портал охотничьего, спортивного и экстерьерного собаководства

Орлов Юрий Сергеевич

Счастливый путь! С лицейского порога

Ты на корабль перешагнул шутя,

И с той поры в морях твоя дорога,

О, волн и бурь любимое дитя!

А. С. Пушкин

Федор Матюшкин родился 10 июля 1799 г. в Штутгарте (Земля Баден-Вюртемберг на юго-западе Германии), где отец его, имея чин надворного советника, служил при русском посольстве. Сохранились донесения Матюшкина-дипломата о событиях итальянского похода Суворова, датированные годом рождения сына.

Федор Матюшкин — лицеист. Рисунок неизвестного художника

По преданию, основателем старинного русского дворянского рода Матюшкиных был выехавший из орды в Новгород в начале XIII века Албауш, крестившийся и принявший имя Евсевий. Наибольшую известность получили Матюшкины в период царствования Алексея Михайловича Тишайшего. Этот государь выдвинул девиз: «Делу время, а потехе час». И часы отдыха он отдавал охоте с ловчими птицами. В его охотничьем хозяйстве, именуемом Сокольничьим приказом, содержалось до 3000 ловчих птиц — соколов, ястребов и др. Начальником Сокольничьего приказа был Афанасий Иванович Матюшкин, который по матери был двоюродным братом царя и с детских лет в ранге стольника воспитывался при царевиче во дворце. С царем Алексеем его связывала тесная дружба. В 1650 г. он был назначен московским ловчим и заведовал царской охотой. «В истории охоты царя Алексея Михайловича Матюшкину принадлежит исключительная роль и значение. Без преувеличения можно сказать, что во всем, касавшемся охоты, он был самым надежным и верным помощником царя: это было как бы “око государево”, неусыпно наблюдавшее за кречатней с ее птицами и многочисленной прислугой, с ее своеобразными порядками и обычаями. Матюшкин отдавал кречатне не только время, но и душу, работал, заботился и волновался делами охот не из страха перед гневом царя, но из великой любви к делу и еще больше к личности царя, с которым был связан узами родства, товарищества и тесной дружбы, покоившейся на единстве вкусов, на одинаковой любви к одному делу — охоте» — из «Исторического очерка» к «Царской охоте» Н. Кутепова.

В эпоху Алексея Михайловича были и другие представители рода Матюшкиных, причастные к благородной охотничьей страсти. Адмирал Федор Матюшкин, о котором наш очерк, не был прямым потомком Афанасия Ивановича Матюшкина. Однако, какие-то родственные связи с его внуком — вельможей екатерининской эпохи, видимо, существовали. Иначе отец адмирала не служил бы при посольстве в Штутгарте.

Отец Федора скончался еще в Германии, и мальчик с матерью переселился в Москву. Анна Богдановна, не имея никаких капиталов, получила должность классной дамы в Екатерининском институте для благородных девиц, а сын был взят в пансион при университете, откуда в 1811 г. вместе с Яковлевым, Вольховским и другими мальчиками из дворянских семей определен в только что открывшийся Лицей в Царском Селе. В Лицее будущего адмирала вначале звали Феденька или на немецкий лад Федернельке, но со временем за ним утвердилось прозвище «Плыть хочется».

Несомненно, что задатки Матюшкина как охотника и путешественника, обнаруженные им еще в молодости, были родовыми чертами и унаследованы от предков. Но, как и когда им овладела мечта стать военным моряком и плавать под парусами, осталось неизвестным. Ровесники Федора Матюшкина — Федор Литке и Фердинанд Врангель, совершившие с ним свое первое кругосветное путешествие под руководством В. М. Головнина на шлюпе «Камчатка», о профессии моряка начали мечтать, встретившись в детские годы с Крузенштерном.

Прозвище «Плыть хочется» лицеисту Матюшкину жить не мешало. Лицейские друзья относились к его мечте с пониманием. Первый выпуск Царскосельского лицея на века прославлен именами Пушкина, Пущина, Дельвига, Горчакова, Кюхельбекера, Яковлева. В этом же ряду стоит и имя мореплавателя Федора Матюшкина. Они на всю жизнь стали друзьями.

Матюшкин был любимым другом Пушкина. Их «кельи» оказались рядом, и мальчики имели возможность переговариваться перед сном через тонкую стенку. Их устремления, отношение к жизни оказались созвучными. Пушкин в одном из посвящений другу написал: «Завидую тебе, питомец моря смелый, / Дай руку — в нас сердца единой страстью полны». Поэт подчеркнул близость странствий реальных и «странствий воображения».

По окончании Лицея выпускники разъехались по домам, а Федор Матюшкин в чине коллежского секретаря остался в ожидании результата хлопот директора Лицея Е. А. Энгельгардта об определении его в состав кругосветной экспедиции капитана В. М. Головнина. Дождавшись решения о своем зачислении гардемарином в экипаж шлюпа «Камчатка», Федор отправился в Москву проститься с матушкой еще на два года.

В плавание гардемарин отправился 26 августа 1817 года. Из Михайловского, по некоторым сведениям, к отплытию успел прибыть Пушкин, чтобы проводить друга до Кронштадта. Биограф поэта П. В. Анненков отмечает, что Пушкин наставлял Матюшкина, как вести дневниковые записи, не забывать подробностей, избегать излишнего их разбора.

Восемнадцатилетний гардемарин Матюшкин отправился в море, не имея специальной морской подготовки. Положение его на бриге сначала было очень трудным. Ему пришлось доказывать более старшим по чинам барону Врангелю и будущему графу Литке, что он тоже «флотский». Врангель, кончивший кадетский корпус по первому разряду, привык везде и всегда быть первым. При этом он отличался нелюдимым характером. Литке, вспоминая себя молодым, пишет, что был заносчив. Искать поддержки и сочувствия у этих молодых морских волков было бесполезно.

От природы добродушный, Федор Матюшкин обладал стойкостью и терпением — чертами характера, которые определяют понятие мужества. Он преодолел все невзгоды и неприятности и вскоре, по словам

В. М. Головнина, «исправлял должность наравне с офицерами». В процессе двухлетнего плавания гардемарин Матюшкин пересек Атлантический и Тихий океаны; посетил Лондон, Рио-де-Жанейро, Кальяо, Лиму; обогнул мыс Горн и через Индийский океан вернулся в Петербург 4 сентября 1819 г. профессиональным моряком, заслужившим чин мичмана и орден св. Анны 3-ей степени.

В научном мире Европы в то время шла острая полемика по проблеме северного материка. Географами владела идея открытия новых земель, в частности, «матерой земли» к северу от Восточной Сибири. Для обоснования поисковых работ в океане были реальные предпосылки: летящие осенью из океанских просторов гусиные стаи, покрытые снегом горы, периодически видимые летом на горизонте. Мечты о возможности открытия новых земель не покидали канцлера Империи Н. П. Румянцева и его окружение в Петербурге. К организации исследований подключился И. Ф. Крузенштерн и управляющий Адмиралтейским департаментом вице-адмирал Г. А. Сарычев. Для поисков «матерой земли» были организованы два отряда: западный — Янскиий и восточный — Колымский.

Янский отряд под руководством лейтенанта П. Ф. Анжу должен был провести опись побережья океана между устьями Лены и Индигирки. Начальником Колымского отряда, укомплектованного по рекомендации В. М. Головнина, стал Ф. П. Врангель, а его помощниками — Ф. Ф. Матюшкин и П. Т. Козьмин. Отряд был « назначен для описи берегов от устья Колымы к востоку от Шелагского мыса и от оного на север к открытию обитаемых земель, находящихся, по сказаниям чукчей, в недалеком расстоянии».

Экспедиция по поискам северного материка началась 3 апреля 1820 г. выездом Врангеля и Матюшкина из Москвы в Иркутск. Это была чукотско-колымская эпопея двух будущих адмиралов, началось их сотрудничество как начальника и подчиненного и соперничество как исследователей, первопроходцев и ученых. Исследователи провели огромную работу, хотя и не открыли таинственного материка. Мичман Матюшкин и штурман Козьмин сопутствовали Врангелю в походах во льдах океана на собачьих упряжках и совершали самостоятельные походы, проводя опись морских берегов. Матюшкин, кроме того, совершил два похода по берегам Большого и Малого Анюев.

Врангель, у которого был крутой нрав, но опыта руководства такой экспедицией не хватало, ценил помощь своих сотрудников. В первом же походе, который он совершил в 1822 г. без мичмана и штурмана, продвигаясь с проводником по реке Погиндене к месту ее впадения в Малый Анюй, заблудился и чуть не погиб с голоду.

Матюшкину принадлежит особая, если не решающая, роль в организации работ Колымской экспедиции — поиску «матерой земли» к северу от Чукотки. Но началась эта эпопея не совсем благодушно. Поисковые работы, связанные с маршрутными исследованиями среди дикой природы, и в прошлом, и в наше время во многом зависят от отношений между сотрудниками. Врангель и Матюшкин были совершенно разными людьми по характеру, воспитанию, представлениям о жизни. Устремляя взгляд в глубины веков, можно определенно сказать, что в 1242 г. предки Врангеля и Матюшкина бились врукопашную с разных сторон. Отсюда возможно и потянулась генетически обусловленная неприязнь, время от времени возникавшая между моряками во время экспедиционных работ. И все же в их совместной деятельности осуществилась мечта Бисмарка, любившего охотиться на медведей с императором Александром II Освободителем. Бисмарк утверждал, что в «сочетании с мужественной тевтонской расой русские дадут чудесный человеческий материал для истории».

Общей чертой характера, объединяющей путешественников Врангеля и Матюшкина, была увлеченность охотой.

В труде Ф. П. Врангеля «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю, совершенное в 1820—24 г.г. экспедицией под начальством флота лейтенанта Ф. П. Врангеля» кроме его текста, опубликованы три главы, автором которых является Матюшкин и одна глава, написанная штурманом Козьминым. Таким образом, труд Врангеля следует считать коллективным творчеством. Особенно его последнее издание, в котором опубликованы письма Матюшкина директору Царскосельского лицея Е. А. Энгельгардту. Эти письма считались утерянными, но были обнаружены в личной библиотеке принца Сергея Ольденбургского и опубликованы в описании путешествия по северным берегам Сибири лишь в 1948 году. В тексте приводится много сведений о наличии дичи: белых и бурых медведей, песцов, росомах, водоплавающих птиц. Сообщается состав ихтиофауны и сведения о рыбных промыслах. Описания Врангеля суховаты и лаконичны, а Матюшкина — полны эмоций. «Самая пища наша зависела от случая; убитый гусь, лебедь, олень, пойманная рыба заставляли нас радоваться, забывать прошедшее, и день промысла был для нас днем торжества», — писал он Энгельгардту из Нижне-Колымска 6 октября 1822 г.

Когда исследователи прибыли в Якутск, областной начальник посоветовал Врангелю отправить кого-нибудь в Нижне-Колымск для организации дальнейших работ экспедиции и приема всех сотрудников.

В золотой век советской геологии, который начался сразу после Великой Отечественной войны, при организации мелкомасштабных поисковых и геолого-съемочных работ в условиях Крайнего Севера, существовал этап, называемый «весновкой». В задачу «весновки» входило создание условий для работы коллектива специалистов в течение полевого сезона. Для этой цели на исходе зимы силами опытных лихих ребят, приспособленных к жизни в тайге и тундре, создавалась таежная база, куда самолетами, поставленными на лыжи, забрасывалось необходимое снаряжение и продовольствие.

На такую «весновку» (вернее, «зимовку») Врангель отправил Матюшкина. Надо было создавать базу для работы полярной экспедиции в течение нескольких лет. В первую очередь — закупить рыбу — «сельдей» и нарт с собаками «для скорейшего отправления на будущую весну». Кроме того, он должен был построить для астрономических наблюдений обсерваторию — «башню с четырьмя окнами на четыре стороны света».

Самостоятельная деятельность мичмана началась 2 августа 1820 года. В этот день он, попрощавшись с Врангелем, догнал выехавший на барже отряд лейтенанта Анжу. Баржа стояла на якоре у левого берега Лены, у начала Колымской тропы. Правый берег Лены в этом месте назывался «Ярмонкою». Отсюда уходили купеческие караваны в Нижне-Колымск, на Русское устье, в Охотск и другие отдаленные места. Улучив момент неожиданной остановки, Матюшкин на одном из островов Лены пошел стрелять уток. Врангель, через месяц следуя тем же путем, сразу занялся охотой на белых куропаток.

Мичман Матюшкин должен был по пути в Нижне-Колымск пересечь Лену, Алдан, Верхоянский хребет, истоки Яны, северные хребты нагорья Черского, Индигирку, Алазейское плоскогорье и по Колыме добраться до конечного пункта. Только отрезок пути от Якутска до Средне-Колымска по водоразделам был равен 2325 верстам. Возможность отдыха здесь ограничивалась 24 станциями, которые часто представляли собой пустые срубы, посреди которых можно было развести огонь. От Средне-Колымска путь пролегал по Колыме. В отличие от купеческих караванов двигался Матюшкин только с прикомандированным казаком, меняя лошадей и проводников-якутов на промежуточных станциях.

Утром 3 августа, поднявшись до восхода солнца, Федор Федорович, перекрестившись, устремился к правому берегу Лены. Выше и ниже Якутска русло Лены представляет собой систему островов и разделяющих их проток. Образовались эти участки суши течением реки, которое во время половодий одни острова намывала, а другие размывала. В результате кое-где возникали и сохранялись микроархипелаги, разделенные обширными плесами.

Впервые за истекшее время Матюшкин получил возможность как следует поохотиться, побыть наедине с собой и подумать о будущем. Пойма реки представляла собой царство водоплавающих. Выводки кряквы, шилохвости, свиязи, широконосок, чирков-свистунков и всевозможных нырков плавали кильватерными колоннами, кормились и набирались сил для осеннего перелета. Мичман взял ружье, пошел по острову и через час возвратился, «кряхтя под тяжестью убитой дичины». Это первое упоминание о роли охотничьей страсти в жизни адмирала Матюшкина — мореплавателя, воина, географа, полевого исследователя.

Путешественники-охотники бывают двух типов. Первые занимаются охотой только вдали от дома — в тайге, тундре, пустыне, в горах, в заполярье или тропиках, где добывают львов, белых медведей, тибетских яков и прочую экзотику, а вторые не позволяют угасать своей страсти и по возвращении домой, где весной ходят на тягу вальдшнепов, осенью — с гончими на зайцев. Как охотник, адмирал принадлежал ко второму типу. Выйдя в отставку, он приобрел охотничий домик на красивейшем озере у станции Бологое, где продолжал, вспоминая молодость, охотиться на уток.

А в экспедиции он охотился в течение всего путешествия. В письме своему благодетелю Энгельгардту он писал: «Ружье меня кормило в продолжение всей поездки до Средне-Колымска». К сожалению, подробно он дал описание только одной охоты: ожидая в Средне-Колымске лошадей для продвижения в Нижне-Колымск, он не стал отлеживаться, терять время и двое суток провел в зимней тайге, ночуя у костра вдвоем с юкагиром и лайками. Днем они расходились, мечтая встретить медведя. Охота получилась неудачной, но, как часто случается, удача ждала их при возвращении, когда уже можно было мечтать о предстоящем отдыхе за самоваром. Лайки обнаружили небольшое стадо оленей. Олени вышли сначала на юкагира, которому удалось сделать выстрел из винтовки. Матюшкин бросился наперехват и одним выстрелом поразил двух рогачей.

«Что со мной тогда сделалось, я право не знаю, я целовал ружье, убитых зверей... Юкагир, имевший с собою, исключая винтовки, лук со стрелами, убил трех и одного ранил, его нашли сегодня», — писал он Энгельгардту.

Со всеми тремя адмиралами — Врангелем, Литке и Матюшкиным — в начале их самостоятельной деятельности случились несчастья по причине неосторожности: барона Врангеля опасность поджидала, когда он устремился по пути Матюшкина в Нижне-Колымск. При переправе через Алдан он после проведенной на морозе ночи на разостланной медвежьей шкуре, не совсем адаптировавшись к условиям якутской тайги, легкомысленно не проверил состояние своих плавсредств. В результате перегруженная лодка стала пропускать воду, и если бы не подвернувшийся островок, на который удалось выброситься, экспедиция сразу бы и закончилась, едва начавшись. Выплыть на Алдане в середине сентября невозможно.

Адмирал Матюшкин и в молодости обнаруживал, что прозвище «Плыть хочется» заслужил по праву. Неожиданных несчастных случаев и катастроф в его практической деятельности не было. Однако неприятные приключения по неопытности и с ним случались, особенно в первом походе. Ступив в отменном расположении духа на правый берег Лены, он отправился за три версты в станок за лошадьми. Здесь, «вспомнив лицейские уроки актерского мастерства, хлопотал, просил, бранился, стращал» и в 8 часов вечера с конвоем из восьми лошадей и четырех человек отправился в путь.

Федор Федорович был доволен своей деятельностью, но опыта полевой жизни, где всегда надо быть готовым к неожиданностям, у него оказалось недостаточно. Пригнанные лошади отказывались вьючиться и сбрасывали с себя кладь. Такие неурядицы первого дня — обычное дело для всех вьючных караванов. Писал про них В. К. Арсеньев, несомненно случались они у Н. М. Пржевальского, у В. И. Роборовского. Но «флотский» не имел опыта работы с дикими лошадьми и совершенно не представлял, как их можно успокоить и дать себя завьючить.

Навьюченный караван начал движение только через три часа. Неприятные приключения продолжались. По дороге встретилось маленькое озеро, в котором плавал лебедь. В те годы лебеди не стремились в Красную книгу, рассматривались как обычная дичь, да и предки Матюшкина тешились охотой на них с соколами. Мичман не удержался и сделал меткий выстрел. Лошадь взбесилась и помчалась, не разбирая дороги. Путешественнику пришлось проскакать меж деревьев, «проволочиться по пням, кочкам и каменьям и ножом отрезать уздечку». После нескольких неудачных попыток оседлать ее, пришлось седлать и вьючить другую. И все же в этот день путешественники прошли 70 верст.

Далее путь Матюшкина пролегал между почтовыми станциями, где менялись лошади и проводники. Почтовые станции располагались в 50—100 верстах друг от друга и чаще всего представляли собой поварни или маленькие сараи с потолком, который служил и крышей. В нем было отверстие, заменяющее собой и окно, и дымоход.

17 августа караван, следуя вдоль р. Туколан, который «более водопад, чем река», пересек Верхоянский хребет. Перед перевалом он остановился ранее обыкновенного, чтобы дать лошадям отдых, но более из-за надвигающейся грозы, угрожавшей проливным дождем. «Мы остановились на островке, делаемом самим Туколаном и небольшим, отделившимся от него, рукавом. На невысоком яру, в густой траве, между несколькими осинами мы разбили палатку. Под нами Туколан. С шумом низвергается он тремя рукавами в бассейн, крутит, кипит и последние лучи заходящего солнца преломляются в брызгах его в 1000 радуг. ...Отвесно, почти стеною, поднимаются огромные исполины, между вершинами, в темных и глубоких пещерах и рытвинах, непроницаемых для лучей солнечных, лежит вечный снег и лед. Крутой резкий и угловатый гребень резко очерчивается в голубом эфире, ни жизни, ни зелени на них не видно, и вечное мертвое молчание, там царствующее, прерывается токмо свистом вихря и глухим шумом ручьев, низвергающихся бисерной полосой по ущельям... Тучи, остановленные в грозном молчании покрытым вечным снегом гольцом, сгустились, и вдруг загорелись ярким пламенем цепи гор, теряющиеся в туманном отдалении, ударил гром. ...Земля колеблется, горы рушатся, за молнией молния, гром за громом, эхо грохотало со всех сторон...» — письмо Энгельгардту (лицейские уроки словесности оставили свой яркий след!).

19 августа караван, перевалив через хребет, начал пересекать Янское плоскогорье. В этот день путешественники встретились с зимою. Лошади двигались по колено в снегу. 20 августа провели в поварне у подножия горы Улу-Тумула. Здесь Матюшкин получил возможность заняться этнографией. С реки Терях-Урья, впадающей в Яну, прибыли гости — семья тунгусов — князь с женой и княжнами. Тунгусы занимались рыбным промыслом и привезли в подарок деликатесную рыбу — хариусов. Мичман отдарил их табаком, «до которого они большие охотники».

Восточная ветвь тунгусского племени — эвены ему понравились: «Народ сей, как мне показалось, гораздо веселее и обходительнее якутов, любят русских, особливо женщины, беспрестанно поют и смеются, образ их жизни виною беспечного и веселого их характера» (письмо Энгельгардту).

Далее экспедиция прошла через станок Баралас — единственное постоянное место жительства на 700 верст между Алданом и Верхоянском. Через два дня была форсирована Яна и 28 августа Матюшкин прибыл в Верхоянск, который тогда именовался Бурунул. В Верхоянск только что была перенесена столица края из Зашиверска, он представлял собою пять юрт, разбросанных на пяти верстах, недостроенную церковь, часовню и кабак. Из Верхоянска Федор Федорович без особых приключений проследовал через станок Оюн-холм — Шаманское поле, расположенное на левом берегу притока Яны — р. Адичи, переехал вброд речку Табалах и вышел на речку Тостах.

Юкагиры — жители бассейна Яны

Здесь должен был быть перевоз, но перевозчик оказался при смерти, а лодку в прошлый вечер унесло ветром. Ширина реки составляла четверть версты, и мичман, несмотря на протесты проводников, решил преодолеть ее вброд. Это приключение в письме Энгельгардту описано так: «С досадою я повернул лошадь и бросился в реку. Скоро потерялось дно, течение повлекло меня вниз — и с трудом, с опасностью, я выплыл на противолежащий яр. Казак, остававшийся на берегу, увидя меня в быстрине в волнах, бросился за мною, но с большим трудом, нежели я, спас свою собственную жизнь (лошадь его была хуже моей). Мне после сего безрассудного поступка стыдно было смотреть на казака».

Через Тостах Матюшкин с конвоем переправились все-таки на лодке, которая была в конце концов обнаружена.

От Табалаха, расположенного в бассейне Яны, на восток проглядывалась «зубчатая цепь гор, направленная почти по меридиану и замечательная правильностью своих вершин, которые, имея конусообразный вид, кажутся прикрепленными к сторонам хребта». (Именно такую цепь гор с вершинами конусообразного вида искал сто лет спустя геолог С. В. Обручев, проверяя заявку на россыпь платины.)

Матюшкин пишет: «9 сентября мы выехали на реку Калядину. Следуя вниз по ней между двумя хребтами (на коих множество диких баранов и оленей), мы приехали к устью ее, которое впадает почти против самого Зашиверска в Индигирку. И в тот же день (10 сентября) я переправился в карбасе на правый берег в город (упраздненный)». На реку Калядину, назвав ее Гулянтиной, вышел через месяц и Врангель. Современное ее название Иньяли. Зашиверск располагался на восемь километров выше устья Иньяли.

Возможно, что именно в период путешествия между хребтами левобережья Индигирки ружье кормило мичмана, о чем он упоминает в письме из Нижне-Колымска от 20 ноября. Не может быть, чтобы такой страстный охотник — потомок великих соколятников — упустил возможность уделить внимание снежным баранам и оленям, которых было «множество».

В 60 км вверх по течению Иньяли, по которой Матюшкин вышел на Индигирку, находится крупнейшая вершина левобережья Индигирки, известная у местного населения как гора «Чен». На якутском языке слово «чен» означает лед в углах юрты, скапливающийся зимой под нарами. Гора увенчана шапкой вечных снегов и видна отовсюду. По ущельям с нее спускаются ледники. Высота горы равна 2685 м. Она ниже самой высокой горы северо-востока страны — пика Победы — всего на 462 м.

Зашиверск основан в 1690 г. Когда его посетил Матюшкин, он считался заштатным городом. В отличие от Верхоянска, куда была перенесена столица уезда, он угасал. Врангель пишет, что в нем было пять домов и хорошо поддерживаемая церковь. Настоятелем служил легендарный миссионер отец Михаил, которому было уже 80 лет. «И в Петербурге трудно найти столько образования в духовном звании», — писал в письме Матюшкин. Отец Михаил, окормляя свой приход, каждый год, рискуя жизнью, проезжал, презирая все трудности, 2000 верст. За 60 лет службы он силою своих убеждений и лаской привел к православной вере и крестил до 5000 якутов, тунгусов и юкагиров. Бодрость и сила его не уменьшалась с годами. В Зашиверске он ловил силками белых куропаток, ходил в горы охотиться на снежных баранов. За короткое лето он выращивал на огороде редьку, репу и капусту. С тех пор известно сие место как северный предел огородничества.

Гостей отец Михаил угощал жирными щами, свежим ржаным хлебом и собственного рецепта рыбным пирогом. Прием путешественникам запомнился на всю жизнь. «Два дня, проведенные в хижине почтенного старца, принадлежат к почтеннейшим воспоминаниям нашей унылой поездки», — писал Врангель в отчете о путешествии по северным берегам Сибири. Там же он пишет: «Город располагался среди пространной равнины, богатой прекрасными лугами и усеянной озерами, богатыми рыбой. Здесь водятся сиги и чиры той же породы».

Через 106 лет С. В. Обручев, спустившись вниз по Индигирке, в восьми километрах от селения Тюбелях увидел на противоположном берегу устье Иньяли. Он стремился к истоку реки Чыбагалах, где предполагались россыпи платины. Ниже устья Неры путешественники, поднявшись на одну из вершин правобережья, ожидали увидеть низменность, а оказалось, что находятся в центре огромной горной страны. Так, по сути мимоходом, при поисках платины был открыт хребет Черского. Через четыре дня С. В. Обручев приплыл в Тюбелях. На месте, где когда-то стояла крепость Зашиверск, осталось две юрты, но вдали еще стояла та деревянная церковь, в которой сто лет назад служил отец Михаил.

Матюшкин, находясь в гостях у отца Михаила, с интересом слушал об охоте на чубуков в окрестностях Зашиверска у горы Чен.

А. Н. Хохлов в книге «Вершины охоты» пишет, что охота на чубуков — снежных баранов требует выносливости вьючной лошади, зоркости орла и при этом выдержки, мгновенного принятия решения, умения не поддаваться приступам азарта и неизбежным разочарованиям. Всеми этими качествами, видимо, обладал православный миссионер, который вынужден был охотиться на якутского снежного барана ради пропитания.

Каждому охотнику повезло, если он в молодости встретился с более опытным и увлеченным товарищем. Таким для Матюшкина оказался отец Михаил — настоятель Спасской церкви в Зашиверске..

После кратковременного отдыха в центре цивилизации Федор Федорович решил далее следовать водным путем. Знатоки местных условий — батюшка Михаил и врач Томашевский, возвратившийся после трехлетнего пребывания в Средне-Колымске, отговаривали его «неудобствами и трудностями горной дороги, происходящими от позднего времени года», но еще более они не советовали пользоваться водным транспортом на порожистой бурной реке.

Матюшкин решил стать первопроходцем в этом деле. Он кратко описывает это свое очередное приключение. Карбас налетел на подводный камень, вышибло доску, и судно утонуло вместе с грузом и экипажем. К счастью, это произошло на мелком месте. Всю кладь удалось спасти. «Вытащили лодку совсем на берег, приколотили нагелями (деревянными гвоздями), законопатили все пазы снегом и облили изнутри и снаружи водою, превратившеюся в лед».

Пережив кораблекрушение, выкинувшись на остров, починив карбас, Матюшкин продолжил плавание, пока не был остановлен ледоставом 16 сентября. Дальнейший путь команда, оставив карбас, совершала на лошадях. 25 сентября у озера Оринкино повернули к Средне-Колымску. На это озеро вышел и Врангель, добиравшийся из Зашиверска уже по зимней тропе. Далее дорога на протяжении 250 верст проходила по болотистой местности, изобилующей озерами, речками, непроходимыми бадаранами, таумаками и калтусами. Преодолев Алазейский хребет, Матюшкин вышел в бассейн Колымы.

После пересечения водораздела Алазеи с Колымой местность стала более проходимой, у путешественников мог появиться интерес к охоте на северных оленей: «...с удивительной скоростью пронеслись они мимо нас по льду, по берегам озера бежали за ними два волка». Врангель и Матюшкин следовали по тундре в период массовой миграции оленьих стад. Матюшкину удалось поохотиться на оленей по прибытии в Средне-Колымск в ожидании вьючных лошадей.

Дальнейший путь до Нижне-Колымска у Матюшкина и Врангеля совпал и, несмотря на наступившие морозы, прошел без приключений. До устья они передвигались на лошадях, а от Омолона пересели на нарты и впервые познакомились с веерным типом собачьей упряжки.

В Нижне-Колымск Матюшкин прибыл 22 октября 1820 г., сразу приступил к постройке обсерватории и отправился на взморье заготавливать рыбу на прокорм ездовых собак.

Врангель прибыл 2 ноября, затратив на дорогу на один месяц меньше. Видимо сказались более благоприятные условия продвижения по зимнему пути. Матюшкин возвратился с устья Колымы в хорошем настроении: все поручения начальника выполнены. В письме Энгельгардту он пишет «...собаки наши сцепились, а мы после трехмесячной разлуки обнялись». В следующем письме, отправленном в декабре, мичман сообщает, что они с лейтенантом живут душа в душу, что их пока двое, прибытие штурмана ожидается через три месяца, а доктор-натуралист прибудет «бог весть когда» У путешественников появилось время на воспоминания, на обсуждение конкретного плана работ.

Еще в Петербурге было решено сосредоточить поиски «матерой земли» непосредственно к северу от мыса Шелагского. Эта установка исходила от генерала-гидрографа Г. А. Сарычева. М. М. Геденштром, закончив опись Новосибирских островов, полагал, что загадочная земля находится к северу от устья Колымы. Плодотворную идею выдвинул и Матюшкин. Рассмотрев положение Новой Земли и Новосибирских островов, он пришел к выводу, что крупные архипелаги островов располагаются на береговых выступах побережья Северного Ледовитого океана. Таким образом, он предсказал местонахождение Северной Земли, расположенной к северу от мыса Челюскина и Таймырского полуострова и открытой через 90 лет Б. Вилькицким.

На каком-то этапе пребывания в Нижне-Колымске, Врангель и Матюшкин обсуждали вопрос о возможности поисков загадочного материка в океане двумя отрядами. Матюшкин был не против автономии. Однако после первого с Врангелем выхода в океан он писал Энгельгардту: «если бы я один пошел в море, я, может быть, и не воротился бы». Мичман считал, что имеет право только на одну попытку, и она не могла быть неудачной. К счастью, выяснилось, что экспедиция пока вообще не может путешествовать по льдам океана: нужны китовые ребра, которые следует подвязывать к полозьям нарт при прохождении мест с выступами морского рассола.

Врангель решил отправить Матюшкина с дипломатической и торговой миссией на ярмарку в крепость Островное. Сам же со штурманом Козьминым отправился в поход по морскому берегу к Шелагскому мысу. Матюшкину было выделено две нарты.

Поездка Матюшкина на ярмарку значительно расширила сферу ознакомления путешественников с проблемой поисков загадочного материка. Мичман провел дипломатические переговоры и подружился с почетными старшинами чукчей: «В крепость собрались Макамок и Леут — старшины с берегов залива Св. Лаврентия; Валетка, скитающийся с бесчисленными стадами оленей в тундрах, прилегающих к Шелагскому мысу, Эвражка, кочующий со своим племенем на берегах Чаунской губы, и многие другие».

Мичман объявил от имени государя, что экспедиции поручен осмотр Ледовитого моря и его берегов в целях развития дружеских взаимоотношений с местными жителями и выразил просьбу о содействии: «...все присутствующие старшины дали мне слово и руки, уверяя, что они не только примут нас по-дружески, но и употребят все зависящие средства для споспешествования нашему намерению. Договор к великому удовольствию моих гостей был скреплен порядочной порцией хлебного вина». С дипломатическим визитом он посетил ярангу главы племени Леута, где был принят его хозяйкой и семнадцатилетней дочерью. Женщины встретили посетителя громким смехом, в его честь вплетали в свои, намазанные жиром волосы бисер. Хозяйка была почти нагая, «дочь ее нисколько не старалась скрывать своих прелестей». Визит закончился угощением из оленьего мяса и китового жира, имевшего «необходимую приятную степень горечи».

Переносная или стационарная яранга у чукчей

В период пребывания на ярмарке Матюшкин собирал сведения о представлениях чукчей о географии страны. Ценные сведения ему сообщил старшина Валетка, нарисовавший карту местности: «...на снегу палкой он начертил берег Чаунбухты, сделал мысы Раутан и Шелагский, продолжил потом берег прямо на восток, означив несколько рек, и к северо-востоку от Шелагского мыса нарисовал большой остров, который, по его словам, горист, обитаем и должен быть весьма велик, и куда ежегодно они на кожаных байдарах плавают для торгу». Эта цитата из черновой записи 3 ноября 1822 г., сделанной после возвращения из труднейшей трехмесячной поездки по колымским просторам. Большой остров, нарисованный Валеткой, — это остров Врангеля, который виден со скал одного из мысов побережья. Позднее от толмача, владевшего чукотским языком, Матюшкин узнал, что Валетка правильно указал лишь положение острова к северу от мыса Якан, а сведения о торговых операциях были его вымыслом.

Сообщения чукотского старшины о плаваниях на байдарах для торгу привело Матюшкина к мысли, что, возможно, речь идет о берегах Америки. Мичман, конечно, сообщил руководителю экспедиции сенсационные сведения о неизвестной земле, но почему-то со стороны Врангеля не последовало никакой реакции. Возможно, он тоже пришел к выводу, что полученные сведения относятся к Аляске. Но, оценив дипломатическую встречу Матюшкина с представителями чукотского народа как успешную, Врангель в конце шестой главы части первой своего отчета написал: «О земле, которая будто бы видна в море с берегов, никто из чукчей не знал». Но почему там нет ни слова о карте, начертанной Валеткой, где, наряду с Чаунским заливом, Шелагским мысом и мысом Раутан, показан остров, остается загадкой.

Оленеводы Сибири четко представляют конфигурацию и размеры территорий, где живут и путешествуют. А моряк Врангель должен был ясно представлять, что видимая с берегов, примыкающих с востока к Чаунскому заливу, неведомая земля, не может быть Аляской — до нее не менее 800 км, она вне пределов видимости и плавать к ней на байдарах для торгу крайне трудно.

Фердинанд Петрович Врангель (гравюра по рис. С-Ш. Жиро)

К целенаправленным поискам своего острова Врангель, как это ни парадоксально, приступил только в 1823 г. — последнем году работы экспедиции. Предыдущие два года пошли на поиски земли там, где она должна быть по предположениям Геденштрома и теоретическим соображениям Государственного Адмиралтейского департамента.

Федор Матюшкин участвовал в двух первых весенних походах Врангеля во льдах океана. Первый — от мыса Малый Баранов Камень — начался 26 марта 1821 г. Путешественники мечтали открыть материк к северу от устья Колымы.

 Второй поход был начат 16 марта от мыса Большой Баранов Камень. Барон выполнял задание Петербургского начальства, уверовавшего, что «матерая земля» лежит к северу от Шелагского мыса. Стремление как можно дальше продвинуться на север в походах было ограничено Великой Сибирской полыньей, которую Врангель выявил в походе 1821 г.

По морским льдам путешественники продвигались на собачьих упряжках. Применялась методика создания продовольственных складов с помощью основных и транспортных нарт. На пятый день первого похода Врангель обнаружил, что его сто собак сожрали столько рыбы, что необходимо отправить три нарты на базу. Организуемые склады доставляли массу огорчений, постоянно находились под угрозой потери и разграбления хищным зверьем. Но бывали у путешественников и солнечные дни, связанные с охотой и днями отдыха.

В первый поход выступили 22 нарты: шесть основных, остальные — вспомогательные. Преодолев прибрежную полосу торосов, караван вышел на пространство ровного льда и остановился подождать отставшие транспортные нарты. И тут из-за высокой льдины выскочил огромный белый медведь, изобразивший попытку нападения на путешественников. «Ужасный лай и вой сотни собак устрашили зверя и он побежал от нас». Травля продолжалась три часа. Раненный двумя пулями и тремя стрелами медведь остановился и бросился на охотников. К счастью, на пути зверя оказался казак Колесников, который, подпустив его на пять шагов, всадил ему пулю в грудь и добил копьем. Добытый медведь был в длину четыре аршина и весил около 35 пудов.

На третий день путешественники заметили на горизонте мыс Большой Баранов Камень, а рядом — свежий медвежий след. Две нарты были тотчас опорожнены, и Матюшкин с Врангелем отправились на охоту. Но охота не получилась. Проехав 10 верст, охотники попали в эпицентр сжатия: в воздухе послышались раскаты грома, появились трещины, во многих местах выступила вода. Преследование медведя прекратили.

9 апреля Врангель понял, что путь на север закрыт полыньями, и повернул обратно по пройденному пути. Поиски материка были временно приостановлены.

10 апреля первопроходцы остановились, чтобы отпраздновать Пасху. Они уселись у костерка, выпили двойную порцию водки, закусив сбереженными оленьими языками. Врангель пишет: «Вероятно, не было прежде примера, чтобы при таком недостатке всего, что почитается наслаждением, удовольствием, потребностью жизни, общество людей провело целый день так весело, как провели его мы».

15 апреля путешественники вышли на оставленный склад, который оказался целым, несмотря на множество следов медведей и песцов в округе. На шестой день пасхальной недели, подвязав китовые ребра к полозьям, они сделали попытку отправиться по старым следам на юг. Но тут произошло третье медвежье сафари. Сильный внезапный лай собак «разбудил нас ночью и уведомил о приближении медведей». Недалеко от стана они увидели двух медведей «необыкновенной величины». Под командой Врангеля в этот момент находилось пять охотников: мичман Матюшкин, казачий сотник Татаринов, купец Бережной, юкагиры и рядовые казаки. Внезапное появление зверей дезорганизовало охотников. После первых неудачных выстрелов медведи, преследуемые собаками, побежали в разные стороны; казак с юкагиром, вооруженным луком и стрелами, побежали за одним, остальные во главе с Матюшкиным устремились за другим. Выпустивший на мгновение нить руководства Врангель, любивший во всем порядок, неожиданно обнаружил, что остался один в ледяной пустыне.

С большим трудом он вскарабкался на ледяной холм, откуда увидел отдыхающих Бережного и Татаринова. Внезапно появился третий медведь, который вначале обнаружил желание напасть на руководителя экспедиции, а затем устремился к двум, благоразумно отставшим участникам охоты. Врангель, сидя на холме, приготовился отстреливаться. Стрельнуть удалось Бережному, который подпустил медведя на 15 шагов, выстрелил, но только ранил зверя. Оставляя кровавые следы, медведь убежал в торосы.

Отряд собрался воедино только к утру. Первым вернулся Матюшкин с компанией, а через несколько часов, еле переставляя ноги, — и авангард охотничьего отряда. Врангель распорядился наступивший день посвятить отдыху.

Через два дня моряки, пользуясь счислением и компасом, вышли к окрестностям Четырехстолбового острова. Последний день оказался самым тяжелым. Путешественников настиг буран. «Не найдя вблизи ни торосов, ни отдельных льдин, принуждены мы были остановиться ночевать на открытой снежной степи, ничем не защищенные от ветра».

Развести огонь и поставить палатку было невозможно, и они провели шесть бесконечных часов, сидя на нартах, замерзая и мечтая о чае. Откопав занесенных снегом собак, люди продолжили движение на юг и через пять верст увидели воочию остров, до которого оставалось еще 52 версты. Добравшись до острова, они развели из плавника два громадных костра и как следует отогрелись и просушились. На следующий день путешественников приветствовали веселым щебетанием первые вестники весны — пуночки.

Еще пять дней ушло у Врангеля на опись «купы» Медвежьих островов. Но все же к ночи 27 апреля они оказались в устье Колымы — в селении Походск, где в жилой теплой хижине гостеприимные хозяева угостили их недавно застреленными куропатками. На следующий день — 28 апреля 1821 г. — после 36-дневного отсутствия первопроходцы прибыли в Нижне-Колымск.

Сами исполнители свой поход считали неудачным, так как неведомую землю не открыли, но потомки оценили открытие Великой Сибирской полыньи и ледяных островов — гигантских айсбергов. Был приобретен опыт путешествия по льдам на собачьих упряжках. Все вернулись живыми. Получили массу положительных впечатлений об охоте на белых медведей.

Летний период 1821 года Колымский отряд провел, разделившись на три группы. Врангель изучал нижнее течение Колымы и посетил Средне-Колымск. Козьмин занимался описью морского берега от Колымы до Индигирки и посетил Русское устье, где познакомился с таинственной обособленной популяцией русских людей, поселившихся здесь с незапамятных времен.

Матюшкин прошел маршрутом по притокам Колымы — Большому и Малому (Сухому) Анюям. Он познакомился с промыслом северных оленей и определил границу распространения чукчей в верхнем течении Большого Анюя. В этом походе ему сопутствовал выпускник Дерптского университета доктор Кибер, который оказался в экспедиции по рекомендациям Крузенштерна и академика К. Берга. Отряд сопровождали еще два казака.

Поход начался 20 июля выездом на лодке из Нижне-Колымска. Матюшкин пишет, что по берегам постоянно показывались медведи. 29 июля команда прибыла в урочище Плотбище, расположенное на берегу Малого Анюя. Это западная граница массового перехода колымской популяции северных оленей из прибрежных просторов тундры в тайгу. Восточная граница перехода проходит через верховья Малого Анюя.

Матюшкин сравнивает значение регулярных миграций северных оленей для юкагиров с жатвой или сбором винограда для других народов. В связи с ожидающимся прибытием оленьих стад в урочище Плотбище стали собираться охотники: «множество юкагиров из окрестных селений, уже терпевших голод, а также приплывшие на ветках русские из Нижне-Колымска, и все с боязненным нетерпением ожидали прихода оленей». Прибывающие охотники строили шалаши, землянки, жили и под открытым небом. Компанию Матюшкина приютил престарелый зажиточный юкагирский старшина Коркин. В ожидании появления оленей мичман занялся этнографией. Выяснилось, что Коркин — один из последних представителей почти исчезнувшего племени омоков. В его семействе во всей чистоте сохранялся язык этого народа.

Когда разнесся слух о появлении первых стад оленей в долине к северу от Плотбища, все бросились в лодки и поспешили укрыться в заветных местах, где можно было поджидать добычу.

Матюшкин пишет, что олени передвигались отдельными табунами голов в 200—300, «но такие отделения следуют столь близко одно от другого, что составляют одно огромное стадо». В счастливые годы число оленей может составлять многие тысячи, и они двигаются единым фронтом протяженностью от 50 до 100 верст. «Дорога оленей почти всегда одна и та же — между верховьями Малого Анюя и Плотбищем. Для переправы обыкновенно спускаются олени к реке по руслу высохшего или маловодного протока, выбирая место, где противолежащий берег отлог. Сначала весь табун стесняется в одну густую толпу, и передовой олень с немногими сильнейшими товарищами выходит несколько шагов вперед, поднимая высоко голову и осматривая окрестность. Уверившись в безопасности, передние скачут в воду; за ними кидается весь табун, и в несколько минут вся поверхность реки покрывается плывущими оленями. Тогда бросаются на них охотники, скрывавшиеся на своих лодках за камнями и кустарниками, обыкновенно под ветром от оленей, окружают их и стараются удержать. Между тем, двое или трое опытнейших промышленников, вооруженных длинными копьями и поколюгами, врываются в табун и колют с невероятной скоростью плывущих оленей. Оленья охота в воде представляет нечто необыкновенное. Шум нескольких сотен плывущих оленей, болезненное харканье раненых и издыхающих, глухой стук сталкивающихся рогов, обрызганные кровью покольщики, прорывающие с невероятной быстротой густые ряды животных, крики и восклицания других охотников, старающихся удержать табун, обагренная кровью поверхность реки — все вместе составляет картину, которую трудно себе вообразить».

Матюшкин и Кибер провели в Плотбище две недели и по окончании охоты отправились вверх по Малому Анюю в опустелый Островенский острог — место знаменитых ярмарок. Острог находился у подножия возвышающейся над окрестностями вершины — скалы Обром. Жителей путешественники нашли на левом берегу реки, в Обромском летовье. Это были голодающие старухи и дети. Трудоспособное население ушло вверх по реке навстречу оленям, которые в окрестностях острога еще не показывались.

Свои впечатления о просторах, которые ему вскоре пришлось преодолевать на лошадях, собачьих упряжках, лодках и утлом треугольном юкагирском плоту, Федор Федорович выразил так: «Только тот, кто сам побывал в северных странах Сибири, может иметь ясное понятие о не увлекающих взор, но истинно величественных и поражающих красотах, свойственных здешним льдистым, безжизненным, пустынным краям. ...Подо мною тянулись разнообразно разветвляющиеся цепи гор, окруженных яркой зеленью, с увенчанными снегом вершинами, теряясь в голубоватых льдах и туманах никогда не тающего моря. Багровые лучи солнца, предвестники приближающейся бури, окрашивали белые верхи гор прозрачным розовым цветом и рисовались бесчисленными радугами в наполненной ледяными частицами атмосфере. Местами, как острова среди океана туманов, торчали черные, обнаженные зубчатые верхи утесов. Картина представляла нечто неописуемо величественное».

Матюшкин с Кибером вернулись в Плотбище, откуда на лошадях, преодолев при сильном ветре и густой вьюге водораздел, вышли в местечко Пятистенное, расположенное на Большом Анюе в устье р. Камешковой. Здесь они пережили нападение бурого медведя. Лошади, увидев хищника, поднялись на дыбы, медведь тоже перепугался, бросился в лес и скрылся. На свежем снегу Матюшкин увидел многочисленные следы соболей, сделал попытку выследить драгоценного зверька. Соболя он не увидел, зато удалось настрелять белых куропаток и «они составили весьма приятный и полезный прибавок к нашему скудному обеду».

26 августа в маленьком местечке Тигишку путешественники нашли двух старушек и несколько полуголодных детей. Здесь выяснилось, что доктор Кибер не может более передвигаться верхом, и Матюшкин отправил одного из проводников на ветке в местечко Сладкое, чтобы тот вернулся на карбасе, на котором планировалось добраться до устья Ангарки, куда иногда приходили чукчи для меновой торговли. Однако, карбас оказался недостаточно вместительным, и Матюшкин отправил на нем Кибера, а сам поехал верхом по правому берегу Большого Анюя. К несчастью, мичман отправился в поход, оставив на карбасе компас. Проводник заблудился, и Матюшкину пришлось выводить отряд к реке, ориентируясь по характеру коры лиственниц. В результате заблудившиеся все-таки вышли к местечку Сладкому, куда прибыл и доктор Кибер.

30 августа мичман с доктором прибыли в селение Лабазное, где местное население во главе с юкагирскими князьками праздновали день именин государя императора. Путешественники присоединились к празднующим. Все ожидали прихода оленей. Олени показались на правом берегу Анюя против Лабазного 12 сентября. Многочисленный табун покрыл все прибрежные возвышенности. «Ветвистые рога их колыхались как будто огромные полосы сухого кустарника... Прибывшие со всей округи на лодках и пешком якуты, чуванцы, ламуты и тунгусы приготовились к счастливой охоте». Но кто-то нарушил маскировку. «Олень пошатнулся». И к ужасу всех табун отошел от берега и скрылся в горах. «Ужасна была картина всеобщего уныния и отчаяния. Женщины и дети стонали громко... Старшины и отцы семейств стояли молча, неподвижно устремивши безжизненные взоры на те возвышения, за которыми исчезла их надежда».

Это было народное бедствие.

13 сентября путешественники отправились обратно. По дороге они наблюдали, как туземцы, отчаявшись в оленьем промысле, занимались ловлей рыбы. Рыба по Большому Анюю и его притокам поднималась вплоть до селения Лабазное. Ловили ее во время обратной миграции вниз по течению, перегораживая водотоки заколами.

Водным транспортом Матюшкину удалось проплыть от Лабазного около100 верст. У скалы Большая Брусянка, где было юкагирское летовье, путешественникам пришлось остановиться. Река встала окончательно. 24 сентября они отбыли из Большой Бруснянки на нартах, проехали еще около 100 верст до скалы Пятистенной, где в якутском селении сменили худых и бессильных собак на хороших.

Походы Ф. Врангеля и Ф. Матюшкина летом 1822 г.

В Нижне-Колымск путешественники прибыли 29 сентября 1821 г., а 6 октября туда же прибыл и штурман Козьмин с лейтенантом Анжу. Обстановка на базе была напряженная. Врангель ждал репрессий из Петербурга по поводу выбора направления не принесшего результатов первого похода по морским льдам. Видимо, между Врангелем и Матюшкиным уже зимой 1821 г. возникли противоречия о направлении маршрутов весной следующего года, и взаимоотношения между начальником и помощником были далеки от взаимопонимания.

Третий поход Врангеля начался от мыса Большой Баранов Камень 16 марта 1822 г. На этот раз его сопровождали и Матюшкин, и Козьмин. Доктор Кибер был вынужден по состоянию здоровья возвратиться на базу. Путешественники имели продовольствия и топлива на 40 дней, корма для собак — на 35 дней. В составе каравана находилось 19 нарт для провианта, которые по мере разгрузки должны были отправляться восвояси, и пять постоянных нарт.

Опыта продвижения по льдам у моряков прибавилось, но трудности не уменьшались. Врангель планировал пройти 150 верст и там, создав склад провианта и отослав лишние нарты, начать исследования в северо-восточном и северо-западном направлениях.

Ездовая нарта чукотского типа

Однако нарты, не выдержав продвижения среди торосов, начали ломаться в первый же день. На их починку пришлось пустить березовые поленья, предназначенные для топлива.

На второй день, проехав 23 версты, путешественники добыли большого белого медведя, а потом еще одного, который ворвался в лагерь. Детали охоты на первых двух медведей Врангель не описывает. Третий зверь, которого добыли вечером 21 марта, в пылу сражения ранил трех лучших собак.

Утром моряки оборудовали во льду склад и отправили три нарты на базу. Через неделю езда по пространству, унизанному торосами, настолько измучила людей и собак, что пришлось послать Матюшкина на восток для поисков более проходимого пути. На двух нартах с провизией на пять дней Федор Федорович отправился на северо-восток, а Врангель с Козьминым — на север.

В последнем из разведывательных походов Матюшкин прошел 10 верст на север и увидел открытое море. Путь на север был отрезан. Вернувшись к Врангелю, он доложил ему об этом. Лед был тонок, всюду были глубокие трещины, разводья, и Врангель, достигнув 72.02° северной широты и находясь в 262 верстах от берега, решил прекратить поиски материка в северном направлении и приступил к выполнению задания по инструкции, то есть к поискам земли непосредственно к северу от мыса Шелагского. Для этого надо было двигаться на восток.

18 апреля путешественники встретили двух медведей, один из которых стал добычей, но переранил много собак. К сожалению, «мясо его оказалось так твердо, что не годилось даже и на корм собакам».

21 апреля Козьмину и Матюшкину пришлось выехать на легкой нарте для поисков возможного прохода на восток. «С великим трудом проехали версту на С.С.В. через частые остроконечные торосы и встретили полынью шириной по крайней мере в две версты.» Путешественники продолжили продвижение по скатам старых торосов и глубоким снегам. Продвинувшись на 27 верст, они оказались в пределах видимости Шелагского мыса, черные острые скалы которого ясно очертились в южной части горизонта. Расстояние до мыса было определено в 87 верст. Задание Государственного Адмиралтейского департамента было выполнено: земли, кроме всем известного мыса, во всех направлениях не было.

Врангель и его друзья повернули на юг-юго-восток, надеясь при первой возможности развернуться по направлению домой на юго-запад. И тут они были чрезвычайно обрадованы, обнаружив во льду полусгнившее сосновое бревно. Находки плавника во льдах всегда радовали мореходов и были отмечаемы в дневниках. Спутники Врангеля изрубили бревно на мелкие части и погрузили на нарты. В этот момент они находились в 200 верстах от ближайшего продовольственного склада и имели корма для собак всего на четыре дня.

Природа просыпалась. Высоко над головой тянулись к западу многочисленные стаи черных уток, на снегу было множество медвежьих и песцовых следов. Рыхлый снег отвердел, и путешественники, возвращаясь по старому следу, вечером 1 мая 1822 г. достигли берега между Большим и Малым Барановыми Камнями. После 46 дней скитания по пустынным равнинам Ледовитого моря они радовались земле, зеленеющему мху, низким кустарникам, щебету птиц.

5 мая путешественники прибыли в Нижне-Колымск, где их ждал инвалид-казак и старуха — мещанка Сухомясиха, «по обыкновению встретившая нас пирогом и деятельной услужливостью».

Летний полевой сезон 1822 года Колымский отряд начал с восхождения на Пантелееву гору, у подножия которой произрастали плантации голубики, а с вершины открывался вид на заболоченное пространство левобережья Колымы и всхолмленную каменную тундру правого берега.

Далее отряд разделился на две группы: Врангель с Козьминым двинулись на север, вверх по реке Филипповке к мысу Большой Баранов Камень, Матюшкину же было поручено добраться до чукотских кочевий в окрестностях Чаунского залива, осмотреть и описать природные особенности прилегающей территории. Мичману на правах волонтера сопутствовал купец Бережной, который занимался промыслом бивней мамонтов. Был он по-видимому романтиком, сопровождал экспедицию со своей упряжкой, снабдил путешественников рыбой, предоставил лошадей и Врангелю, и Матюшкину.

Матюшкин попал на берега Чаунбухты замысловатым путем. Сначала они с Бережным шли на восток по болотистой лесотундре где «на возвышениях и холмах бродили стаи болотных птиц, которые к северу отсюда не попадаются». Это были, по всей вероятности, гаршнепы, ареал которых достигает как раз правобережья низовьев Колымы и далее ни на восток, ни на север не распространяется. Возможно, это были средние кроншнепы, гнездовья которых только и обнаружены в местах, где прошествовал мичман.

Матюшкин и Бережной стремились выйти на Анюй у местечка Островное, где к ним должен был присоединиться чуванский князь — старшина Мордовский — как переводчик чукотского языка. В Островное они попали, переправившись, по совету юкагиров, с правого берега Анюя на левый ниже устья р. Погиндены, а затем против горы Обром переправились снова на правый. При этом лошади оставались на попечении Бережного, а Матюшкин на последнем этапе плыл на плоту.

Полностью укомплектованный отряд вышел на Погиндену 14 июля и начал подниматься вверх по реке, устремляясь к морским берегам, где их «ждала усеянная озерами тундра, и можно было надеяться найти рыбу и гусей и ими дополнить истощенные запасы». Путь от Островного до Погиндены пролегал по «обнаженной мертвой заболоченной равнине», где не было видно ни птиц, ни зверей.

На Погиндене отряд мичмана внезапно очутился в урочище-оазисе, где лошади наслаждались сочной травой, а путешественники — видом высокоствольных осин и особого вида ивы с тонкими, длинными сучьями. Это была впервые встреченная ими ива-кореянка или чозения. В эти дни медведь попытался приблизиться ночью к палатке мичмана, но был отогнан лайками.

Матюшкин пишет, что по мере продвижения на север долина становилась все уже и в конце концов преобразилась в высохшее русло реки, по обеим сторонам которого громоздились ряды скал, увенчанных зубцами. Это был водораздел рек Погандины и Березовой. Проводники-юкагиры уверяли, что здесь — место обитания злых духов. Но, несмотря на сие обстоятельство, они, «принимая большие меры защиты себя от вредного влияния злых духов», прибывают сюда осенью для охоты за снежными баранами. У русских и якутов эти звери назывались чубуками, у юкагиров — моноро, у чукчей — кытэп. Из-за обилия баранов река, получившая имя по преобладанию среди древесной растительности березы, стала известной и как Малая Бараниха.

Моноро на водоразделе не объявились, и мичман, переночевав под навесом скалы, защищавшей караван от снега и ветра неимоверной силы, постепенно удалился из мест, где лошади могли свалиться в пропасть. Долина расширилась, течение реки стало спокойнее, горы понизились, и следующий ночлег спутники провели у подножия холма. Трудности закончились. Матюшкин застрелил жирного лебедя, а Бережной извлек из недр прекрасный бивень мамонта.

Мичман был особенно рад находке. В первые дни похода в ручье был найден особо крупный экземпляр бивня, но его не удалось извлечь из грунта из-за вечной мерзлоты и отсутствия «длинных острых пешней». Купец выступал как спонсор, обеспечивая экспедицию Врангеля конным транспортом. Бивень вознаградил бы купца за его затраты, и Матюшкин был огорчен первой неудачей.

20 июля наступил первый ясный день после выезда из местечка-крепости Островное. Путники проснулись от громких криков гусей, и охотник Матюшкин получил возможность наблюдать, описать и поучаствовать в варварском промысле потерявших способность летать птиц, отличающихся умом, благородством и когда-то даже спасших древних римлян. Гусей с помощью собаки выгнали на сушу и начали избивать палками. Матюшкин был поражен, с какой быстротой и проворством юкагиры преследовали разбегающихся во все стороны гусей. Таким способом было добыто в короткое время 75 гусей. Из них мичман заполевал только одного. И пришел к выводу, что гусиная охота представляет «необыкновенную картину, несколько напоминающую поколку оленей на воде». В тот же день мичман, взяв полуденную высоту солнца, объявил своим спутникам, что морской берег находится в пяти верстах. Отряд переправился на правый берег реки и заночевал в нескольких верстах к востоку от устья. Весь следующий день они продвигались по берегу моря, занимаясь охотой на гусей, а в полночь достигли балагана в устье Большой Баранихи, где была ставка Врангеля.

В гостях у Врангеля Матюшкин пробыл 10 дней. 31 июля вместе с чуванским князем Мордовским и купцом Бережным он отправился на поиски чукотских стойбищ. В караване было18 лошадей, 12 — вьючных. Лошадьми занимались три якута.

Период линьки гусей заканчивался и бесчисленные стаи их, недоступные для выстрелов, летели на юг. Путникам повезло — они добыли 18 лебедей. «Они линяют не стадами как гуси, а попарно и изредка по четыре на одном озере», — отметил путешественник, который, как и его предки, уважал эту птицу прежде всего за вкусовые качества, а уж затем за внешний облик.

Сафари продолжалось: экспедиция перешла на самоснабжение. Матюшкин последний раз в жизни палкой добыл несколько штук линяющих гусей. Несколько дней затем пришлось потратить на раскопки перспективных на мамонтовую кость местечек. Костей было много, но бивни особой радости Бережному не доставили.

С высоты обрыва, где проводились раскопки, Матюшкин увидал мыс Раутан, мыс Шелагский или Ерри. И пока купец добывал из земли драгоценную мамонтовую кость, а мичман делал засечки и брал азимуты на характерные элементы рельефа, аборигены успели добыть на берегу озера двух оленей.

7-го августа отряд Матюшкина вышел к западному устью Чаунской губы и начал движение в южном направлении по низменному берегу. Через два дня мичман один на один, вооруженный только ножом, встретился с бурым медведем. Медведь терзал тюленя, и мичман благоразумно решил удалиться, но не успел. В письме Энгельгардту он так описывает этот случай: «Я от своих товарищей уехал несколько вперед, задумался и не заметил, как приблизился к черному медведю, который, спрятавшись за камнем, ожидал меня как верную добычу. Было более 100 или 150 шагов (60—100 м), когда я его приметил... Медведь пошел ко мне навстречу... мы пробирались по скату утеса по узенькой залавочке, так что и лошадь трудно было поворотить — под ногами шумящее море, а с правой руки — отвесный утес. Боясь, чтобы медведь не перепугал лошадей и не перетопил бы как их, так и нас, осталось мне идти ему навстречу. С ножом (у меня только и прилучилось это оружие) в руках я побежал к нему. Слыхал я прежде от промышленников, что медведь боится глазу человеческого... Признаться, я не столько надеялся на свою храбрость, сколько на своих товарищей (чуванца и якута), которые прежде сего происшествия много хвастали, у них были ружья, копья. Медведь бросился на меня. Не дошед двух шагов, поднялся на задние ноги, начал рявкать, плевать, бросать в меня каменья, жар его дыхания я чувствовал на лице своем. Я все стоял, не спуская с него глаз. Меж тем время от времени кричал своим товарищам, которых предполагал за собой: “Дай копья, стреляй!” ...медведь становился час от часу нахальнее, но собака, которую мы уже другой день считали потерянной, вдруг из-за меня выскочила, бросилась на медведя и обратила его в бегство».

Жуткая история. Медведь не убежал сразу потому, что не хотел делиться редкой для себя добычей — тюленем. Это же был бурый медведь и в это время года питался, в основном, мышами и кореньями, готовясь к зимней спячке. Эпизод с медведем, едва не кончившийся катастрофой, совпал с другими событиями. Матюшкин надеялся на южном побережье Чаунбухты встретиться с чукчами. Об этом же думал и купец Бережной, мечтавший заняться торговыми операциями. Однако, обнаружить чукчей не удалось. Проводник заявил, что не знает, куда они вышли и где искать чукчей.

И начались нестроения. Спутники захотели вернуться домой. Бережной решил возвращаться прямой дорогой через тундру в Нижне-Колымск, который был в 350 км к западу. Матюшкин не препятствовал, но решил сначала взойти на высокую гору, видневшуюся с востока, осмотреть окрестности и определить дальнейший путь.

14 августа путешественники тронулись на восток. В 20 верстах они заночевали у подножия горы, переправившись через быструю реку. Проснувшись с первыми лучами солнца, они неожиданно увидали в излучине реки брошенное стойбище чукчей. Проводник сразу определился на местности и сказал, что река называется Тауншео, а гора — Гейлы.

Тауншео имеет длину более 100 км и соприкасается в верховьях с одним из притоков Малого Анюя. Путешественники прошли свой путь по реке за пять дней. В первый день похода они встретили «много мест, где некогда стояли чукотские юрты, но самих жителей нигде не видали». Замечены были и большие стада оленей, позволявших к себе приближаться. (В следующем походе весной 1823 г. Матюшкин опять оказался на берегах Чаунского залива и выяснил, что это были действительно домашние олени и чукчи видели отряд, но «по боязни скрывались от нас».) Ночь с17 на 18 августа путники провели в ужасных условиях: сильная буря со снегом и дождем не позволила поставить палатки и развести костер. Ночью ударил мороз и на рассвете пришлось отправиться в путь, «надеясь движением согреть несколько наши оцепеневшие члены».

20 августа путь каравану пересекла «порядочно уезженная дорога», которая, как позже выяснилось, вела в селение Островное. Матюшкин предложил повернуть на запад по дороге, но спутники с ним не согласились и устремились далее вверх по Тауншео. Они надеялись выбраться из болотистых замшелых тундр и быстро добраться до травяных лугов Анюя.

Это был самый трудный эпизод в деятельности путешественника Федора Матюшкина. Мичман не стал рвать отношений с аборигенами и представителем купеческого сословия. Он два дня сопровождал караван, ведомый купцом по водоразделу Тауншео и Малого Анюя. Сопровождал до тех пор, пока все не поняли, что заблудились. На водоразделе каравану пришлось преодолевать кручи, спускаться по осыпям и обходить водопады: «камни и песок катились из-под ног, угрожая увлечь с собой и нас, и лошадей». В конце концов, они спустились с водораздела вслед за стадом северных оленей.

2 августа отряд вышел к истоку какого-то ручья, но никто из путников не представлял, где они находятся. Когда проводник-чуванец признался, что заблудился и совершенно не знает места, впавшие в отчаяние проводники, купец и толмач обратились к своему руководителю с просьбой вывести их отсюда, обещая во всем повиноваться. Матюшкин пишет: «Хотя при сжатом голодном желудке человек не может быть слишком чувствителен к подобной чести, однако я радовался, что дело приняло такой оборот и что я имел возможность выйти из самого неприятного положения». И мичман вывел своих голодных спутников на Малый Анюй через четыре дня, проведя их через хребет вопреки облакам, метелям и вьюгам.

Последней добычей путешественников был тюлень, которого им подарил медведь. Продовольствие подошло к концу, последний ужин перед выходом был из остатков рыбы и сухарей. Последующие дни были не легче предыдущих. Вечер после выхода был ясным, и путники уснули у костра. По привычке они повесили котел, и Матюшкин бросил в него «без всякого приготовления» утку, которую убил камнем отставший от каравана якут. Он отозвал мичмана в сторону и, показывая из-под одежды свою добычу, сказал: «Возьми, тойон, съешь один, ты сильно устал». От утки остались одни перья, был съеден и бульон.

Утром вся окрестность была покрыта глубоким снегом. Пытаясь согреться и обсушиться, путники сожгли шесты палатки «и пошли далее прямо в гору». Они вышли на остроконечный гребень хребта, туман рассеялся, но вокруг были видны лишь крутые, покрытые снегом горы. С трудом было обнаружено место для спуска. До наступления темноты все счастливо достигли подошвы хребта, лошади были изранены при падениях, но могли следовать далее в поводу. Путешественники поздравили друг друга со счастливым переходом через горы и расположились на снегу, под которым лошади нашли себе траву.

Уже ночью трехдневный пост начал мучить людей и к утру стал нестерпим. Каждый реагировал по-своему: иной молился, другой пел унылые песни, третий прыгал и кричал; некоторые стояли неподвижно, устремив в землю безжизненные взоры. Матюшкин старался всех утешить, обещая к вечеру достигнуть «реки и лучших стран». И действительно, с трудом дойдя до цепи высоких холмов, путешественники увидали перед собой обширную долину и разбросанные по ней купы деревьев. Тундра была пройдена! «Лес! Лес!» — раздалось со всех сторон, и мы радостно погнали лошадей вперед».

К вечеру отряд добрался до небольшого озера, берега которого поросли травой. Измученные путники, не разжигая костров и не поставив палатки, пали на сырой песчаный берег. Матюшкин все же уговорил одного якута и поставил в озере сеть. Утром 25 августа все проснулись, когда солнце стояло высоко. В сети оказалось «три больших и несколько малых рыб. Огонь тотчас развели; котел закипел, и за жирной ухой с диким луком и другими травами мы забыли перенесенные нами лишения и были вполне счастливы». Но для полного счастья требовалось добраться до Анюя, для чего пришлось несколько раз форсировать его притоки, про один из которых мичман написал, что не решился бы его пересекать еще раз. Вода в быстрой реке иной раз покрывала седло, утомленные лошади спотыкались, оступались и если бы одна из них упала, то поднять ее было бы невозможно. Пройдя последние пять верст, путешественники достигли, наконец, желанного Анюя.

Отряд остановился ночевать при устье небольшого ручейка. И в этот момент страстный охотник и неутомимый путешественник Матюшкин получил возможность воочию наблюдать соколиную охоту: «Над нашими головами летели два стада гусей, а над ними несся сокол. Внезапно устремился он на стадо, один из гусей свернулся и упал мертвым на землю, а мы поспешили завладеть добычей сокола». Так буднично описал Федор Федорович событие, совпавшее с завершением труднейшего перехода. Его предки и Божье Провидение послали ему в трудную минуту тюленя из морских глубин, а затем гуся из поднебесья. Сокол своим появлением передал привет от великих предков — охотников с ловчими птицами — братьев Матюшкиных и государя Алексея Михайловича.

Провидение вывело мичмана Матюшкина на берега Анюя в тот короткий промежуток времени, когда рыба покидала места летнего обитания и скатывалась вниз по течению в ямы и прочие места, удобные для зимовок. Пять дней Матюшкин с товарищами употребил на рыбный промысел. На притоке Анюя речке Шичутине 26 августа они поставили сеть. Через час из сети вынули «до двухсот рыб разной величины». Рунный ход колымского сига или сельдятки был в разгаре. Запасы путешественников, «несмотря на ненасытность якутов», ежедневно умножались, и команда соорудила на двух лиственницах лабаз. Было складировано около 5000 штук рыбы для помощи будущим голодающим.

30 августа отряд отпраздновал именины императора Александра I. К обеду была приготовлена рыба с диким луком и кореньями. За неимением водки Бережной разделил между всеми остатки табака. По предложению Матюшкина была проведена стрельба из луков, где победители получили приз — большой охотничий нож мичмана и хорошую уздечку. «Несмотря на скудость средств наших к должному торжеству дня, истинное веселье господствовало в нашем обществе, и громкие песни проводников до самой ночи раздавались в долине».

В тот же вечер проводники, отправившиеся ловить лошадей, наткнулись на лабаз, где была сложена зимняя одежда. Кто-то продолжал заботиться о мичмане. Морозы ежедневно усиливались, «а наши платья совсем не были приспособлены к зимнему путешествию». Путешественники взяли для каждого по меховой рубашке и по паре рукавиц и сапог, оставив взамен достаточное количество табаку, пороха и свинца. Кроме того, был поставлен крест, указывавший направление к оставленному складу с рыбой.

31 августа отряд отправился далее, пересек р. Ебундон и вышел на устье р. Елошибал. Здесь жило пять семейств юкагиров. Путешественников приняли радушно, отвели им самый большой балаган. Проводники в восторге рассказывали весь вечер о своих приключениях и своем мужестве: «Проводники наши хвастали бессовестно и лгали ужасно. Присутствие наше нимало не стесняло якутов, напротив, они неоднократно призывали нас в свидетели и, казалось, сами твердо верили справедливости своих рассказов».

Бережной объявил Матюшкину, что решил прожить в селении юкагиров несколько недель, отдохнуть от путешествия и дать лошадям оправиться и подкормиться на здешнем хорошем лугу.

До Нижне-Колымска оставалось еще 500 верст. Мичман решил добираться по воде. Надо было торопиться: река со дня на день могла встать. Из осин и тополей был связан небольшой плот, и Федор Федорович с лоцманом, мальчиком лет пятнадцати, 6 сентября, простившись со своей командой, отплыл. Мальчик был сыном старого юкагира, которому Матюшкин подарил свое ружье с порохом и свинцом. Лоцман был полезен на порогах и отмелях. Кроме того, оказался хорошим стрелком: в первый же день застрелил из лука оленя, стоящего на берегу. Вдруг выяснилось, что они в спешке забыли взять огниво. Пришлось им провести холодную ночь без огня и поужинать сырым деликатесом — ножными жилами и мозгом оленя. Матюшкин пишет: «Трудно представить себе путешествие, затруднительнее нашего. Неуклюжий плот не слушался весел и беспрестанно задевал за камни и отмели, то вертелся среди реки, то шел кормой вперед... При спусках с высоких порогов плот наш погружался в волны и вода покрывала нас». К вечеру причалили они к устью Лабунгены и ночь провели опять без огня, совершенно мокрые. Но судьба все-таки сжалилась над ними: в полдень 8 сентября они заметили на берегу дым тлеющего костра. Тут же остановились, развели большой костер, обсушились, согрелись и «сварили себе славную похлебку из оленины».

Далее сплав продолжался с поддерживаемым огнем на плоту. К ночи достигли горы Обром, где проживало несколько юкагирских семейств. Положение местного населения было очень тяжелым: охота и рыбная ловля не удались, и люди голодали. Гости угостили хозяев олениной. В селении Малом Ветреном Матюшкин пересел с плота на карбас, который ему передал юкагирский старшина Коркин. На карбасе путники плыли до 15 сентября и были остановлены льдом. Они поселились на Русском острове, где сделали шалаш и прожили два дня.

Матюшкин предусмотрительно взял на карбас упряжку собак и нарты. Когда лед достаточно окреп, путешественники двинулись по льду реки. Приключения продолжались: несмотря на сильный мороз, местами путники проваливались под еще тонкий лед. «Наконец, 24 сентября возвратился я в Колымский острог после 94-дневного отсутствия», — написал Матюшкин, заканчивая свою главу в отчете. Это путешествие Матюшкина было самым продолжительным и самым трудным.

В последний год работы Врангель разделил экспедицию на два отряда. Сам он отправлялся во льды океана, чтобы еще раз попытаться отыскать предполагаемую там большую землю, а отряд Матюшкина должен был описать Чукотский берег до мыса Шмидта. Этот мыс был крайней точкой, до которой в свое время доплыл капитан Кук. Выздоровевший доктор Кибер отправлялся с Матюшкиным как натуралист.

Группа Врангеля начала поход от устья Колымы 26 февраля 1823 года и 8 марта достигла Шелагского мыса. Старшина чукчей, кочевавших в его окрестностях, узнав о гуманных целях экспедиции, описал подробно не только границы своей земли — от Большой Баранихи до Северного мыса (мыс Шмидта), но углем на доске нарисовал положение Шелагского мыса, называя его Ерри. И рассказал, что между мысами Ерри и Северным в летние дни бывают видны за морем высокие горы, покрытые снегом, но зимой их не видно. Как помним, точно это же рассказывал (и рисовал на снегу карту) Матюшкину старшина чукчей Валетка.

На поиски острова, видимого летом в ясную погоду с мыса Якан, барон Врангель пытался отправиться несколько раз, но все попытки оказались неудачными из-за крайне сложных природных условий (торосы, штормы, дрейфующие льдины и пр.) Эпопея поисков северного материка лично для Врангеля закончилась в апреле 1823 года. Как великий путешественник он, конечно, состоялся — к острову не подошел (до него оставалось всего 30 миль), но определил и описал его местоположение по опросным данным — хотя сам не был уверен в точности этого описания и находился в подавленном состоянии. Не мог он знать, что только через 91 год пролив Лонга, отделяющий остров Врангеля от северной оконечности Восточной Сибири, преодолеет пешком по льдам капитан Бартлетт — он вышел к мысу Якан, двигаясь в обратном направлении — от острова.

Оставшийся во льдах без продовольствия (ни один заранее приготовленный склад не был найден) отряд Врангеля был обречен на гибель, но Провидение не оставило отважных землепроходцев: 6 апреля они внезапно встретились с отрядом Матюшкина. Мичман, возвращаясь от мыса Шмидта (мыс Северный), «выбирая по возможности удобнейшие пути... подвигался небольшими переездами, занимаясь описью берега». Отряд его был в совершенном порядке, достаточно снабжен съестными припасами. Матюшкин спас отряд Врангеля от голодной смерти.

После встречи Врангель решил продолжить опись берега Чукотки вплоть до Колючинской губы, а у Матюшкина возникло желание сделать еще одну попытку поисков Северного материка. Но для начала объединенный отряд решил посетить мыс Якан, с которого летом видны снежные пики загадочного материка. Мыс они обнаружили 8 апреля в 22 верстах к востоку от Кекурного мыса. Якан представлял собой скалу, далеко вдающуюся в море. Погода была ясная. Долго путешественники пытались увидеть землю, но горизонт был пуст.

9 апреля экспедиция вновь разделилась на два отряда: Матюшкин на трех нартах, взяв с собой толмачом казака Киприянова, отправился по льдам в море на север. Определение в состав отряда толмача говорит о том, что путешественники продолжали верить в возможность открытия северного материка. К сожалению, и Матюшкину не удалось открыть остров Врангеля — в 16 верстах от острова его остановила Великая полынья. Вернувшись на материк, он занялся описью берегов Чаунского залива.

Здесь второй раз пересекаются пути Федора Матюшкина и Сергея Обручева, который прибыл в Певек на пароходе «Смоленск» 14 августа 1934 г. Прошло 111 лет после походов Врангеля и Матюшкина и 8 лет после Индигирской эпопеи и открытия хребта Черского. Чтобы понять структуру северо-востока, требовалось разобраться, как сочленяются Анюйские хребты с другими хребтам, как и какие там породы контактируют друг с другом. Обручев два года прожил с оленными чукчами. К сожалению, он так и не познакомился с трудами своих предшественников-первопроходцев Врангеля и Матюшкина. В книге «В неизведанные края» он пишет: «...мы с Салищевым покрыли маршрутами огромные пространства Колымо-Индигирской горной страны; во многих изученных нами районах до нас не был ни один исследователь». Все так, если бы не гора Наглойнын на южном побережье Чаунской губы. Это та самая гора Гейлы, с которой Матюшкин осенью 1822 г. надеялся осмотреть окрестности, следуя по р. Тауншео до водораздела с Малым Анюем. Описание этого маршрута дано в главе 7-ой части 2-ой отчета, где дано также описание геоморфологии пространства между Колымою и Шелагским мысом.

В Нижне-Колымске все участники экспедиции собрались 10 мая 1823 г. Полевые работы были закончены. Далее были Верхне-Колымск и Якутск, куда вернулся и отряд Анжу. В Иркутске Врангель посетил горячие Турусинские ключи, чтобы подлечиться от мучительного ревматизма, приобретенного во льдах. Кибер описал бальнеологические возможности посещенных вод. Матюшкин и Козьмин, не задерживаясь, выехали в Москву. Энгельгардт в письме от 14 января1824 г. из Петербурга писал Матюшкину: «Здесь говорят о больших наградах за вашу экспедицию; полагают, что будет каждому чин, крест и пансион. Последнее — главное... Из одного письма твоей маменьки ко мне мог я догадаться, что у вас с бароном Врангелем что-то не ладилось; не говори о том чужим людям, ты знаешь, как в свете делается: из одного твоего слова сделают целую речь; это дойдет искаженным до Врангеля и до высшего начальства и может сделаться тебе вредным».

Матюшкин отвечал: «О наших будущих наградах — признаться я с некоторого времени стал ко всему равнодушен — мне все равно, буду ли капитан-лейтенантом или останусь мичманом — если я и мало сделал, то, по крайней мере, столько претерпел, что всякая награда не будет мне награда. Кто мне возвратит четыре года жизни? Кто мне возвратит совершенно потерянное и расстроенное здоровье? Нет, при перемене погоды (у нас опять зима) у меня начались ревматизмы — в мои лета, в 24 года — ревматизмы... Капитан-лейтенантом меня не делают, эта награда принадлежит Врангелю, но мне бы хоть дать старшинство лейтенантского чина с отправления моего в Сибирь, т. е. 1820-го года».

Матюшкин задерживался в Москве, ожидая прибытия Врангеля. В Петербурге всех участников экспедиции принял руководитель Адмиралтейского департамента генерал-адмирал Г. А. Сарычев. Затем Врангель и Анжу были приняты императором. По-видимому, участников экспедиции достойно наградили чинами, крестами и пансионом, но возвратить здоровье было не в силах даже императору.

Однако, Врангель не считал дело законченным, душа его была еще в походе во льдах Северного Ледовитого океана. Он знал точно, где находится земля, которая может быть частью обширного материка. Прокручивая в памяти радости и огорчения, «солнечные дни» и смертельные опасности прошедших четырех лет, он должен был вспоминать свои успехи и упущения. Успехи были оценены историей, а упущения переживались внутри себя. Семьи у него еще не было, поделиться было не с кем, и барон, не находя себе места, замкнулся, стал избегать общения с окружающими. Можно предположить, что Врангеля тяготило то, что он вовремя не прислушался к сведениям, полученным Матюшкиным во время его дипломатической поездки на ярмарку в Островное. Но барон не любил признаваться в ошибках.

Федор Матюшкин, отдавший много сил решению проблемы Северного материка, видимо, был уязвлен стремлением Врангеля отстранить его от участия в открытиях. Особенно это проявилось на последнем этапе полевых работ, что отразилось в письмах Энгельгардта.

В 1828 г. начальство все-таки провело опрос местного населения о землях, видимых с берегов Чукотки. Опросы подтвердили уже известные сведения. Но чукчи считали, что достижение земли на собачьих упряжках возможно только в январе и феврале, когда со стороны видимой земли переходят стада оленей.

Тяжелое настроение по возвращении из походов, видимо, было не только у Врангеля. Жизнь в столицах путешественникам не нравилась, неурядицы уходили в прошлое, в памяти оставались только солнечные дни. И 23 августа 1825 г. военный транспорт «Кроткий» под командованием капитан-лейтенанта Врангеля отправился в кругосветное плавание. В составе команды были лейтенант Матюшкин, штурман Козьмин и доктор Кибер. Это было последнее совместное плавание Матюшкина с Врангелем.

Дальнейшие пути моряков разошлись. Матюшкин отправился тянуть лямку флотского офицера. Служил в Черном и Средиземном морях, где получил боевую практику. Он любил морскую службу, гордился кораблями, которыми командовал: «“Три святителя” и “Три иерарха” — хорошие корабли, и каждый из них отвечает за трех, но моя старуха “Варшава” лучше чем “Три святителя” несет паруса...», — писал он своему другу Ф. Лутковскому.

В 1849 г. Ф. Ф. Матюшкин в чине контр-адмирала был переведен на Балтику. Во время конфликта королевства Дании с герцогством Голштинией он отрядом трех кораблей блокировал Кильский залив. В 1851 году, после 34 лет непрерывных плаваний и походов, кончилась его служба на флоте, но он продолжал служить в морском ведомстве, занимал высшие должности, был председателем Морского ученого комитета и занимался редактированием морского устава. В это время он встретился с основателями Русского Географического общества и стал его членом.

Во время Восточной или Крымской войны Ф. Ф. Матюшкин в должности главного командира участвовал в обороне крепости Свеаборг, являющейся базой галерного гребного флота. Крепость прикрывала подступы к Кронштадту и защищала северное побережье Финского залива и Петербург. Военным губернатором Кронштадта тогда был Ф. П. Литке. Свеаборг располагался на невысоком острове и был вполне доступен для дальнобойной артиллерии английского флота. Крепость была подготовлена к защите стараниями прибывшего до появления вражеского флота контр-адмирала Матюшкина. Под его руководством были укреплены и усилены артиллерией форты, поставлены на фарватере мины, подвезены боеприпасы и продовольствие. Был поднят дух защитников крепости. И крепость выдержала две бомбардировки.

Подготавливая очерк о Ф. Ф. Матюшкине для «Охотничьих просторов», автор стремился показать его прежде всего как охотника. Охотничья тема прекрасно выражена им самим в главах «Отчета о путешествии» и в письмах директору Лицея Энгельгардту. Но личность адмирала Матюшкина нельзя ограничить только охотничьей тематикой. За четыре года, проведенные в экспедиции на Колыме и Чукотке, он проявил себя как исследователь-географ широкого профиля. Лицейские годы и кругосветное плавание под руководством В. М. Головнина дали ему начальную подготовку, которая получила развитие в походах.

Но вне покинутой земли

Такие видел он пейзажи,

Каких представить не могли

Ни Горчаков, ни Пушкин даже...

(Александр Городницкий, 1999)

Врангель и Матюшкин прошли по местам, которых еще не было на картах. Предшественниками их были казаки допетровской эпохи, которые двигались по течению главных рек. Матюшкин первым прошел с запада на восток в пределах северного окончания нагорья Черского и его можно считать предшественником И. Черского и С. Обручева, выделившего нагорье через 100 лет. Мичман в письме Энгельгардту дал схему хребтов северо-востока, где выделил Верхоянский хребет и два хребта, пересекающие левобережье Индигирки. Он дал прекрасное «Описание пространства земли между Колымою и меридианом Шелагского мыса»: сведения о рельефе, реках и горных породах, среди которых преобладает черный шифер (сланцы), пересекаемые во всех направлениях жилами крепчайшего камня (диабазами?), кварца, полевого шпата и яшмы. По наблюдениям Врангеля и Матюшкина можно было составить первую геологическую карту, и история геологической изученности должна начинаться их именами!

Матюшкин был членом Русского географического общество. Вступил он в общество после его организации, где главную роль играли Литке и Врангель, а также академик Берг, мореплаватель Крузенштерн и др.

И. С. Тургенев выдвинул тезис, что охотник, по определению, должен быть хорошим человеком. И Ф. Ф. Матюшкин всей своей жизнью подтверждает это представление. Вот как характеризуется 13-летний Федя Матюшкин в ведомости Царскосельского лицея: «Матюшкин Федор — лютеранского исповедания. С хорошими дарованиями: пылкого понятия, живого воображения, любит учение, порядок и опрятность; имеет особую склонность к морской службе; весьма добронравен при всей живости, мил, искренен, чистосердечен, вежлив, чувствителен, иногда вспыльчив и гневен, но без грубости, и только на минуту, старается истреблять в себе и этот недостаток».

Таким он оставался и в тяжелейших условиях полярных экспедиций. Думал всегда не только о себе, но и обо всех, кто оказывался в таком же тяжелом положении. Наловил во время кратковременного хода рыбы и оставил ее на лабазе для аборигенов, которым этот дар очень помог в зимний период. Подарил свое единственное ружье отцу мальчика, который сопровождал его при плавании на плоту. Спас от голодной смерти отряд барона Врангеля, потерявшего продуктовые склады. За четыре года полевых работ Матюшкин вообще проявил себя, как более приспособленный полевик-исследователь, чем Врангель. А его научная подготовка, заложенная профессорами Царскосельского лицея, не уступала подготовке Врангеля, пользующегося консультациями ученых Дерптского университета.

Как географ и землепроходец Матюшкин остался в тени Врангеля, который первым сообщил миру о местонахождении острова, названного его именем, не упомянув при этом, что первым о нем узнал от чукотского старшины Матюшкин. Этот факт в истории полярных путешествий не получил должной оценки.

Сопоставимая история получилась и с обороной крепости Свеаборг. Современники, к счастью, по достоинству оценили вклад Матюшкина в оборону Финского залива. Ему был пожалован чин вице-адмирала. Полным адмиралом он стал в 1867 г. Однако в памяти потомков имя Матюшкина как боевого адмирала почти исчезло. Даже биограф Ф. П. Литке А. И. Алексеев в своей монографии, касаясь бомбардировки крепости Свеаборг, не упоминает имени Ф. Ф. Матюшкина.

Вот так и получилось, что Федор Матюшкин более всего известен нам, как друг Пушкина; как географ и полярный исследователь он остался в тени Врангеля, а как военный моряк и защитник Отечества — в тени адмирала Литке.

Федернельке — Федорушка был верным другом: узнав во время второго кругосветного плавания об аресте Пущина он написал Энгельгардту. «Пущин не может быть виноват! Не может быть преступником! Я за него отвечаю. Признаюсь Вам, Егор Антонович, прочел его в списке, я думал, что и я виноват, я его так любил, так люблю. Разберите его жизнь, его поступки; никто из нас не сделал столько добра как человек и как русский».

Страшным ударом для него была гибель Пушкина. Ужасная весть застала его в Севастополе. Он пишет Яковлеву: «Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил?! У какого подлеца поднялась на него рука?! Яковлев, Яковлев! Как мог ты это допустить?! Наш круг редеет; пора и нам убираться...».

В 1870 г. сенатор Ф. Ф. Матюшкин, будучи членом комитета по сооружению памятника А. С. Пушкину, предложил поставить памятник поэту не в Царском Селе, как вначале предполагалось, а в Москве.

Поэт думал: Кому из нас под старость день Лицея/ Торжествовать придется одному?

Федор Матюшкин и стал одним из последних. Скончался он 73-х лет в Бологом, был похоронен в Петербурге на Смоленском кладбище, а позже его останки перенесены в Александро-Невскую лавру.

Именем Федора Матюшкина названы гора на острове Врангеля и мыс в Чаунской губе на Чукотке.

г. Москва