Дворянчиков Евгений Васильевич
На Алтае охотники — народ своеобразный, а в горном районе и вовсе особенный. Наши проводники — Лешка и Сергей — тому яркий пример. День целый вместе, хлеб делим, трясемся в седлах, преодолевая бурлящие потоки и горные хребты, а ближе не стали. Молчат и все тут.
А мне все надо узнать поскорее, я от природы такой.
Вот, взять, к примеру, растения здешние. Едем мимо кустарников с ягодой. Ягода красная, синяя, бурая и на вид вкусная, а съесть боюсь. Спросил у алтайцев, как называется, — сам не рад. Зашикали на меня, глазами таращат, тишину слушают.
Стал пробовать понемногу. Ухвачу с седла на ходу и в рот. Красная ягода — чистая смородина, а бурая, как выяснилось потом, — брусника. Синяя же свела мои челюсти напрочь горечью. Посмотрели сотоварищи на меня и подобрели лицом. Не принято здесь на охоте шутковать-то. Серьезное дело ладим: за маралом едем, а то и медведя самого заполюем. Мне не по себе немного.
Дома, в наших степях, я охотник авторитетный, признанный. А тут, чувствую, не воспринимают должно, по рангу. Ведут молча, как тельца глупого, и молчать еще велят. Все мое нутро воспротивилось. Но молчу пока. Времени впереди много. Дней пять, не меньше, жить нам тут вместе, разберемся. Подумаешь, — промысловики, таежники, мы-то ведь тоже не хухры-мухры, повидали всякого.
Но лошади! Что за чудо! Взбираются по камням, словно козы. Ими и управлять особенно не надо. Сами знают, где поубавить шаг, а где догнать караван рысцой. Трудно коням. Тропки петляют туда-сюда по крутому склону, давая возможность маленькой передышки. Иной раз вдруг остановится конь на самом узком каменном изгибе, опустит голову к тропе, тяжело поводя крутыми боками, и станет страшно. Такая крутизна внизу! Голова с непривычки кружиться начинает. Постоит чуть, нащупает задними ногами опору на камне и снова вверх. Я уж не погоняю, боюсь испугать ненароком.
Но лошади! Что за чудо!
Спуск на перевале ничуть не легче. Иногда спешиваемся и ведем коней в поводу. Вроде вниз идем, а пот летит крупной картечью от напряжения. Только на второй день маленько пообвыкся, стал по сторонам поглядывать. А посмотреть есть на что. Дал же Господь столько красоты этим молчунам! С вершины такое открылось! Внизу речка бурлит, а по склонам полосы изумрудно зеленых кедрачей с дорогим вкраплением уже золотых лиственниц.
Осень, у оленей свадьбы. Сегодня утром на сиверах ревел бык. В прицел хорошо видать было, как копытил на полянке землю и бодал тоненькую березку, сдирая кору. Сразу прошли прочь все маленькие мыслишки. Так бы и смотрел на неистовство плоти, бурлящей среди осеннего торжества. Ради только этого можно было ехать тысячи верст. Кто знает, случится ли еще когда тут быть, хотя я специально не стал поднимать шапку, оброненную на очередном трудном перевале. Приметы уважаю.
Везет мне на Сергеев. Среди друзей добрая их половина. В Казахстане встречает Сергей. Тот — настоящий друг и охотник, каких мало. Мой постоянный спутник и охотничий товарищ тоже Сергей. Тянет его, как и меня, невесть куда. Казалось бы, чего искать, все ведь дома есть. Нет, надо еще в горах побывать: тут маралы, медведи. Тут дух другой и люди особенные. Вот приехали и не ошиблись. Глядел я на красавца оленя, что ревел от жизненного восторга на склоне крутой горы, и благодарил Бога , что привелось увидеть.
Сегодняшний наш проводник — тоже Сергей. Молод еще, а уверенности и строгости суровой с избытком. Думал поначалу — напускное. Пригляделся: на самом деле, опыта не занимать, о звере многое понимает и рассуждает верно. В первый же день выманил своей дудкой марала-жениха. Стрелять было далеко, да и ни к чему. Мы еще не налюбовались, не прижились хоть на время, не надышались тутошней сутью.
А какие речки! Вода в них — чистый кристалл. Устаем с непривычки лазать по горам. Утром пройдемся и валимся с ног, а чуть позже, вечером, самый рев начинается. Тут не говорят: бык ревет, говорят: поет. Так и говорят: «Слышь, как поет!»
Нас четверо. Два Сергея, я и конюх Лешка. Он все больше с конями, хотя карабин за спиной имеет всегда. Гляжу на него — ничего особенного в нем нет. Ну, сидит, словно влитой в седле, ну, по горам скачет, словно циркач, — дело наживное, все с опытом приходит. Да чувствую нутром — не так прост человек. Есть в нем стерженек, который сразу не углядеть. Недаром наш проводник вечерком советуется с ним между делом. Спросил я как бы ненароком этого Леху, как, мол, давно охотишься. Глазом не моргнул, выпалил:
— Я-то и вовсе не охотник, вот брат мой старший, тот охотник, а я так себе, нет страсти особенной.
Смотрю и думаю — придуряется или на самом деле правду говорит? Не охотник? А как начал вечером после рюмки вспоминать. Тут он недалеко и медведя брал, и маралов добывал как бы между прочим. Мы с моим напарником только переглядываемся. Не понять нам сразу этих людей, а хочется ясности.
Утром полезли на гору. Проводник идет нешироко и устали не ведает. Мы же запросили отдыха после сотни шагов вверх. Даже присесть основательно нельзя, скользишь по траве вниз. Пока добрались до нужного уровня, умылись по?том. Зато как хорошо все видно! Тут от нас не укрыться зверю, все как на ладони. Умеет наш провожатый выбрать место — не отнять. Я все больше начинаю верить в его основательность в нашем деле.
Раза три проиграл Сергей в свою дудку с интервалом. Нету ответа. Даже грустно стало. Сидим, молчим, поглядывая по сторонам. И вдруг как заорет где-то справа, на самой гриве. Мороз по коже, в руках озноб. Подошел красавец. Только снова далековато. Стоит, слушает и ближе ни шагу. Снова трубить боязно — спугнуть можно и ждать — терпения нет. Какой зверь! Темная шея и великолепная светлая стать могучего тела. На солнышке он вообще песочного оттенка. Постоял олень сколько-то и пошел не спеша в кедровую тень. Решили оставить до вечера. Куда ему деться? Поди коровы рядом, а куда от любви?
Обедали всухомятку, костер не разводили. Только-только вроде прилегли, а уже пора подниматься на вечерний дозор. Я на прежнем уровне остался, а два Сергея еще выше полезли. Мне тоже с ними хочется, а сил больше нет. Караулю на совесть. Понеслась над ущельем песня влюбленного марала. Очень хорошо выводит Сергей на своей кедровой дуде, и олень отвечает из кедрача, да так жарко, снова мурашки по коже. Вот, довелось и нам услышать, слава Богу. Не добыли мы и этого ревуна, не пришел на верный выстрел, а ошибиться не хотелось.
Прошел еще один день. Шумит речка Куба и не уснуть сразу от переизбытка чувств и впечатлений. Решили разделиться. Мы с Алексеем на конях подались в другое место, там с вечера он заприметил маралуху. Есть вероятность заполевать самого жениха.
Трудна дорога по самому низу вдоль речки. Тут и сложные броды с камнями, и крутые распадки с лесом. Того и гляди, по глазам нахлещет ветками. Зато само место порадовало. В сиверах моховое покрывало да россыпи каменные среди лиственниц и пихточек, а на солнопеке кедрачи да елки. Туда все внимание.
Устроились мы и стали ждать. Скоро солнышко покатилось за гору и стало немного тревожно от ожидаемого чуда. Гляжу, Леша дудочку свою достал. Не похожа она на другие. Сделана уж больно по-современному. Мундштук с пищиком от детской игрушки, а сама труба из гофрированного канализационного шланга. Большое недоверие у меня к его инструменту. Сколько уж писано, что нет лучше берестяной или деревянной дудки. Лешка видит мои сомнения и потому немного тушуется. Постоял чуть рядом, а потом ушел повыше, чтобы не смущаться. Ну, думаю, напоет сейчас, и птицы последние разлетятся.
И точно. Как запищит позади — то ли раненой утицей, то ли молодой вороной. Сердце мое от горечи свалилось на дно ущелья, где без устали красиво поет горная вода. Снова полилась мелодия и теперь уже мелодичнее, да только уж бойко слишком. Больше на плясовую смахивает. Если и стоит среди зарослей наш бычок, то вряд ли тронут его эти звуки. Я даже представил, как он крутит удивленно головой среди своего гарема, и мне стало смешно. Хорошо, что Лешка не видит моей ухмылки.
В другой раз пробует мой провожатый свой новый инструмент. Полилась музыка по распадку долгая и почти жалобная. Наши степные волчицы обзавидовались бы до смерти такому унынию.
«Сорвалась охота», — решил я огорченно и, было, уже хотел попросить Лешку сделать в концерте паузу. Но просить не пришлось, сам замолчал. Я оглядел все полянки на той стороне через карабинный прицел. Никакого движения. А солнышко совсем спряталось за вершинки гор и стало ощутимо прохладнее. Не буду особенно расстраиваться, ведь не за мясом же мы ехали столько верст, в конце-то концов. Вон, какая красотища вокруг, надо насытиться ею, пока есть время и возможность. Давит немного горная величавость и нескончаемая основательность этого величия. А я сижу посреди вечной этой красоты маленькой козявкой, расхищаю ее крохи, чтобы увезти с собою для других. Есть в этом что-то особенно хорошее, что делает тебя чище и человечнее.
Еще раз запела Лешкина дудка так неожиданно красиво и верно, даже озноб по коже. Вот она — правильная песня! Отлетели последние звуки, замирая в тени старых кедров по самым дальним гривам, где отсвечивают матово головы скал. Казалось, сама природа заслушалась отголосками этой песни. И свершилось чудо. Из полосы кедрача с подсвистом ответил обманутый верной мелодией марал. Вот он вышел на чистину и еще раз протрубил в осенний вечер свою боевую песню. Теперь мне вдруг стал понятен ее определенный жизненный смысл. Тут и страсть, и желание жить и обладать, и много любви к этим горам с каменистыми тропами. Все умещают странные звуки, идущие от оленьего сердца.
А Лешка, освоив верные ноты, снова и снова раскидывал их по распадку, распаляя все больше дремучий инстинкт зверя. И этот нашел березку и ну, ее бодать! Постоял и снова осторожно двинулся вдоль границы кедрача вниз. От моего волнения даже оптика запотела. Ну, не чудо ли?! Идет зверь лесной, неповторимо красивый. Гонит его страсть и желание. Но найдет бедняга вместо соперника пулю. Даже грустно на миг стало. Только подумал и тут же спугнул удачу. Унеслась она легкой птичкой за горы. Встал наш красавец и дальше ни шагу, словно нашептал ему лесной дух про наше алчное любопытство.
Все здесь другое — и время, и мысли, и расстояния. Мне казалось, что карабинный выстрел будет впору, а на самом деле далековато. Мы сидим на сивере, а бык на солнопеке, и до него никак не ближе пятисот шагов. Лешка спел по-новой, да еще с добором два раза мыкнул. Это он только что у быка перенял. Наш красавец опять ответил и вроде бы жарко и нетерпеливо, да только вниз не пошел, а спрятался в кедровой ленте и оттуда еще раза два-три пел призывно. «Ну, — думаю, — стемнеет и выйдешь, никуда не денешься». Руки занемели от ружейной тяжести. Боюсь пошевелиться. Смотрит, поди, из чащи, каждый куст оглядывает.
Снова запела Лешина дудка, и теперь, в преддверии ночи, понеслась песня еще дальше, стучась о камни и горные хребты. И оттуда, из каменного неведома, пришла весточка. Там тоже пел олень, оповещая всю округу о желании любить и жить. Так сильно задела меня эта далекая песня, я даже привстал на миг с моего мохового сиденья. Пытаюсь Лешку углядеть позади себя, чтобы поделиться восторгом. Но не вижу — здорово замаскировался. Ведь рядом играет, а не найти сразу.
Вдруг тревожное ощущение пронзило все мое тело и мозг. За камнем, что прямо надо мной, на тридцать шагов выше, башка выглядывает. Медведь! Как он тут оказался?! И выглядывает так осторожно, ну, совсем по-охотничьи. Застучало сердце, вспотели ладони. Захотелось крикнуть, Лешку предупредить. А может, Лешка сам его видит и уже на прицеле держит? Я сразу о карабине вспомнил и руки сами понесли его к плечу медленно и плавно, мне останется только довернуть корпус и тогда…. Не хочу вспугнуть удачу снова и гоню все мысли прочь.
Только приклад коснулся плеча, запела Лешкина дудка. Словно и не было никакого медведя. Стою с карабином и пытаюсь собрать во рту слюну сухим языком. Колотит слегка от страха и не пережитого охотничьего счастья. Но не обидно нисколечко, даже легко как-то сделалось. Ушел зверь и ладно, может быть, даже к лучшему. Ведь как страшны в это время мамаши с медвежатами. Но как подошел-то скрытно! До нереальности быстро пролетели секунды видения. Сесть не решаюсь, все пытаюсь убедить себя в подлинности события. Наверное, именно в таких случаях щиплют себя за кожу. Но почему-то моя интуиция подсказала мне, что зверь ушел и намерений дурных, скорее всего, не имел. Вот так, запросто может и к палатке ночью подойти. Представил себе, и стало тревожно. Решил Лешке ничего не говорить. Не поверит. Все, что рассказываю, под сомненьем у них. Ну и пусть. Я-то видел точно. Скорее всего, обманула зверя все та же Алешкина музыка. Уж больно душевно выводит. Пришел мишка на ревуна посмотреть, а может, надеясь добыть певца, ослепленного жаждой битвы. Вот как все случилось.
Пришла ночь, и размылись лесные очертанья. А бык в кедраче все надрывался, пытаясь выманить соперника на нейтральную территорию для серьезного оленьего разговора. Кони сами доставили нас к месту под горой, где наши товарищи жгли костерок, готовясь слушать друга и поведать самим о кусочке жизни, что пролетела сегодняшним вечером.
Как хотелось мне рассказать о моей истории, в какой-то миг совсем было решился, да что-то удерживало все время, так я и уснул. А наутро решили двигаться дальше.
Набиваем арчемаки пожитками, и славные наши кони везут нас к неведомым далям, навстречу всяким невероятностям. Трудна дорога. Коням особенно тяжело. Десяток шагов в гору — и становимся на передышку. Внизу речка смотрится тоненьким ручейком, а нам еще забираться и забираться. Нескончаемая красота куда ни глянь, только нет полного умиротворения, гложет какая-то тревога. Да и как не тревожиться — справа обрыв, слева крутизна великая. Тропка вьется среди скал шершавой змеей. Скорее бы освоиться.
К лошади мне не привыкать, все детство прошло рядом с этими животными. Мальчишкой мог сутками скакать без седла и ничего, тогда я был худеньким, а кони степные резвыми. А теперь везет аргамак мои сто двадцать килограммов, и я молю Бога, чтобы он не оступился на откосе, не запалился на подъеме от такой тяжести.
Выбрались на гриву, полегче стало, кое-где даже рысцой прошлись. Начинается спуск. Он ничуть не легче подъема. Иногда ведем коней в поводу и тогда кажется — лошадь обязательно на тебя наедет. Но здешние кони, на самом деле, необыкновенные. Я сколько раз замечал, как мой меринок тщательно всматривается в воду, прежде чем сделать очередной шаг на броду. Камни разглядывает в глубине, чтобы не свалиться. Седока бережет, умница. Ну что за кони! Я уж и ладошкой его по шее ласково глажу, и конфету предлагаю потихоньку от Лешки. Хоть он и говорит, что его лошади не едят конфет, мой съел. Вспомнился вчерашний мишка. Как осторожно выглядывал: вначале уши показались, потом два глаза и только после — вся медвежья морда. Видно, охотник еще тот!
В самом низу распадка избушка, но нам чуть дальше по ручью к старому кедру, что навис над водой. Его корни, словно гигантские щупальца, протянулись поверху. Удобно сидеть и даже улечься можно. Тут же старое кострище и камни от ветра. По всему видно, что люди были недавно, уж больно свежие состроги с кедрового ствола. На розжигу костровую берут. Все вокруг прибрано и даже дровишки лишние укрыты. Настоящие таежники ночевали, не иначе. Речушка рядом меньше других, но шумит нисколько не тише. Кругом черника, куда ни посмотри. Я как увидел место, огляделся и уверился сразу в успехе. Как в таком месте не быть зверю?! И, правда, на тропках по откосу каких только следов не увидишь. Вот маралы переходили с горы на гору, оставили глубокие вмятины у речки, вот маленькие кабарожьи копытца еле видны, а в одном месте – там, где стекает по расщелине ручей, — медвежий помет. Есть тут зверь, есть, уж больно место удобное. На солнопеках лентами спускаются кедрачи. А на самых вершинах — гольцы в снегу. Красиво тут и необычайно тихо, даже речной шум как-то сглаживается.
Наш проводник Сергей сделал пробную погудку. Ответа нет. Перешли еще выше и снова на тропе следы медвежьего присутствия. Недавно проходил, видно, живет неподалеку. Оглядываем противоположный склон. И вот в моем прицеле сам хозяин! До медведя добрых шестьсот шагов. Зверь не особо велик, кормится, ходит по направлению к скалам, что на вершинах. Слежу с придыханием за мишкой. Как ловок он и проворен, на гору скачет, словно шар катится. У меня мысли все об одном — как бы добыть такого красавца.
Автор (слева) с другом Сергеем Смирновым в Горном Алтае
Мои товарищи сидят неподалеку и, наверное, не видят ничего, Сергей снова загудел в свою дудку. Полетела над ущельем маралова песня, и тут же пришел ответ. На краю кедрача ревет бычок. Копает копытом землю, бодает деревце. Все как обычно, а медведь даже не остановился, крутится уже у самых скал, даже на одну взобрался. Потом слез и пошел вдоль вершинки, отыскивая по пути какое-нибудь пропитание.
Смотрю, Сергей засуетился, знаками позвал на совет. Тут я им и показал мишку. Поглядели и только. Их марал волнует, а он, оказывается, спускаться начал и обязательно выйдет вниз к речке. Меня отправили на один край кедрача, в котором, собственно, и ревет наш бык, а сами поспешили на другую сторону. Ну, теперь кому повезет. На кого выйдет, тот и стрелок. Ежели честно признаться, я-то хочу, чтобы вышел он на моего дружка, на Серегу Смирнова, а я медведя хочу добыть, должен же он вечером спуститься к реке! Ждем. Теперь мишку мне не видно, я сместился на другой край и смотрю в то место, где впервые пропел наш бычок. Гляжу… А с того самого места еще один выходит. Вот тебе номер! Не успел толком разглядеть, а вот и еще один вываливает. Этот, последний, не в пример первым двум. Таких рогов я отродясь не видел. Они без оптики видны. Трофей знатный! Но сказать никак нельзя — не кричать же и пост оставить не могу, всю охоту испортить можно. Насчет дисциплины у меня все в порядке. Посадили, буду сидеть, ждать. Медведь далеко, а маралы напротив, могут вот-вот появиться на откосе у речки.
Мой карабин мне нравится. Стрелял всего ничего, а зверя всегда добывал. Серьезное оружие, чисто охотничье, без всякой автоматики, и патрон мощный, в самый раз на мишку. Сижу, не шевелюсь, оружие на весу держу, руки занемели. Смотрю, а к тому краю, к двум Сергеям, первый бычок выходит, ко мне он боком встал, а к ним — грудью. Небольшой марал, но все равно — зверь желанный. На роговых венцах по три отростка и ветви вроде равны, симметричны.
Но где-то позади, может в нескольких шагах, тот самый великан красавец. Мечта всех охотников. Прогремел Сергеев триста восьмой калибр, зверь развернулся и помчался в следующую кедровую ленту, что в пятидесяти шагах. Еще выстрел, еще и еще, и все пули пылят позади летящего оленя. Ушел он за лесную границу и канул.
Смотрю, побежал проводник смотреть, нет ли ранения. Нет там ничего, мне со стороны все видно. Либо перемудрил мой Смирнов с превышением, либо мандраж подвел. Любит Сергей всякие модные штучки — дальномеры, суперсовременные прицелы. Я-то этим давно переболел, а он в самом начале лихорадки. Начитался всякого про баллистику и мудрит на двухстах метрах. Я молчу, учить не стану, у него своя точка зрения. Эх, Серега, Серега! Долгая была нам дорога к этому маралу, и вот, заполучи расстройство. Хорошо, что Сергей не из числа нытиков. Ну, промазал, ну, обидно, так это же охота и не более. Зато сколько зверя перевидели, а наши ночи у костра при речках, а горы, которых не забыть вовек!
Погоревали еще немного сообща, опять поспорили про баллистику и на том утихомирились, мечтая на другую осень все делать правильно. Я все старался на прощанье вдоволь насмотреться на крутые склоны, где поселился тихий октябрь и в общей грустной тишине все чудились мне отголоски прекрасной Алешкиной музыки.
г. Пугачев Саратовской области. Октябрь 2009 г.
