Окаемов Сергей Александрович
Добывать панты можно несколькими способами. Можно ходить с подхода по солнцепекам — южным остепненным склонам гор, где первой появляется свежая зелень. Но в это время панты еще не велики и не дают большого экономического эффекта. Можно в середине лета подняться на высокогорные луга, где под снежниками всегда свежая и сочная трава и нет кровососущих насекомых.
Но добраться туда нелегко, да и вывезти ценную продукцию сложно. Добытые панты нужно не позже чем через сутки «сварить», т. е. обработать в почти кипящей воде путем многократных погружений. В полевых условиях это часто не представляется возможным. Ведь не повезешь же верхом на коне таких размеров котел! Остается самый распространенный способ — караулить пантача на солонцах, куда он довольно регулярно ходит, особенно в первый период роста рогов. Находят естественные природные солонцы или делают искусственные (первые предпочтительнее), строят там засидку по своему вкусу — кто сруб делает, кто лабаз на дереве, кто землянку копает. В срубе или землянке, конечно, теплее (июльские ночи в Саянах холодные), можно шевелиться, но видно и слышно плохо. Лабаз на дереве — другое дело. Сидеть менее комфортно, чем на земле, зато все звуки отчетливо слышны, и ты сам как бы растворяешься в ночной природе.
Вот хрустнул сучок под ногой зверя. Вздрогнула душа охотника. Идет! Но кто? На солонцы ходят и самки марала, и лоси, и косули, и даже зайцы. Кстати, они первыми заявляются на солонец. И если пришел не пантач, нужно замереть и дать возможность пришедшему зверю наесться и спокойно уйти, иначе марал-бык может не подойти. Наверное, понимая своим звериным чутьем ценность носимых рогов, пантач к солонцам выходит очень осторожно и чаще всего уже в полной темноте, хотя самки приходят еще засветло. Если и придет, то не идет наобум как лопоухие лосишки, а неслышно приблизится, стоит и слушает: все ли спокойно. Часто ждет, чтобы кто-то поспел на солонец вперед него. Крупные быки почти всегда имеют «адьютанта», т. е. молодого быка, которого и посылают на разведку. Это примерно то же, что делают старые самцы косуль во время сезонных кочевок при преодолении водных преград. Они рогами и ногами практически загоняют в воду самок и молодняк, чтобы убедиться в безопасности переправы.
Бывает, что пантач тихо подойдет к солонцу, а потом с шумом убегает, издавая звуки тревоги. И если разыгрываемый охотник выдает себя чем-то — не видать ему пантача в эту ночь!
Однажды меня пантач так всю ночь мучил: то убежит с шумом, то по солонцам проскочит, как скаковой конь, то кругами рядом ходит. А вышел уже утром, светло было. Так что и на солонцах охота на пантача не совсем проста.
Панты ценились людьми с незапамятных времен. Знаменитый целитель древности Авиценна в своих записках упоминал это лекарственное средство. Особенно широко панты используют в восточной медицине. Считалось, что панты — лучшее лекарство для здоровья мужчины. В Корее до недавних времен существовал обычай дарить жениху на свадьбу законсервированные панты изюбря или пятнистого оленя.
В советское время лобовые панты, то есть рога, законсервированные с частью черепа, шли на экспорт, а срезные, то есть отделенные от черепной коробки, — в фармацевтическую промышленность. Лобовые панты ценились гораздо выше. Один старый охотник в Восточных Саянах мне рассказывал, что в начале XX века китайские купцы давали за панты цену, адекватную стоимости коня за каждый отросток и еще одного — за ствол рогов. Да и в 70-е годы на десяток сданных пантов можно было купить «Жигули». Добыть такое количество можно было, но вот где взять столько лицензий, чтобы сдать рога? А черный рынок пантов в то время был совсем не развит. Лицензии давались промысловикам промхозов, а охотник-любитель мог получить лицензию на отстрел быка-марала в летнее время для спортивных и любительских целей только на охотколлектив.
Термин «спорт» применительно к охоте, как мне представляется, не совсем удобен. Спорт предусматривает соревновательность, состязание равных — весовые категории, одинаковые орудия, спортивный инвентарь и т. п. А о каком соревновании может идти речь при современных технических возможностях человека? Даже охотник-дилетант не оставляет шансов на успех зверю. Ну, да Бог с ней, с терминологией.
В общем, получили мы на охотколлектив лицензию на быка-марала. Решили: добытое мясо делим на всех, а деньги за сданные рога — стрелку. Мне, как начальнику, неудобно было первому воспользоваться правом охоты и я отдал лицензию моим охотникам. Проходит время, молчат охотники. Собрал я их:
— Где панты? Через неделю уже и рога второго сорта будут, а лицензия не закрыта.
— Не добыли, — говорят, сами в пол смотрят.
Таежные охотники народ темный, на смертном одре не сознаются, что добыли.
— Ладно, — говорю, — давайте лицензию, моя очередь пробовать.
Позвонил товарищу в соседний поселок. Он тоже охотовед, но был в это время, как говорится, не у дел — зимой промышлял зверя, а летом подрабатывал паромщиком на переправе через реку Хамсару. Мне давно хотелось побывать на Кижи-Хемских грязях, которые считались лучшими в районе.
Договорились с Володей быстро. Он хорошо знал эти места. С водителем Толей подъезжаем к переправе через Хамсару. Володя уже ждет нас. Лодка у причала. Все готово. До знаменитых солонцов почти 130 км вверх по Хамсаре. Быстро загрузились, оставили УАЗ у домика паромщиков и в путь.
В нижнем течении Хамсара спокойная и широкая, лениво извивается по широкой долине. И так километров 120. А выше — кипящие пороги, мели, в самом истоке реки — водопад. А внизу мы плывем как по озеру.
— Болото, — смеется Володя.
Мне приходилось бывать в истоках Хамсары, и даже не верится, что эта спокойная река, так не похожая на тот неистовый водный поток, зажатый отрогами Саян, и есть Хамсара. Часов через пять пути заплыли в Кижи-Хем — правый приток Хамсары. Причалили на косу правого берега.
— От берега минут 35—40 ходьбы, — сказал Владимир. — Вы с Толей сядете там, а я поплыву на другие солонцы. Лабаз там большой, уместитесь.
На мои расспросы, что там и как, Володя уклончиво сказал:
— Сам увидишь. Я отсюда без добычи ни разу не возвращался.
К вечеру собрались: взяли спальные мешки, термос, немного продуктов. Рассчитывали сидеть до утра. Володя пошел нас провожать. Тропы нет. Идем вверх по солнцепеку. Трава уже почти по пояс. Первым идет Владимир, следом Толя, замыкающим — я. Внезапно останавливаюсь, наткнувшись на Анатолия. Тот резко остановился и молча показывает вперед. Метрах в 70 выше по склону стоит на задних лапах медведь и смотрит на нас. У Владимира мосинская винтовка, у меня Лось-4, Толя без оружия. Он напросился взять его посмотреть. Вообще-то он охотник, но крупного зверя не стрелял, да и медведя так близко первый раз видит.
Медведь, рассмотрев нас, в три прыжка ушел в кустарник. Идем дальше. Вышли на прирусловую террасу, поросшую редкой лиственницей. Прямо под горой — большое болото с вахтой трехлистной — излюбленным кормом копытных. Болото оказалось заросшим сплавиной озером (ходить нельзя) шириной метров 100—120 и длиной около 700 метров. В центре болота, на небольшом мыске — лиственница, а на ней метрах в трех от земли — лабаз. Сделан добротно, по-хозяйски: стены из досок, есть пол, крыша от дождя, обзор на все четыре стороны. Радостно отметили, что нет следов пребывания людей в этом году. Под лабазом целая груда гильз. Чего только тут не было! И японская «Арисака», и английский «Ли-Эндфильд», а уж отечественное производство было представлено в самом широком ассортименте.
— Да, постреляли уж, — констатировал Толя.
Стрельба дальняя, поэтому и стреляют много.
— За одну ночь по два раза стрелять приходилось — зверь тут непуганый, — объяснил Владимир.
Конечно, стрелять в сумерках из нарезного оружия очень тяжело, а оптические прицелы были тогда редкостью, вот и мудрили охотники, кто как может. Кто мушку в белый цвет выкрасит, кто на конец ствола белую пленку приклеит.
Основой удачной стрельбы ночью, по моему убеждению, служит, в первую очередь, привычка к оружию. Мне приходилось стрелять на солонцах из карабина, когда и конца ствола не видно, только расплывчатый контур зверя.
Забрались мы с Толей на лабаз. Володя, пожелав удачи, ушел, и вскоре звук лодочного мотора известил, что он тоже отправился на охоту. Расстелили спальники, открыли консервы, запили чаем из термоса и стали ждать. Лабаз тихонько поскрипывает от ветерка, но звери за годы, вероятно, привыкли к этому звуку. Вечер был ясным и прохладным. Зверь должен быть. Только бы не промахнуться в темноте. Стрелять все-таки далековато.
Гора, что напротив нас, вся изрезана потоками каменных рек — курумами. Подход зверя только через нее, так что где-то камешек обязательно стукнет под копытом — предупредит. Стрелки часов как прилипли к циферблату: время, кажется, замерло. Солнце своим нижним краем опустилось за гору. Самое время подхода зверя. Мы — все внимание и слух. Толя не отрывает глаз от бинокля. Солнце скрылось за горизонт. Наступают короткие горные сумерки. Темнота густеет с каждой секундой.
И камешек стукнул! Сердце отозвалось ему и замерло. Палец автоматически выключил предохранитель карабина. И тут на противоположном берегу болота появился марал. Небольшой бычок. Встал выжидательно на кромке леса. «Адъютант», — мелькнула мысль, но мушка карабина уже уперлась в грудь стоящего зверя. Бычок переступил с ноги на ногу, и в то же время, опережая его, на болото рысью выскочил второй марал, гораздо крупнее первого. Не дожидаясь остановки зверя, перевожу мушку на него и тут толчок в плечо и шепот Толи:
— Стреляй второго, у него рога больше.
— Отстань, — отвечаю и думаю, откуда он знает, в какого зверя я целюсь.
Темнота становится гуще. Ждать дальше нельзя, будет совсем темно, вообще не стрельнешь. Стреляю в большого быка, он делает прыжок и уже на кромке леса еще раз ловлю его в прицел и нажимаю спуск. Тишина. Делаю Толе знак: «тихо». Должно быть слышно. Если попал — должен биться, если нет — топот сбежавшего зверя. И тут раздалось «ивканье» — тревожный сигнал, издаваемый маралом. «Попал», — с облегчением пронеслась мысль, а «адъютант» все ивкает. Был бы промах, удрали бы оба. Значит один мертв, а второй не может понять, что к чему. Подождали минут 10—15, слезли с лабаза и с фонарем в руках, уже в полной темноте, пошли смотреть. Марал все время продолжал бегать вокруг, издавая тревожное ивканье.
— Кто это? — спросил Толя.
Я неудачно пошутил:
— Медведь. Помнишь вчера вечером видели? Вот и пришел на выстрел. Идем быстрее, а то сожрет нашего марала.
Зверя нашли быстро. Он лежал, уткнувшись головой в мох, на самой кромке леса. Я отрезал рога, выпотрошил при свете фонаря. Сказал Толе:
— Бери рога, фонарь, иди вниз к лодке. А я, как рассветет, разделаю зверя, и вы с Володей с рюкзаками подойдете мясо выносить.
И встретил такое бурное негодование:
— Ты что хочешь меня медведю скормить? Водителя тебе не жалко, так хоть рога пожалей!
Я уже горько пожалел о своей неудачной шутке и напрасно уговаривал Толю, объясняя, что «ивкал» марал, а не медведь. Предлагал карабин в качестве защиты. Толя категорически отказался ночью идти вниз к стану. Залезли снова на лабаз в спальники. Ночью прошел дождь, но под крышей было сухо. А утром с рассветом разделали зверя, взяли рога, часть мяса и пошли вниз. Только подошли, из-за поворота показалась Володина лодка. У него на солонце приходили только самки. Попили чаю, взяли рюкзаки и пошли за мясом. Вынесли все к лодке. Сходили с Толей за спальниками. Он отыскал в траве две моих стреляных гильзы и бросил их в общую кучу. Может, еще вернемся.
К великому сожалению, не довелось.
Пока ходили за спальными мешками, Володя наготовил шашлыка из ребер марала. Это охотничье блюдо готовится так: отделяются от позвоночника два-три ребра с мясом и ставятся на рожне у костра. Минут через тридцать готово. Посетовали, что бык худоват еще. Зато панты великолепны: полностью развиты, мощные, налитые янтарно-розовым соком. Я был прав: через неделю были бы второго сорта. Разлили честно заработанные триста граммов, «чтоб удача вместе с нами ходила», закусили шашлыками и собрались в обратный путь. Я смотрел на проплывающие мимо берега с чувством и радости, и грусти. Грустно было, как всегда, потому что охота закончилась, и, как казалось, очень быстро, но было и радостное чувство удовлетворения. Все закончилось удачно:
Но я на судьбу не в обиде,
Зачем на нее мне роптать?
Я счастье охотничье видел
И знаю, что встречу опять.
— звучали в моей душе слова поэта.
Пока мы сидели за столом дома у Володи, угощаясь разносолами, в изготовлении которых его супруга Людмила была великой искусницей, он на легкой лодочке сплавал в промхоз и сдал добытые панты. Вечером мы были уже дома. Я предложил, согласно уговору, моим охотничкам мясо. Но они отказались, чем подтвердили мое наблюдение, что таежные охотники народ скрытный и лукавый.
г. Абакан
