстояло разыскать шалаши.
Мой шалаш оказался по соседству с Валериановым. Поудобнее устроившись в своем скрадке, я часто затаивал дыхание, прислушивался и отмечал каждую мелочь: тихий всплеск волны, шелест камыша, писк мыши, нежную песенку зарянки. Было еще темно, но где-то в стороне я различил, как, переговариваясь, пролетела стайка свиязей... Но вот и моя подсадная крякнула раз, другой, а затем как «зашлась»: та-та-та, та-та-та! В ответ на ее призывы в воздухе «зажвякал» селезень. Я инстинктивно сжал ружье. Подсадная беспрерывно давала осадку и наконец-то покорила селезня: я уловил его шлепок о воду у стенки камыша, напряг зрение, но птицу не увидел — заросли закрывали ее...
Прошло несколько секунд, и вот к утке стал выплывать красавец. Я начал выцеливать его, но никак не мог разглядеть мушки и тогда стал наводить ружье по планке. От напряжения заслезились глаза. Наспех протер их и снова начал выцеливать, постепенно нажимая на спусковой крючок. Прогремел выстрел. Мгновение — и напряжение спало, я облегченно вздохнул.
А невдалеке раздался выстрел Ивана Григорьевича, затем — другой... Ага, добивает подранка. А у Валериана что-то там случилось? Утка не покрякивала. Ветер доносил от его шалаша шарканье шагов по воде и испуганный крик утки. Что у него там? Подсадная, что ли, отвязалась? Не пойму...
В условленный час мы были уже у затушенного костра. Валериан вернулся недовольным, смотрел октябрем. Зная его веселый нрав, я мысленно прикинул: долго ли он будет дуться.
— Валериан Васильевич, — спросил я его, — что у тебя стряслось-то, почему подсадная молчала?
— Да нет, моя-то звала.
— Не понимаю...
— И понимать нечего. Моя манила, а вот Иван Григорьевич по ошибке свою подсадную мне подсунул в темноте, а его утка действительно помалкивала. Моя же Цыганка посадила Ивану...
Я перевел взгляд на Ивана Григорьевича и не без зависти обнаружил в перекинутой через плечо охотничьей сетке двух нарядных селезней.
Валериан никак не мог примириться, что в его ягдташе нет ни одного селезня. Возвращаться домой пустым он решительно не хотел.
Валериан не принадлежал к числу охотников — добытчиков мяса, но охоту всегда доводил до результата. И его охотничья слава была широко известна. Отлично владея ружьем, он мог из стаи отстреливать птицу по выбору и при этом очень редко вводил в дело второй ствол: удачным бывал первый же выстрел. Он мастерски вел лодку, умел бесшумно протолкнуть ее в самые глухие мелководные заводи, и охота с ним всегда увлекала. И немудрено, что у него не было недостатка в товарищах, да и он никого не сторонился, со всеми уживался, делил на охотничьих привалах и кусок хлеба и рюмку водки. Валериан был в здешнем крае настоящий охотничий ас: умелый, любознательный, настойчивый и всегда ищущий в охоте что-то новое.
Вот и сегодня он решил продолжать охоту и предложил мне испытать счастье с подсадной с подъезда. Суть этого способа состоит в том, что охотятся в лодке не более двух человек. Один управляет с кормы лодкой, а другой сторожит с ружьем. В лодку берется хорошо приученная подсадная. Она должна быть совершенно ручной, спокойно сидеть на носу лодки, а почувствовав или увидев селезня в полете, немедленно позывным криком осаживать его. Такие охоты проводятся после утренней зари, когда селезни, как правило, уже перестают перелетать с места на место в поисках самки. Охотник с подсадной как бы разыскивает селезней... При этом способе охоты не редки случаи, когда селезень, подчиняясь брачному инстинкту, на первый же призыв подсадной, особенно тот, который не нашел на утренней заре себе подруги, взлетает и начинает кружить под охотником. И если подсадная продолжает азартно манить, а лодка и охотник хорошо замаскированы, птица делает посадку и становится верной добычей охотника...
После короткого отдыха, покурив, мы с Валерианой отчалили от берега, пустив лодку по течению. Пересекая узкую длинную заводь, Валериан заметил в ее дальнем углу стайку уток. Слабая волна то поднимала, то опускала ее, и нам показалось, что птицы насторожились, вот-вот улетят. Но это нам только казалось, утки продолжали сидеть... Валериан развернул лодку, направил ее к птицам в объезд камышей, защищавших плотной стеной заводь. Объехав камыши, лодка скользнула в просвет между ними, и здесь мы остановились. Валериан надежно замаскировал лодку.
Наши расчеты оправдались. Не далее как метрах в двухстах мы разглядели, словно завороженных, восемь уток. Затем Валериан взял весло и легонько два раза стукнул им об лодку.
— Зачем ты шум поднимаешь? — невольно вырвалось у меня.
— А как же иначе, —ответил он. — Утку надо взбудоражить, поднять на крыло, чтобы моя Цыганка почувствовала их...
И действительно, это на первый взгляд странное поведение Валериана не замедлило сказаться на нашей охоте. Цыганка сразу же звонко залилась. И тут же над нами пронеслись два селезня. Один почти без облета снизился и опустился на воду впереди и правее нас, другой, повиснув в воздухе, подобно ястребу, на расстоянии верного выстрела грузно трепал крыльями, намереваясь сесть на воду рядом с лодкой.
Почти одновременно грянули два выстрела — Валерианов и мой, и их эхо резко отозвалось в ближайшем лесу. Отталкиваясь от глянца воды, оно покатилось дальше, постепенно затихая в дальних рощах и перелесках.
...Наша охота оказалась удачной.
Отважная мать
Однажды из леса я вышел к болоту. Сделал несколько шагов и от внезапно поднявшегося чуть ли не из-под ног вальдшнепиного выводка остановился.
Первой вылетела старка-мать, и за ней — три вальдшнепенка. Пролетев несколько метров, они опустились в траву. Создавалось впечатление, что старка не хочет улетать от этого места. Но почему? Я оглянулся, и тут же правее меня взлетел и сразу опустился четвертый вальдшнепенок. Очевидно, для полета у него не хватало силенок, и оставшееся до матери расстояние он решил пробежать, но запутался в траве. Взмахивая крыльями, он дергался и, выбившись из сил, запищал. Старка мгновенно отозвалась и, взлетев, подсела к вальдшнепенку.
Я стоял от птиц в двух-трех шагах, но они, нежно попискивая, переговаривались. Любовь к детенышу поборола страх старки перед человеком.
Так прошло некоторое время. Я убедился, что вальдшнепенок и при помощи своей матери не сможет высвободиться из травяного плена, и осторожно шагнул к птицам, чтобы оказать им помощь. Старка не выдержала — юркнула в траву, а я, освободив пленника, взял его в руки. Как колотилось сердечко, вальдшнепенка...
Пока я разглядывал длинноносого куличка, старка взлетела и начала кружить, чуть ли не задевая меня крыльями. И я поспешил для полного птичьего счастья и покоя поскорее отпустить птенца и покинул поляну.
За грибами с вечера
В конце сентября из-за частых дождей — да и ночи пошли прохладные — грибов в лесах Подмосковья стало мало. Но страсть грибника неукротима, и, чтобы с рассветом оказаться в лесу, некоторые выезжали за город с вечера. Их не пугали ни ночь, которую придется коротать в стогах сена или у костра, дрожа от холода, ни промозглые туманы, ни многие километры, что предстояло пройти, обшаривая опушки и перелески...
С вечера и я отправился с товарищами за грибами и к ночи уже лежал в стогу, зарывшись в сено... Где-то среди тишины неподалеку изредка шуршали огрубевшими листьями трепетные осины и березы, дышалось легко, все вокруг, несмотря на темноту, было ново, и спать не хотелось. Вдруг я услышал довольно резкий звук, похожий на скрип дерева, а вслед за этим звуком раздался грузный топот. Я приподнялся и разглядел на поляне двух лосей. «Вот оно что, — догадался я, — это самка звала своего избранника». В сентябре у лосей гон — свадебная пора...
Лоси ушли в глубину леса, и вновь стало тихо, только изредка попискивали мыши, орудовавшие в сене да в корзинах, в которых мы оставили продукты.
Под утро я уснул и проспал с товарищами ранний выход в лес. Но ничего не поделаешь — проспали так проспали. Берем корзины и начинаем поиски грибов по лесным опушкам. Чтобы согреться, я не хожу, а бегаю. В глубь леса не иду — там нет грибов, разве что лисички. Пока что на дне моего лукошка катаются, подталкивая друг друга, два белых и несколько подберезовиков. Однако проходит время, и корзина постепенно заполняется все новыми и новыми находками.
На обширной лесной поляне с редкими березами и елями я задерживаюсь. Поочередно обхожу каждое дерево и нет-нет да и нахожу с южной стороны его какой-нибудь гриб... А вот одинокая ель. Под ее нависшей над землею ветвью что-то белеет. Подхожу и несколько секунд стою как завороженный, удивленный находкой не обычного по размерам боровика. Не гриб — великан! Разгребаю вокруг него руками влажную землю, подрезаю ножку и кладу боровик в корзину.
В полдень в небесной синеве слух улавливает курлыканье журавлей. Не хочется верить, что в эту осень раньше на две недели, чем в прошлом году, журавлиные стаи потянулись на юг. Как видно, наступившие в северных областях холода заставили птиц преждевременно покинуть родные края. Вот и летят они в чужедальние страны...
К исходу дня корзина до краев заполнена грибами. Белых в ней мало, зато лисичек и подберезовиков — и каких подберезовиков! — хоть отбавляй! Подберезовики молодые, плотные, с черной шляпкой...
Тяжел, но интересен труд грибника: долгие походы, ежеминутная смена впечатлений, ласкающие глаз пейзажи... — своеобразный, но активный спорт.
По беляку
Последние дни декабря, а снега почти нет. Чернеют косогоры, склоны оврагов, отвалы вспаханной земли. Только у лесных опушек да на бестравных лугах еле белеют снежные заплаты.
Раннее утро. Лес окутан серой дымкой. На каждом дереве проделки мороза — серебристо-хрустальная бахрома. Но стоит пробежать по вершинам ветерку, как мгновенно, серебристой радугой искрясь на солнце, осыпаются эти ожерелья. Отдельные их лепестки-крупинки на одежде, на планке ружья и даже попадают за ворот...
Пока собаки разбираются в ночных жировках беляка, я приглядываюсь к зимнему лесу. Вот на сухом суку ближайшей сосны стучит труженик-дятел, немного дальше — пролетела с писком синичка, а у замерзших ягод калины пируют яркоцветные хохлатые свиристели. Им бы больше по вкусу рябина подошла, да не уродилась она в этом году.
Наконец гончие разобрались в ночном жировом следе беляка, подали голоса, подняли зверька с лежки, и чудная музыка наполнила лес. С особым азартом преследуют собаки зайца. Я опрометью устремляюсь на ближайшую просеку, к вероятному лазу зверя. Из березняка гонный беляк перешел в молодую посадку сосны, где в междурядьях и на полянах с лета уцелела высокая трава. Попробуй найти в ней этого хитреца!..
Собаки начинают путаться, делают перемолчки, гон становится неярким, скучным и неуверенным. Но мастерство гончих в конце концов побеждает. Разобравшись в скидках и петляниях, они в упор натыкаются на зверька и, дружно преследуя, перемещают его в крупный сосняк. Я напрягаю зрение и замечаю скачущего между деревьями зайца. Изредка он скрывается в куртинках мелкого елового подсада, и тогда я вижу только мелькающие его черные кончики ушей. Собаки почти настигают замешкавшегося в подсаде беляка, и он в штык мчится на меня.
Под учащенный стук сердца вскидываю ружье и... тишину рушит раскатистый выстрел.
— Дошел!.. Дошел! — кричу я товарищам по охоте.
...В декабре самый короткий день. Сумерки спускаются быстро. Взяв на сворки собак, мы идем на охотничью базу, где нас ждут уют, тепло и урчащий на столе самовар.
