Голицын Михаил Владимирович
За долгие и неповторимые годы моих охотничьих странствий мне посчастливилось «повоевать» с кабаном и лосем в тверских, вологодских и можайских лесах, с глухарями и лисами в Подмосковье, с волками, корсаками, зайцами, косачами, утками, гусями и куропатками в Казахстане, с гусями и оленями на Таймыре, с перепелами на Кавказе.
Но одной из самых памятных и редких по красоте охот, выпавших на мою долю, была охота на зайцев в Центральном Казахстане.
Представьте себе широкую долину с редким кустарником, обрамленную пологими холмами — мелкосопочником. По распадкам к вершинам сопок весело взбегают стайки невысоких березок и осин. Места эти изобилуют зайцами. Однажды, в середине ноября, снег запаздывал, а зайцы уже сменили наряд. В тот день мне довелось быть свидетелем редкого зрелища: в поле зрения я насчитал восемь (!) бегущих в разных направлениях «косых». Двух-трех зайцев одновременно видеть доводилось, но восемь — никогда!
Охота проходила так: один из охотников шел по долине, покрикивал и выгонял из кустов зайцев. Они обычно бежали к распадкам, где их ждали... Ход и результат этой охоты запечатлен на фотографии, на обороте которой знаменитый казахстанский охотник Евгений Павлович Устьянцев посвятил мне («пацифисту») стихи, подража яН. А. Некрасову:
В нашем степном и засушливом крае
Всемеро больше бы зайцев велось,
Если б охотники их не стреляли,
Подлые волки на части не рвали,
Если б наш брат «пацифист» за охотой
С парой косых не просился на фото!
Заячье логово
Мы живем в Теплом стане на самом юге столицы. Тихие русские перелески вплотную подходят к нашим домам. В любое время года наша семья отправляется путешествовать по окрестным лесам. Однажды, ясным зимним утром, захватив с собой несколько веточек сухой рябины, мы с сыном Андреем собрались в очередной поход. Сразу же за кольцевой дорогой увидели свежий заячий след и двинулись по нему, расшифровывая ночные путешествия косого...
Одно из любимых наших лесных занятий — идти и читать по следам летопись прошедшего дня. Вот белка неспешно перебежала с одной сосны на другую и лакомилась своим излюбленным кушаньем — шишкой — свежая шелуха тому свидетельство. Вот мышка-норушка выстегала по снегу свой аккуратный след-строчку. Откуда-то сверху вдруг полилось веселое журчание — это стайка синичек, бесстрашно зимующих в наших подмосковных лесах, с очень серьезным видом резвится в прозрачной кроне берез. Тут мы и развесили гроздья рябины — кушайте, птахи, на здоровье, поправляйтесь!
А заячий след ведет все дальше и дальше. Вот косой попробовал осиновой коры, обежал вокруг куста и присел ненадолго, потом, чего-то испугавшись, широким махом понесся вдоль опушки. Мы двинулись за ним. По отлогому склону след привел в долину небольшой речки, затейливо петлявшей среди деревьев. На подветренной стороне излучин февральские метели намели причудливые сугробы, похожие на волны, внезапно застывшие в своем бесконечном штурме берега. На гладкой стенке одного из сугробов мы увидели несколько странных углублений, которые при ближайшем рассмотрении оказались работой зайца. В двух местах углубления были совсем небольшие, расходящиеся веером четкие следы заячьих когтей указывали, что единоборство с плотным настом закончилось не в пользу косого. Зато чуть левее виднелся узкий, уходящий в глубину сугроба лаз с небольшим расширением в конце. Лыжная палка целиком ушла в лаз. За свою долгую охотничью практику я видел много заячьих лежек. К созданию своих «квартир на день» зайцы обычно не прилагают никаких усилий: где прилег — там и дом, будь то кочка, куст или перевернутая дернина на пашне. Здесь же было видно, что заяц изрядно потрудился над постройкой своего жилища. Очевидно, заячье трудолюбие было вызвано сильными морозами и метелями, которые заставили косого всерьез заняться квартирным вопросом. Мы подумали, что не на один же день строит заяц такие хоромы, и решили назавтра обязательно его навестить.
Рано утром, едва забрезжило, я выглянул в окно и не удержался от восклицания: «Андрейка, пороша!» Легкое, чуть голубоватое снежное одеяло выстелило землю. Тишина! Не шелохнется ни один листок на юных березках перед окном. Прихватив с собой кинокамеру, отправляемся в путь. Лыжи скользят удивительно легко. Миновав небольшой соснячок, спешим к заветному овражку. Готовлю камеру и, указав сыну, с какой стороны заходить, затаив дыхание, двигаюсь вперед. Включаю камеру. Монотонно урчит мотор, не понимая, какие кадры он рождает. Вдруг легкий порыв ветра поднимает с кромки сугроба снежное облачко, которое на миг закрывает камеру. В следующее мгновение сын бросается к лежке, но зайца там уже нет! Четкий характерный след — две лапы поперек хода, две вдоль — уходят в густой ельник. Мы бросились вперед, но куда там!
Да и так ли он нужен был в этот момент — перепуганный насмерть заяц! Ведь наши лесные походы с разгадыванием и распутыванием следов, подкормкой зимующих птиц, с постоянным ожиданием какого-то чуда, которое обязательно должно свершиться в этом сказочно волшебном лесу, — все это так щедро оплачивает наши труды и добрыми семенами западает в души ребят, постигающих очарование русской природы.
Старое ружье
Это ружье я купил очень давно. Многие годы оно служило мне верой и правдой. Сначала ружье было юным, стройным, больше того — грациозным. Поражала безупречная отделка каждой детали. Все в нем блистало строгой и неповторимой красотой.
Вместе с ним встречал я зорьки в октябрьское ненастье, когда шквальный ветер пронизывал нас насквозь. Хлопья мокрого снега хлестали нам в лицо. Падая на теплые от выстрелов стволы, они как бы съеживались и, превращаясь в прозрачные капли, сливались в извилистые ручейки, сбегавшие вниз, в озеро.
Шли годы... Я привык к ружью. Когда вскидывал его, крепко прижимая ложу к щеке, мы как бы сливались воедино, делясь своей теплотой. Ему одному я доверял высказанные вслух самые сокровенные мысли, когда, оставаясь наедине с ним, погружался в раздумья. Я знал его недостатки, оно знало мои. Мы многое прощали друг другу.
С наступлением зимы, по первой пороше мы спешили поскорее добраться до речных тальников, чтобы целый день без устали и обычно без успеха распутывать замысловатые петли, которые зайцы накрутили за ночь. Вот мы тихо крадемся через тальник. Следы «говорят», что лежка где-то рядом. Одна скидка, другая, третья — это косой перед тем, как залечь на дневку, делает громадные прыжки в сторону, стараясь окончательно запутать своего будущего преследователя. Но след распутан, заяц где-то совсем близко. Следует белый взрыв, и косой, прижав уши, вылетает из-под куста и через секунду исчезает в тальнике. Гремит запоздалый выстрел, который лишь сбивает с веток снег, и все начинается сызнова. И так до вечера. Довольные и веселые, мы возвращаемся домой. Я с любовью чищу ружье и укладываю его в чехол, предварительно укутав стволы и ложу в теплые байковые вкладыши...
Однажды я обнаружил, что в цевье, соединяющем стволы с ложей, появилась продольная трещина. По странному совпадению в тот вечер я увидел у себя на виске серебряную нить. Это было давно. Мы оба были молоды, и я не придал увиденному особого значения.
Но в последние годы ружью все чаще недомогалось. Уставший за долгую службу металл стал сдавать. Потускнели вороненые стволы, стерлась изящная гравировка, на ложе и цевье появились шрамы. Лопнула боевая пружина — сердце ружья, сначала в левом стволе, потом в правом. Я туже подтягивал старые винты, менял отдельные детали, а когда у ружья болели суставы, смазывал их лучшим ружейным маслом. У меня самого стало пошаливать сердце, и тюбик с валидолом теперь уже всегда был в нагрудном кармане штормовки.
В довершение всего, мы оба попали в автомобильную катастрофу, но ружье пострадало больше меня — раскололась пополам ложа. Искусный мастер чудом восстановил его, оно продолжало стрелять, но исчезла былая стройность и грациозность. Постепенно я охладел к старому ружью. Все, что раньше любил в нем, стало меня раздражать. Я стал заглядываться на другие ружья, которые, казалось, были лучше моего — и стволы у них были изящнее, и ложа красивее.
После долгих и мучительных колебаний я оставил старое ружье и купил новое. О, какое это было ружье! Его модные вертикально поставленные стволы, стройная, гладко отполированная ложа — все приводило меня в восторг. Я часами не мог наглядеться на него, проявляя к нему все знаки внимания, которые только можно оказать предмету своей страсти. Подолгу вечерами я ухаживал за ним, как, пожалуй, никогда не ухаживал за старым. Я купил ему дорогую обнову — кожаный чехол с блестящими пряжками. А ведь старое ружье все двадцать лет проходило в потрепанном чехле.
Но первое облачко появилось довольно скоро. Добротный кожаный ремень, безупречно служивший столько лет, ремень, который я переставил на новое ружье, оборвался на первой же охоте — он не хотел служить новому хозяину.
Как все новое, молодое, ружье стало капризничать — то эжектор не хотел выбрасывать стреляные гильзы, то в патронник не входили новые гильзы. Очень тугие курки приводили к тому, что ружье все время «низило» — дробь немного не долетала до цели. Мы оба нервничали. Я хуже целился, ружье хуже стреляло. Во всех бедах оно обвиняло меня, ставшего хуже видеть, я же всю вину сваливал на его плечи. Мне стало казаться, что старое ружье, которое теперь висело в дальнем углу чулана, с укоризной смотрит на меня круглыми глазами своих стволов.
И я решил вернуться к старому ружью. Заново вычистил его, уложил в старый чехол и отправился на охоту.
Мы снова на озере, снова вместе встречаем зарю. Еще темно, лишь первые фиолетовые блики побежали по застывшей воде. Стройные камыши замерли словно в ожидании свершения чуда — восхода Солнца! Восток посветлел, и из-за горизонта появился красно-оранжевый краешек проснувшегося светила. Вскоре огненный шар зажег верхушки камышей.
г. Москва
