Фарутин К.
1
Дениса, как нас и уверяли, дома не оказалось.
Рубленая изба с двумя оконцами, что глядели в сторону деревни, была одинока. Высокий шест со скворечней да старая, дуплистая рябинина высились над сиротливым жильем, предоставленным со всех сторон бродяжным Керженским ветрам.
За избой забор из толстых жердей, а за ним слева небольшая поляна, огороженная низеньким частоколом.
— Там лук и картошка растут, — доложил мне юный следопыт Витя, рассматривая в щелку частокола огород охотника.
«Да, — подумал я, усаживаясь на бревна, лежащие около избы, — неказисто живет Денис. У избы одна рябина, а о фруктовых деревьях и говорить нечего. Наверное, кроме охоты, ничем не интересуется...»
За поляной, к лесу, начинался спуск, и вел он не то к берегу речки, не то к оврагу.
— А ну-ка, — сказал я Вите, — узнай, что там внизу, может быть, речка.
И спутник мой убежал, а я остался сидеть и ждать Дениса.
Вечерело. В кустах, что примыкали к ельнику, тенькала птица. В деревне несколько раз промычала корова да четко и раздельно несколько раз выстрелил трактор и затих.
«Точь в точь, как моя деревня, — подумал я, — все такое же и у нас, на севере. Вот только вечерние зори наши в это время светлее и прозрачнее. А так одинаково...»
— Там у него сад, — услышал я запыхавшегося Витю. — Чудно как-то там...
— Что такое?
— Как будто катком прикатано в саду. Низенькое все...
— Стелющийся сад?..
— А вот этот лист от какого дерева? — и Витя протянул широкий, резной формы, лист, похожий на лист хмеля.
— Виноградный, — удивился я. — Ты где его взял?
— В борозде. А что, нельзя?
— Денис-то, оказывается, мичуринец! Ай да Денис! А я-то думал про него... — и я залюбовался листом винограда.
— Такие листья у винограда? — допытывался Витя.
— Да, у сорта «Изабелла».
Может быть, это был другой сорт, но я знал только один сорт с поэтическим названием «Изабелла».
— Вечер добрый! — раздалось рядом, и прямо перед нами появился человек в ватнике нараспашку, кирзовых сапогах, в голенища которых были заправлены широкие брюки. Голову его прикрывала выгоревшая кепчонка, слегка приподнятая на лбу; лицо узкое, сухощавое и короткие рыжие усы.
— Здравствуйте! — я встал и протянул руку.
— От ребяток услышал: городские, говорит, к тебе ушли, — сказал он, здороваясь.
— Вы Денис? — спросил я.
Почему-то я представлял его себе кряжистым, могучим лесным нелюдимом. Предо мною же стоял самый обыкновенный человек, притом еще старый.
— Денис — с пеленок, — улыбнулся охотник, садясь на бревна. — Так до сих пор и зовусь. Это в бумагах, в адресах на письмах величают Петровичем, а в народе я Денис и все тут... А это что, напарник ваш? — указал он на Витю.
— Да вот любит ходить, и чем дальше, тем охотнее, — отозвался я о своем юном спутнике.
— Хвалю, парень, больно хвалю, — кивнул он Вите. — Я тоже в твои-то годы всю округу на сто верст, считай, исходил. Сначала с Макаром Рябковым, а потом и один...
— А что с ним, заболел или что? — спросил я.
— Такие, как Макар, не болеют. Все нипочем ему было. В плечах косая сажень, росту — мне рукой не дотянуться, силы небывалой. Однажды, — рассмеялся Денис, — запрягся Макар в соху, да заместо лошади огород свой вспахал, а сын управлял сохой. Смехота!
— Что же с ним случилось, с дядей Макаром? — спросил Витя.
— От ружья погиб Макар, вот оно как! — Денис вздохнул и неторопливо стал закуривать. — В те времена, — начал рассказывать он, — леса здешние были дикие, нехоженые. Зверя, дичи разной тьма-тьмущая. Бывало, с Макаром — я еще тогда мальчишкой был — пойдем осенью на рябков с пискулькой, попищим по два вечера да по два утра — и мочи нет добычу домой нести.
— Куда ж вам столько? — не выдержал Витя.
— А в город возили, в Нижний Новгород, на ярмарку. В магазины сдавали... И вот, значит, пошел как-то Макар клепи проверить — на медведя были поставлены — да и не пришел. Нашли его не скоро... собаки нашли. Медведь его схоронил. Мохом да сучьями завалил. Думаем, что ружье Макару отказало, потому как на патроне осечка была, а ружье переломлено точно соломинка. Велик, наверное, зверь был. Убили в ту осень двух, а который из них Макара погубил, сказать трудно. У одного-то медведя, рассказывали, глаз был вытекший и ухо отрублено. Может, Макар в поединке и покалечил зверя, а может, у того и от чего другого...
Денис докурил папиросу, тщательно заплевал окурок, бросил его на землю и придавил ногой.
Стало совсем темно. Вечерняя заря угасла, слилась с кромкой леса, и из низины потянуло сыростью.
— Пойдемте-ка в избу, — Денис легко встал и, взяв Витин рюкзак, направился к избе.
Когда он открыл дверь в сени, то где-то, не то в избе, не то в пристройке за избой, сильно стукнуло и, как мне показалось, храпнуло.
— Это Зорька — лосенок, — спокойно пояснил Денис. — Чужих учуяла. Зверь, одним словом, — и Денис открыл дверь в избу. — Располагайтесь, — приветливо предложил он, зажигая керосиновую лампу. — Вы только не подумайте, что у меня лампа керосиновая из-за скупости. Нет! С электричеством куда лучше, и свет не чета этому, да и канители меньше... Только электричество пока до нас не дошло. Говорят, то проводов нет, то столбов... это в лесу-то!.. — он засмеялся. — А по-моему, руки до нас не доходят, поэтому и нет еще электричества. Или вот, радио взять. Больно хорошо было бы послушать, что и как на белом свете делается, да под музыку бы подумать...
Разжигая самовар, он предложил нам:
— Ежели желаете, я сейчас патефон заведу.
Мы согласились.
— Конечно, — говорил он, устанавливая на низком массивном столе патефон, — разные люди бывают. Одному подавай симфонию, чтобы гремело на всю округу... Другому хочется послушать музыку позадушевнее. Вот скрипка, слушаешь ее — и какая-то непонятная сила наполняет тебя до краев, и делается в одно и то же время и радостно и грустно... Послушайте...
И певучие звуки скрипичной мелодии разлились по жилищу Дениса. Он сидел замерев, положив руки на колени, и слушал.
Когда скрипка затихла, Денис глубоко вздохнул и, остановив патефон, принялся собирать на стол ужин.
— Прошу за стол, — пригласил он, — чем богаты, тем и рады.
Мы не без удовольствия уселись за стол. Попить чаю в теплой избе охотника из самовара — хорошо!
— Вам какого налить? — спросил хозяин, поставив на круглый медный поднос самовар, отдувавшийся белым султаном пара. — В одном чайнике у меня заварка обыкновенная, грузинский чай, а в другом — лесная, смородинно-брусничная.
— Мне лесного, — попросил Витя.
— И мне тоже, — и я подвинул стакан Денису.
Лесной чай оказался очень вкусным, и Витя записал в свой дорожный блокнот способ его приготовления.
Когда поужинали, Денис убрал со стола посуду и сказал:
— Ну, дорогие мои, теперь спать. Утро вечера мудренее. А насчет погодки я сейчас скажу... — и он вышел в сени, не закрывая за собой двери. Вскоре он вернулся в избу с деревянной коробочкой в руках. Поднеся ее к лампе, сказал: — Опять дождь собирается. Вот незадача в этом году. Льет и льет...
Мы с Витей подошли к Денису.
— Можно полюбопытствовать?
— Чего ж нельзя, пожалуйста. Эту штуку я сам смастерил, вроде барометра она у меня...
В ящичке, под стеклом, лежала обыкновенная еловая шишка. Мы с Витей переглянулись и вопросительно посмотрели на Дениса.
— Непонятно? — усмехнулся он. — А дело тут больно простое. В сухую погоду шишка ощетинивается ежом, все ее чешуйки приподнимаются, а в дождь — прилегают друг к другу. Сегодня утром шишка едва умещалась в коробке — значит, ведро предсказывала, а сейчас, видите, — он поднес ящичек ближе к свету, — шишка съеживается, значит, надо ожидать дождя. Вот и вся премудрость. А держу я свой барометр в сенях — там воздух одинаков с улицей... — и он унес своего колдуна погоды в сени.
— Вот это да! — восхитился Витя. Помолчав немного, он спросил: — А если стрелку там приспособить, будет показывать?
— Конечно, будет.
— Как приду домой, тотчас займусь, — решил он. — А что?
— Да ничего, мастери! — поддержал я его...
2
Пробудился я рано. Спать на матраце, набитом свежим сеном, было удобно — тепло, мягко, но уж больно не хотелось пропускать зарю, и я быстро поднялся, разбудил и Витю.
— Вставай! — тихо сказал я ему.
Но вскоре начался дождь. По оконному стеклу ударяли капли. «Барометр» Дениса не соврал.
Не успели мы умыться, как вошел Денис в брезентовом плаще и резиновых сапогах.
— Уже встали?! — удивился он. — Ну тогда поскучайте пока без меня, а я тут сделаю одно дело, — и он ушел.
При утреннем свете в избе все выглядело очень и очень буднично. В углу — умывальник, рядом с ним, с деревянного колка, вбитого в стену, свисало жгутом застиранное полотенце... Русская печь — низкая, массивная, широкие лавки для сидения. На стене я увидел бескурковое ружье; под ним помещался столик, покрытый цветной кружевной салфеткой, и патефон.
«Бобыль... — решил я о Денисе, — внимательно рассматривая его жилье. — В самом деле, где же его хозяйка?..»
Денис вернулся. Сейчас он уже был в одной рубашке и в галошах на босу ногу.
— Зорьку поил, — сказал Денис, наливая в самовар воду.
— А чего ж нам не сказали? — спросил я его с сожалением.
— После завтрака устроим смотрины, — засмеялся он. — Правда, Зорька пока еще несмышленыш, глупая зверюга... Зато вот Тайга была, лосиха, ту стоило бы посмотреть! — и хозяин начал рассказывать.
— Смирнее лошади была Тайга. С малых лет приучил я ее в запряжке ходить. Однажды председатель колхоза остановил меня. «Продай, — говорит, — Денис Петрович, Тайгу, хорошие деньги дадим», — «Продал бы, — отвечаю, — обязательно продал бы, ежели бы, к примеру, лошадь обыкновенная была. А то ведь зверь дикий... Она требует и особого ухода, и присмотра...» Тогда он и говорит: «Давай так сделаем. Переходи к нам на должность конюха, и лосиха под твоим присмотром будет. Разведем от нее потомство, может, получится что». — «Это, — говорю ему, — можно. Интересно даже...»
— Ну и как? — спросил я Дениса.
— Ничего не вышло, — вздохнул он. — Не разродилась. Погибла Тайга... Слышал, сказывали, что где-то под Москвой от лося потомство получилось. Но не знаю, правда ли?..
— А Зорька откуда? — спросил Витя.
— В лесу нашел. Мать браконьеры убили, а телушечка осталась. Ну я и принес ее домой. Молоком поил, еле выходил. Канители-то с ней сколько!.. А сейчас — любо-дорого. Бойкая Зорька, веселая...
3
Дождь затих. Мы вышли на улицу и подошли к загородке, где днем помещалась Зорька.
Увидев нас, она всхрапнула, высоко подняла горбоносую голову и замерла на месте, раздувая ноздри.
— Чужих чует, — сказал Денис. — Каждый раз беспокоится: всхрапнет, постоит минутку и опять за свое дело — или дремать или есть. Ведь часто ребятишки прибегают, деревенские приходят посмотреть, какого, мол, зверя Денис держит...
Вскоре Зорька успокоилась, подошла к кормушке и неторопливо стала выбирать и жевать молодые побеги осины и ивы.
— Не бойся, — Денис подошел к лосихе и стал гладить ее горбатую морду. Зорька стояла неподвижно, лишь настороженно двигала большими ушами, улавливая любой подозрительный звук. — Приходи, молодой человек, зимой к нам, — обратился Денис к Вите, — приучу Зорьку к упряжке, прокачу за милую душу. Поедем в такие места, в которые попасть на лошади и думать нечего...
Мы еще постояли, полюбовались молодой лосихой и вернулись в избу.
— Может быть, составите мне компанию? — спросил нас Денис, когда мы собрались уходить. Сходим на Черное озеро. Там становье у меня, на манер избушки смастерил, надо его подправить. Во время пушного промысла жить там придется.
— А далеко?
— Когда знаешь дорогу, то все оказывается близко, а не знаешь — можно накрюкать по лесу так, что и к вечеру не добраться. В общем, не далеко, к полдню будем на месте.
— С удовольствием, — согласились мы.
— Тогда обождать придется, сейчас я соберусь, — укладывая в пестерь все необходимое, он спросил нас: — Ложки с собой?
— Есть, как же... — ответили мы.
— Деревянные?
— Нержавейки, — сказал Витя.
— Назовут же, — усмехнулся Денис. — Ложка и должна быть ложка, а не какая-нибудь нержавейка. Возьми! — и он протянул Вите две деревянные ложки. — Да положи так, чтобы не сломались. На озере уху варить будем. А для ухи нержавейки не годятся: вкус у нее не тот. А эти, — он посмотрел на Витю, бережно укладывающего в рюкзак деревянные ложки, — не простые ложки, а особые, хохломские. Глянь на них. Расписаны они мастерами своего дела. На такие ложки любоваться можно. Сторона наша издавна богата росписями по дереву. В старину много деревень занималось выделкой деревянных ложек, и все они сбывались, потому что расписаны — глаз не оторвешь от красоты! Если придется побывать в Семенове, загляните к тамошним художникам. Уж так они расписывают ковши разные, игрушки да коробочки — диву даешься. Хохлома, она на весь мир одна и на весь мир славится. Почет ей отовсюду.
Когда мы вышли на улицу, Денис спохватился:
— Постойте! Ведь я обещал взять на озеро Колю, мальчишку. А ну-ка, — обратился он к Вите, — беги в третью избу с краю. Пусть парень идет. Скажи, Денис на Черное озеро собрался.
Витя умчался.
День обещал быть ведренным. Хотя низкие, рваные облака быстро неслись с севера, в просветах их голубело небо, и высокие неподвижные барашки предсказывали хорошую погоду.
— Каково у нас? — спросил меня Денис, выйдя из избы.
— Мне нравится, — ответил я. — Плохо только — далековато река.
— У нас две реки — Керженец подальше, а эта вот, рядом, — Ключи, — кивнул Денис в сторону оврага.
— Тут река?
— Раньше хорошая река была и рыба водилась, а сейчас пересохла — омуточки одни остались. Рыба вовсе вывелась. Так, есть пескари — ребятишкам на забаву.
— Отчего же пересохла?
— От самого простого, — спокойно ответил Денис. — Берега-то голые, а раньше лес стоял стеной. Ну, мы не в убытке — на южном склоне, на берегу Ключей, садами обзаводимся. И хотя климат для них не очень подходящий, но сделать кое-что можно...
— У вас даже виноград растет, — перебил я его.
— Пробую «Шаслу» разводить, но не знаю, удастся ли. Солнце ему надо, а много ли его у нас? Лето, видите, какое — дождь да стужа... вот и Коля бежит!
Пошли лесом. Проворный Денис, как конькобежец по льду, скользил по лесным тропинкам, хоженым и нехоженым, едва угадываемых в зарослях лесных трав. Среднего роста, тонконогий, как комар, он легко перешагивал через валежины, невесомо ставил ноги на топи лесных мочажин и изредка предупреждал нас:
— Не провалитесь тут. Легче на ноге!
Я шел за ним след в след, и потому мне было легче идти, чем ребятам. Ступая в пузырящийся след Дениса, я проворно вытаскивал ноги, не давая им глубоко погружаться. За мной оставалось грязное месиво, и Витя с Колей с трудом брели по нему, лишь бы не отстать.
Переходя по узкой тропке, в болоте, заросшей багульником и голубичником, Витя вдруг угодил в трясину. Повернувшись на крик, я увидел его, провалившегося по пояс. Стараясь выбраться, он хватался руками за тонкие ветки, багульника и с каждым движением погружался все глубже и глубже.
— Не шевелись! — закричал ему Денис и с невероятной легкостью бросился на помощь.
— Жердь надо, жердь! — торопливо сказал он, вынимая из-за пояса топор. — Не шевелись, парень! — и стал срубать стоящую на краю тропки осину. — Вот, обопрись о нее локтями. Ну, давай, давай! — и он протянул Вите жердь. — А мы сейчас...
Вырубив еще три жерди и положив их вдоль трясины, он попросил нас:
— Вставайте на них. Будем вытягивать парня. Эво, как угораздило-то тебя, — бормотал он, доставая из пестеря веревку. — Ногу, парень, ставишь тяжело и смекалку дома оставил, — укоризненно отчитывал он Витю. — В таких местах норови кусты под ноги подминать, а не ступай, как по половице... Держи! — он бросил конец веревки испуганному Вите. — Надень петлю под мышки да руками помогайся, а мы тянуть будем... Взяли! — скомандовал он, поплевав на руки.
Мы взялись за веревку и потянули, Витя, опираясь на жердь руками, помогал нам.
— Ноги не достают, — дрожащим голосом проговорил он. — Не во что упереться.
— Ишь, чего захотел! — хмурился Денис — Тут страшенная глубина, а ты хочешь ногами дно достать... А ну, взяли, еще!..
Денис и мы потянули веревку во всю силу. И тут произошло неожиданное. Она оборвалась, и мы все трое свалились.
— Держись! — опять закричал Денис, вскакивая на ноги. — Ишь ведь какая оказия, не выдержала, — удивлялся он, связывая оборванную веревку. — А ты, парень, грудью на жердь наваливайся. Грудью!
Витя, опираясь руками и грудью, все-таки выполз из трясины. Мы помогли ему подняться на ноги. Жидкая, пахнущая болотной гнилью грязь медленно стекала с него.
— Ну, вот и всё, — Денис опоясался грязной веревкой. — Теперь сам гляди как следует. Ишь ведь на что похож-то, — засмеялся он, трогая Витю за плечо. Холодно, наверно?
— Холодно, — ответил Витя, криво усмехнувшись. Зубы его стучали и от холода и от страха.
— Чисто в леднике побывал, — притопнул ногой Денис. — Может, там внизу и в самом деле лед лежит, — предположил он, — никто ведь не проверял... — и спросил Витю: — Идти-то можешь?
— Конечно, могу...
— Тогда давайте без остановки до озера. Тут теперь недалече, — и Денис опять пошагал вперед по одному ему знакомому лесному пути.
4
Затерянное в Керженских лесах, Черное озеро мало кому известно, и разыскать его в лесной глухомани не так-то просто.
Длинное и узкое, с торфянистыми берегами, поросшими соснами, березняком, крушиной и ольхой с подсадом багульника, оно похоже на наше озеро, расположенное в Вологодских лесах, где прошло мое детство. Только у нашего озера, Сиенского, берега неодинаковы — один высокий, лобастый, другой низкий, с трясинами. И к нашему озеру ведет лесная дорога, а к этому, Черному, — малохоженые, зверовые, тропинки.
Когда мы подходили к озеру, то пахнуло дымом, а вышли к воде и увидели дымящий костер. Но у костра никого не было. Толстые обгоревшие концы головень бесшумно дымили, в середине же костра, подернутая белой пеленой, высилась куча золы и углей.
— Савелий рыбу заготовляет, — уверенно, ставя на землю пестерь, сказал Денис. — Ну, располагайтесь! — обратился он к нам. — А ты, парень, — посмотрел Денис на Витю, — раздевайся донага и сушись. Одежду-то прополощи в озере, да и сам окунись, а жару высушиться хватит, — и он сдвинул ногой концы головешек на середину костра, положил на огонь несколько сушин, лежащих рядом с костром.
— Нет, это не Савельевы вещи, — кивнул Денис на добротные два рюкзака, подвешенные к сучьям березы. — По ним судить, так тут расположились городские: у наших таких сумок нет. А может, Савелий разбогател да обзавелся...
В это время к костру подошли два человека и, с любопытством взглянув на нас, поздоровались.
У одного, пожилого, была фуражка лесника, у другого, молодого, — синий берет. Каждый нес спиннинг и рыбу.
— Не здешние? — спросил Денис, ревниво осматривая хозяев костра.
— Из области, а что? — спросил пожилой.
— По делу или так просто? — строго спросил Денис.
— Была охота комаров кормить, — неприязненно заметил младший, ставя спиннинг к дереву.
— А собственно говоря, в чем дело? Кто вы такие? — спросил, в свою очередь, пожилой, раскрывая портсигар.
— Дела никакого нет, — серьезно заметил Денис, — а знать надо, зачем в наших краях.
— Пожалуйста, — улыбнулся пожилой, — мы с товарищем определяем границы нового леспромхоза. Это устраивает вас?
Денис пристально посмотрел на пожилого, задумался.
— Вы не Замятин? — спросил он после недолгого молчания.
— Замятин. А откуда вы меня знаете?
— Тогда здравствуйте! — и Денис, широко улыбаясь, вдруг протянул ему руку и крепко обнял его.
— Не узнаёте? — он отстранился и, держа руки на плечах пожилого, продолжал радостно улыбаться. — Дениса Прохорова помните?
— Денис Петрович! — растерялся Замятин. — Как не помнить! Помню. Да как же так? Денис... Петрович! А я ведь не узнал, — сознался он, — меня-то, меня-то как узнали?
— Земля слухом полнится, — отвечал Денис.
— А вы что, — удивился Замятин, — здесь проживаете?
— Сызмальства.
— Адрес ваш потерял, — признался Замятин. — Хотел тот госпиталь запросить, где мы лежали, да не успел. Война кончилась... А войне конец — и всем почтовым ящикам конец. Так и потерял вас, Денис Петрович.
— Ну и ладно... — сказал Денис, — главное, что встретились. Рассказывай, как и что, — перешел он на «ты». — Такие встречи в жизни не часты... Да, — посмотрел он на нас, — это мой фронтовой товарищ, бывший сержант, Саша Замятин. А они, — Денис указал на нас с Витей, — туристы; тот малый, — он кивнул на Колю, — смена моя. Хлебом не корми, а в лес бери с собой... А кто же с тобой? — спросил он Замятина, взглянув на молодого человека.
— Студент Игорь, на практике сейчас, — ответил Замятин.
— Это толково, — одобрил Денис. — К лесу надо по-ученому подходить — и сохраннее будет, и пользы больше даст лес-то... Эх! Хорошо встретиться с близким человеком после долгих лет разлуки!
Из их разговора я узнал, что оба они в войну были ранены под Ленинградом, лежали в одном госпитале, потом воевали в одной части. И вот сейчас, спустя двадцать лет, встретились снова.
— Дома-то как? — спрашивал Замятин Дениса, готовя щучью уху.
— Неважно дома, — стараясь быть бодрым, отвечал Денис. — Живу один. Сыновья с войны не вернулись, оба под Ладогой остались. Дочка замужем, под Херсоном живет, а старуха померла... Ну, а ты, Саша, как? Женат, наверно?
— О, Денис Петрович! — отозвался Замятин. — Я уже семьянин. Давным-давно папашей стал. Сын год назад в институт поступил, дочка школу кончает. Я теперь крепко врос в землю, корни пустил что надо.
...Витя высушился, уху сварили, поели. Наши знакомые снова пошли на рыбалку, а потом все мы еще долго до глубокой ночной темноты у костра вели задушевные беседы.
5
Нет, в Керженских лесах утро не такое, как, к примеру, в Подмосковье. Керженское утро полно едва уловимых звуков. Сам лес — его ели, сосны, березы, — вода Черного озера, на котором бесшумно появляются создаваемые рыбой круги, создают чудесное звучание, почти пение. Надо только прислушаться, и оно станет явственным, обворожительным...
Снова горел костер. Около него деловито хозяйничали Витя и Коля. Они готовили уху. А Денис неторопливо рассказывал о Керженских лесах:
— Зверя, птицы раньше было у нас видимо-невидимо. Были и скиты. Бежали сюда люди души спасать — кто по охоте, а кто по неволе. Зашел к нам, как сейчас вижу, хотя я тогда малолетком был, человек один. Высокий такой, веревкой подпоясан, на одной ноге лапоть, на другой опорок. Ну, мы с сестрой, ныне покойной, на печку от страха залезли, затаились. А человек тот прошел к столу, сел на лавку, да и говорит нам: «А ну, слезайте с печи, а то неровен час зарезать могу». Заплакали мы, а сами отодвигаемся дальше и дальше. А он подошел к нам, положил руки на припечек, говорит: «Резать вас не буду, растите, коли родились. А хлеба дайте. Ежели не дадите, подожгу избу, дверь колом подопру, вы сжаритесь тут. Понятно?» — «В столе хлеб, — заголосили мы в один голос, — а лук вот на жердочке висит...» Снял он с плеч котомку, положил в нее краюшку хлеба, луковиц штук пяток, подумал, подумал да и спрашивает: «А соль есть?» — «На полке, в солонке...» — ответили мы. Пошебаршал он на полке, вышел на средину избы и, завязывая котомку, говорит: «Я у вас ложку взял и ножик тоже, а как придут родители ваши, то скажите, что грешник Илья заходил. А направляюсь я, передайте им, в скит, душу спасать. Может, и еще раз зайду, ежели жив останусь, и расплачусь за все, что взял. А ежели не зайду, — пусть за упокой молятся...» Хлопнул дверью и ушел в лес. Но так и не бывал. В деревне тоже не видали его. Сгиб, значит, человек.
Денис задумался, глядя на огонь, Замятин курил. Коля с Витей притаились. Игорь что-то записывал в блокнот.
— А вы, Денис Петрович, давно охотитесь в этих лесах? — спросил я, нарушив молчание.
— Давно. С малых лет, можно сказать, ружья из рук не выпускаю. И всякие повадки здешних зверей и птиц изучил...
...Утро кончалось. Солнце поднялось над Керженским лесом яркое, теплое. Оно коснулось лучами озера и отразило в нем как в зеркале лесистые берега.
— Наши идут, — нарушил молчание Игорь, вставая навстречу своим товарищам.
К костру подошли остальные члены экспедиции Замятина. Керженские леса раскрывали свои богатства людям...
