Егоров Олег Алексеевич
В 1972 г. Всероссийский научно-исследовательский институт охотничьего хозяйства и звероводства (ВНИИОЗ) торжественно отметил 50-летие со дня основания и 100-летие со дня рождения своего создателя Б. М. Житкова.
Борис Михайлович Житков. (1872—1943)
Воспользовавшись двойным юбилеем, ученики Бориса Михайловича, многие из которых достигли высоких позиций в отечественной биологической науке, выступили с инициативой присвоения институту имени его основателя.
Их инициативу поддержало Московское общество испытателей природы (МОИП), почетным членом которого был профессор Житков, и, в свою очередь, направило письмо в Кировский обком партии — территориально институт располагался в городе Кирове. 13 марта 1973 г. Совет Министров РСФСР решением за номером 130 постановил: «Присвоить Всероссийскому научно-исследовательскому институту охотничьего хозяйства и звероводства имя профессора Бориса Михайловича Житкова». (Корытин С. А. Звери и люди. — Киров: 2002. — С. 208.)
Присвоение институту имени его основателя это, конечно, в первую очередь, акт символический. Таким образом не только увековечивается память о создателе института, но признается его неоспоримый вклад в дело возникновения одной из национальных научных школ.
Борис Михайлович уже на склоне жизни в очерке, посвященном основателю МОИП Г. И. Фишеру, размышляя о судьбах различных ученых, высказал очень важную мысль: «Одни из них носят в своем уме ту “продуктивность”, которая заставляет их делать ценные научные работы, — пусть не гениальные, не пролагающие резких новых путей, но слагающие постепенно величественное здание науки. Другие, как блестящие лекторы и популяризаторы, особенно сильно влияют на аудиторию, давая должное направление мыслям учащихся, возбуждая в слушателях интерес к научной работе и тем самым вовлекая в область научного мышления и научных интересов лиц, быть может, иногда и не сознававших своих склонностей. Третьи, одаренные тактом особого рода и проницательностью в оценке чужих способностей, привлекая людей чертами своего характера, иногда уже одним уменьем искренне радоваться успехам учеников, могут создавать коллективы специалистов, которые дают основание школе. Соединение всех этих способностей давало бы идеального преподавателя высшего учебного заведения и университета в особенности. Но ожидать частого появления таких преподавателей трудно». (Житков Б. М. Г. И. Фишер фон Вальдгейм (1771—1853). — М.: 1940. — С. 18—19.)
Обозревая жизнь и научную деятельность самого Житкова, можно без всякого преувеличения сказать, что он соединил в себе все вышеуказанные способности. Именно благодаря уникальному соединению в его личности выдающегося ученого, опытного преподавателя и прекрасного человека, Борису Михайловичу удалось создать одну из самых жизнеспособных отечественных охотоведческих школ. Только одно перечисление имен учеников, вышедших из ее стен и ставших впоследствии знаменитыми учеными, сделает честь любому университету или академии. Именно Житков и его ученики задали основные направления, по которым развивалась отечественная охотоведческая наука в XX веке.
Борис Михайлович Житков родился 20 (8) сентября 1872 г. в старинной дворянской семье в родовой усадьбе Михайловка (Поляны то ж) Ардатовского уезда Симбирской губернии, принадлежавшей его бабке Анне Михайловне (урожденной Филатовой). Отец, Михаил Иванович, был военным инженером, принимал участие в нескольких военных кампаниях, в том числе в Крымской, был участником обороны Севастополя. После Крымской кампании вышел в отставку и поселился в имении своей матери. Здесь он в должности Мирового посредника принимал деятельное участие в освобождении крестьян. А впоследствии занимал выборную должность Мирового судьи и Председателя уездного съезда Мировых судей. Кроме Бориса, у Михаила Ивановича было еще двое сыновей (один внебрачный) и две дочери.
Взгляды отца на жизнь оказали сильное влияние на сына. Позднее Борис Михайлович вспоминал: «Отец по своим прирожденным способностям должен был бы находиться на вершинах общественной деятельности. И люди, почему-либо несправедливые к нему, признавали его острый и воспитанный ум и его образование. Но он мало способен был подчиняться и вообще не годился в чиновники. Он держался в основе либеральных воззрений, но не подчинялся формулам и доктринам и относился насмешливо к болтливому и слащавому либерализму русской интеллигенции». (Огнев С. И. Б. М. Житков. Материалы к биографии //Бюллетень МОИП. Отдел биологиче-ский. — М.: 1945. — Т. 50, вып. 1—2. — С. 115.)
Михаил Иванович был женат на своей двоюродной сестре Елизавете Ипполитовне (урожденной Тюбукиной). Дворянский род ее отца, Ипполита Ивановича, вел свое происхождение от служилых татарских мурз.
Усадьба Михайловка располагалась в живописной долине реки Алатырь, недалеко от места ее впадения в реку Суру, в окружении лесов, непроходимых пойменных урем, с обилием воды и лугов, которые в последней четверти XIX века все еще были богаты зверем, дичью и рыбой.
«Детство мое протекало счастливо — в деревенской усадьбе, в обществе двух братьев (старше меня) и двух сестер (моложе)», — вспоминал Житков. (Житков Б. М. Автобиография //Охота и охотничье хозяйство. — 1993. № 4.)
С самого раннего детства он пристрастился к охоте и посвящал ей весь свой досуг. Отец не препятствовал сыновьям свободно заниматься охотой. «Я особенно благодарен за это моим родителям, однако все же нужно предполагать, что и у брата, и у меня было по необычному ангелу-хранителю, которые позаботились спасти нас от увечья, гибели в воде или трясине и неумышленному убийству друг друга», — писал Борис Михайлович. (Огнев С. И. Б. М. Житков. Материалы к биографии //Бюллетень МОИП. Отдел биологиче-ский. — М.: 1945. — Т. 50, вып. 1—2. — С. 116.)
Во времена детства Житкова помещичьи усадьбы вокруг имения родителей были еще многочисленны. Соседями Житковых были знаменитые псовые охотники П. М. Мачеварианов и Н. П. Ермолов. С сыновьями первого был дружен отец Житкова, и маленький Борис еще застал остатки старых барских охот вместе с доезжачими и егерями из бывших крепостных.
В 1882 г. отец отдал сына в Алатырскую прогимназию, по окончании которой Борис перешел в пятый класс Нижегородского дворянского института. К окончанию института юноша уже определился с кругом своих будущих интересов, а именно, с изучением естествознания. Несомненно, что на этот выбор сильное влияние оказало вольное усадебное детство, как почти на четверть века ранее не знавшая удержу охотничья страсть, прошедшая через все усадебное детство, дала России выдающегося путешественника-исследователя — Николая Михайловича Пржевальского. И вполне закономерно, что Императорское русское географическое общество (ИРГО) наградило впоследствии Бориса Михайловича за географические исследования Русского Севера серебряной медалью и премией им. Н. М. Пржевальского. Они были детьми одной среды, хотя и разных эпох, соответственно крепостной и пореформенной.
«Я желал бы, — писал в старости Борис Михайлович, — когда-нибудь найти время (или, вернее, прилежание) и описать современную моему детству жизнь в этих усадьбах, фруктовых садах и парках — жизнь теперь забытую и презираемую, но некогда родившую не только одних злодеев, но и Пушкиных, Тургеневых, Аксаковых, Сеченовых, Ковалевских и Бутлеровых. Из наших соседей-помещиков было немало людей вполне культурных. Но представители молодого поколения, мои сверстники, превращаясь в офицеров, юристов, инженеров или ученых, навсегда уходили из деревень. Оставались юноши поплоше, а то и вовсе недоросли и неудачники, и из них набирались земские начальники, уездные предводители, состав уездных земских управ и прочие деятели глухой провинции. Так подготовлялся окончательный разрыв поместного дворянства с народом. Но я не могу поручиться, что уездные власти и уездные суды того времени были много хуже теперешних. Дело не во внешних условиях, а в людях». (Житков Б. М. Автобиография //Охота и охотничье хозяйство. — 1993. № 4.)
Конечно, одной любви к природе, охотничьей страсти, стремления наблюдать жизнь природы было мало, нужно было еще иметь талант ученого, умственные способности и желание посвятить себя избранному пути. Все это было у Бориса Михайловича в избытке.
Б.М. Житков в молодые годы
В 1890 г. он продолжил свое образование, поступив на естественноисторическое отделение физико-математического факультета Московского университета (МУ). В это время общий курс зоологии в университете читал выдающийся русский ученый профессор А. П. Богданов — директор Зоологического музея МУ, основатель Московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (МОЛЕАЭ) и Императорского общества акклиматизации животных (ИОАЖ). С первого курса Борис Михайлович принял деятельное участие в работе научных обществ, а также в деятельности МОИП.
Со второго курса Житков стал заниматься на кафедре зоологии позвоночных у профессора
А. А. Тихомирова. В 1891—92 гг. он провел фаунистические исследования позвоночных Среднего Поволжья, а в 1893 г. продолжил эти работы на Белом море, впервые познакомившись с Русским Севером. В 1894 г., по заданию МОЛЕАЭ, занимался фаунистическими исследованиями позвоночных на Урале.
А. А. Тихомиров оценил талант молодого исследователя и предложил ему по окончании университета остаться при его кафедре для подготовки к ученому званию (тогдашняя форма нынешней аспирантуры). Б.М.Житков стал преданнейшим учеником Александра Андреевича, которого считал одним из наиболее образованных профессоров того времени, и мировоззренческие взгляды которого оказали сильное влияние на мировоззрение Бориса Михайловича.
Близкий друг и младший товарищ Житкова профессор С. И. Огнев в своем очерке о Борисе Михайловиче аккуратно заметил: «По своему душевному складу Борис Михайлович был большим скептиком; в этом сказалась его натура естествоиспытателя, с полной объективностью оценивающая наблюдения и факты. Шаблоны и трафареты, готовые решения наводили на Бориса Михайловича скуку, он ценил оригинальность и заинтересовывался натурами сколько-нибудь необычными и своеобразными». (Огнев С. И. Б. М. Житков. Материалы к биографии //Бюллетень МОИП. Отдел биологиче-ский. — М.: 1945. — Т. 50, вып. 1—2. — С. 121—122.) Это замечание Огнева требует некоторого пояснения.
Дело в том, что профессор А. А. Тихомиров, по своим взглядам, был антидарвинистом. Житков разделял взгляды учителя на теорию эволюции Дарвина, что хорошо видно по вышедшей в 1922 г. в Москве небольшой работе Бориса Михайловича «Возрастная изменчивость и эволюция».
На мой взгляд, это одна из самых интересных работ во всем научном наследии Житкова. В этой работе в полной мере проявился тонкий ум блестящего ученого, умеющего проникнуть в самую суть явлений, обобщить и систематизировать имеющиеся факты и наблюдения, сделать на основе этого абсолютно точные выводы и дать верное направление для дальнейших исследований. Не отрицая того исключительного влияния, которое оказали идеи Дарвина на развитие биологической науки во второй половине XIX века, Борис Михайлович пишет: «...Механическое объяснение хода изменчивости и развития, которого придерживался чистый дарвинизм, вследствие обычного при господстве определенного учения догматизма, мешало до известной степени исследованию самих условий изменчивости и истории и связи признаков. А это единственно правильный путь для того, чтобы овладеть явлениями жизни». (Житков Б. М. Возрастная изменчивость и эволюция. — М.: 1922. — С. 67.)
Для Житкова теория Дарвина — лишь одна из научных гипотез, дающая более или менее точно некоторую модель происхождения и эволюции видов. Но дарвинизм — всего лишь частный случай, так и не сумевший удовлетворительно объяснить многие явления в общей картине происхождения и развития жизни на Земле. Уже тогда Борис Михайлович предсказывал, что догматически принятая теория, как некая не подлежащая обсуждению и критике истина, приведет к выхолащиванию биологической науки, сузит поле ее исследований и приведет развитие этой науки в тупик. Стоит заметить, что если мы взглянем на учебники биологии 40—70-х годов XX века, по которым учились советские школьники, то увидим, что представленная в них картина происхождения и развития жизни на Земле, основанная на дарвиновских идеях, во многих своих позициях не подтверждается современной наукой. Догматически принятая как единственно верное учение эволюционная теория Дарвина сильно затормозила развитие советской биологической науки.
Не обошел Борис Михайлович в этой работе и еще одну тему, ставшую в то время модной среди большевистской верхушки. Большевики, поставив своей задачей построение нового бесклассового общества и воспитание нового человека, сильно увлеклись различными теориями улучшения человеческой расы (а заодно и вопросами личного бессмертия). И, соответственно, вполне серьезно обсуждали возможности изоляции умственно неполноценных людей, алкоголиков и прочих нежелательных элементов, включая и социально чуждых, с тем, чтобы исключить их из процесса воспроизводства потомства. Житков, рассуждая о влиянии наследственности и окружающей среды на человека, заметил, что наших знаний недостаточно для того, чтобы точно оценивать влияние этих факторов на природу человека, так как отнюдь не редки случаи, когда в семье, где несколько поколений больны алкоголизмом, рождаются дети с полным отвращением к алкоголю; или от двух умственно неполноценных индивидов рождаются вполне умственно развитые дети и т. д. Стоит заметить, что высказанные в этой работе взгляды Житкова, основанные на идеях гуманизма и христианства, явно диссонировали с насаждавшимися в это время большевиками идеями классовой ненависти и непримиримости.
Учитель Житкова профессор А. А. Тихомиров был одним из крупнейших отечественных специалистов по шелководству и привлек к этим работам своего ученика. С 1893 по 1918 г. Борис Михайлович был ученым секретарем Московского комитета шелководства, редактировал издания комитета и сам опубликовал около двух десятков работ по этой тематике. По заданию учителя и комитета он совершил ряд поездок на Кавказ и в Среднюю Азию для изучения состояния отечественного шелководства.
Занимаясь при кафедре Тихомирова, а затем получив штатную должность ассистента в Зоологическом музее МУ, Борис Михайлович познакомился с уже получившим тогда известность в охотничьем мире России непревзойденным знатоком охотничьего оружия Сергеем Александровичем Бутурлиным, который в это время активно работал с орнитологическими коллекциями Зоологических музеев АН (Петербург) и МУ. Погодки, выходцы из одной среды, к тому же земляки, затяжные охотники, с исследовательской страстью и с жилкой путешественников, они быстро подружились. И эта тесная дружба продолжалась до самой смерти Сергея Александровича.
В 1900 г. они, заручившись поддержкой ИРГО, на свои средства совершили длительную экспедицию по Русскому Северу. Мандат Географического общества давал возможность получить существенные скидки при проезде и провозе багажа по железным дорогам Империи, при пересылке грузов по почте и отправлении любой почтовой корреспонденции, а также заручиться поддержкой на местах не только членов ИРГО, но и местной администрации и общественности, которые считали за честь содействовать в организации подобных экспедиций.
Житков и Бутурлин провели фаунистические и географические исследования в Архангельской губернии, а также на острове Колгуев и на Новой Земле. По результатам этой поездки они выпустили совместный отчет под названием «По Северу России». (М., 1901.)
В том же 1900 г. Житков выдержал магистерский экзамен и был избран на должность приват-доцента по кафедре зоологии МУ.
В 1902 г. ИРГО предложило ему возглавить организованную обществом экспедицию на полуостров Канин Нос. А в 1908 г. состоялась другая экспедиция под руководством Житкова, организованная тоже Географическим обществом, — на полуостров Ямал. Эти работы были высоко оценены ИРГО, и Борису Михайловичу присудили серебряную медаль им. Н. М. Пржевальского. На материале, собранном в этих экспедициях, Борис Михайлович опубликовал ряд статей и очерков в различных научных изданиях, а в 1913 г. в «Записках ИРГО» был опубликован его обстоятельный труд «Полуостров Ямал».
Фаунистические, географические и этнографические исследования Русского Севера, проведенные Житковым, принесли ему заслуженную славу в научном мире России и выдвинули на передовые позиции в русской науке.
Продолжил Борис Михайлович и фаунистические исследования родной Симбирской губернии. В дополнение к вышедшим еще в 1898 г. «Материалам по фауне млекопитающих Симбирской губернии» опубликовал совместно с Бутурлиным «Материалы к орнитофауне Симбирской губернии» (1906 г.).
В ноябре 1909 г. в Москве на Втором Всероссийском съезде охотников обсуждался Проект закона об охоте, после чего он должен был быть вынесен Правительством на «уважение» Государственной Думы. Инициатива созыва съезда исходила от трех обществ: Императорского общества размножения охотничьих и промысловых животных и правильной охоты (ИОПО), Московского общества охоты имени Императора Александра II (МОО) и Императорского Русского общества акклиматизации животных и растений (ИРОАЖиР).
В состав Оргкомитета по созыву съезда вошли председатель ИРОАЖ профессор Г. А. Кожевников и Б. М. Житков, делегированный также от Общества акклиматизации, действительным членом которого являлся.
На съезде Борис Михайлович принял деятельное участие в работе двух секций (комиссий) из семи: в секции «Естественноисторической», в частности в работе ее Зоологической подсекции, на которой бурно дебатировался вопрос о включении в Закон об охоте списков вредных животных, подлежащих истреблению круглый год, и полезных, подлежащих круглогодичной охране, и в секции «Промысловой охоты», заседания которой проходили под председательством А. А. Силантьева.
Второй съезд охотников имел колоссальное значение в истории русской охоты. И хотя выработанные им положения по проекту нового охотничьего закона так и не были учтены Правительством, именно на этом съезде впервые сложился тот основной костяк специалистов-охотоведов, который принял самое деятельное участие в организации и развитии охотничьего хозяйства страны и оказал существенное влияние на организацию охотничьего хозяйства Советской России в двадцатые годы XX века.
Б. М. Житков, будучи страстным охотником и профессиональным зоологом, бывавший во многих уголках России, хорошо представлял себе положение с охотой и охотничьими промыслами и необходимость государственного регулирования этой отрасли. Именно с участия во Втором съезде охотников начинается его плодотворная деятельность на ниве отечественного охотоведения.
Съезд послужил толчком не только для обсуждения законодательных инициатив русскими охотниками, но и конкретных дел. Так, делегат от Астраханского общества охотников (АОО) В. А. Хлебников (отец известного русского поэта-символиста Велимира (Виктора) Владимировича Хлебникова.), зоолог по образованию, вдохновленный природоохранными идеями, обсуждавшимися на съезде, на общем собрании АОО в 1910 г. выступил с инициативой о создании Астраханского заповедника. По всей видимости, эта идея обсуждалась им еще на съезде с коллегами-зоологами и получила их поддержку. Однако, проведению предварительных изысканий для создания проекта заповедника мешало отсутствие финансирования. В 1911 г., после создания Делопроизводства по охоте (с 1914 г. — Отдел охоты) в составе Земельного департамента Министерства Земледелия, необходимые средства были выделены Делопроизводством. И в 1912 г. экспедиция Зоологического музея МУ под руководством Житкова провела обследования в дельте Волги. Отчет об этой поездке под названием «О промысле и охране птиц в дельте Волги» был опубликован в IV выпуске «Материалов к познанию русского охотничьего дела» (С.-Пб, 1914) под редакцией А. А. Силантьева.
Делопроизводство интересовала главным образом возможность организации сети заповедников на путях миграции и местах массового гнездования перелетных птиц. Борис Михайлович писал в отчете:
«...В последние годы в России началась разработка проекта нового закона об охоте и намечено было проведение ряда мер, необходимых для действительной охраны промысловых млекопитающих и птиц от окончательного истребления. Несомненно, в этом направлении предстоит сделать еще многое. Для России пришло, по-видимому, время переходить от вполне примитивного охотничьего и промыслового хозяйства к хозяйству культурному, при котором охрана всех полезных или могущих быть полезными со временем человеку животных признается задачей, имеющей известное государственное значение и достойной затраты некоторого количества народных сил и средств». (Житков Б. М. О промысле и охране птиц в дельте Волги. — С.-Пб.: 1914. — С. 8—9.)
Понимая, что дело охраны охотничье-промысловых животных путем введения государством специальных законодательных мер и созданием соответствующих заповедников есть дело не скорое, Житков указал на необходимость более активной деятельности охотничьих обществ:
«...Во всяком случае, для государства выгоднее, при установлении некоторых обязательств со стороны, например, охотничьего общества в смысле урегулирования охоты, отдать в аренду угодья даром или даже помочь — для целей охраны — арендатору деньгами, чем разрешать бесконтрольное и ничем не ограниченное истребление птиц и зверей всем желающим». (Житков Б. М. О промысле и охране птиц в дельте Волги. — С.-Пб.: 1914. — С. 46.)
В 1915 г. В. А. Хлебников, основываясь на материалах экспедиции Житкова, составил проект организации Астраханского заповедника. Для осуществления этого проекта он в рамках возглавлявшегося им «Петровского общества исследователей Астраханского края» организовал специальную Комиссию для учреждения заповедника.
Делопроизводство по охоте, в первые годы связанное спасением от истребления национального символа промысловой охоты — соболя и организацией государственных соболиных заповедников, однако, не забывало и о других проблемах охотничьего хозяйства Империи. Уже в сентябре 1917 г., по инициативе Силантьева, была создана специальная Комиссия по переустройству охотничьего хозяйства России, в состав которой вошли все известные специалисты-охотоведы, в том числе и Житков. На одном из первых общих заседаний Комиссии, 30 сентября 1917 г., Силантьев предложил для обсуждения вопрос о заповедниках. Настоятельная необходимость создания сети заповедников для охраны мест зимовок, путей перелетов, мест гнездования птиц и т. д. была принята всеми. Намечалась первоочередность создания южных заповедников на Каспии — около Ленкорани, в устьях Волги и Урала, а также на Аральском море.
В 1918 г. Хлебников вновь возбудил вопрос об организации Астраханского заповедника. В этот раз он нашел себе деятельного помощника в лице Н. Н. Подъяпольского, одного из самых выдающихся деятелей по охране природы в Советской России, организатора Всероссийского общества охраны природы. Именно благодаря неуемной энергии Николая Николаевича, сумевшего в январе 1919 г. прорваться на прием к Председателю Совнаркома РСФСР В. И. Ленину и получить его сиятельную резолюцию, Астраханский заповедник начал свое формальное существование. (Юридически утвержден постановлением Совнаркома РСФСР только 24 ноября 1927 г.) Таким образом, наряду с Баргузинским, Астраханский является одним из старейших государственных заповедников России.
В 1911 г. по инициативе профессора Московского сельскохозяйственного института (МСИ) (До 1894 г. Петровская сельскохозяйственная академия, с 1917 г. вновь Петровская сельскохозяйственная академия, с 1923 г. Сельскохозяйственная академия им. К. А. Тимирязева, ныне Российский государственный аграрный университет.) Н. М. Кулагина были организованы Курсы охотоведения. Делопроизводство по охоте поддержало эту инициативу и утвердило на организацию курсов специальный кредит. Курсы начали работать с 1912 г. Читать курс биологии охотничье-промысловых животных был приглашен Житков. С этого времени начинается плодотворная деятельность Бориса Михайловича по подготовке отечественных охотоведов. Курсы по охотоведению при МСИ просуществовали до 1916 г.
В 1916 г. Житков был избран доцентом Московского университета по курсу зоологии позвоночных, а в начале 1919 г. утвержден его штатным профессором.
В это время Борис Михайлович был уже опытным педагогом, имея за плечами практику преподавания в частной гимназии Поливанова, заведуя учебными частями (т. е. занимаясь разработкой курса преподавания учебных дисциплин) в Александровском и в Московском дворянском институтах.
Однако, успешная университетская карьера на несколько лет была прервана революцией, гражданской войной, голодом и разрухой, когда, по замечанию Житкова, Московский университет впал в летаргию. В эти тяжелейшие годы приходилось работать за скудный паек, подрабатывая «консультантом» в разнообразнейших советских учреждениях, которые в те годы рождались и умирали с космической скоростью. От перспективы голодной смерти спас Бориса Михайловича Бутурлин. Пользуясь своими связями среди большевистской верхушки, он сумел выбить разрешение на зоологическую экспедицию в бассейн реки Суры.
Официальной целью экспедиции был сбор зоологического сырья для мастерских наглядных пособий. Никакого финансирования экспедиции со стороны власти не было. Но было получено самое главное — мандат, с помощью которого можно было свободно передвигаться по напрочь разоренной стране, везти с собой багаж и оружие, ограждая его от мародерствующих местных властей и всевозможных самозваных начальников, которых сдерживала только угроза революционного суда, быстрого и беспощадного. Ведь только Бог ведал, кто стоял за спиной этих «экспедиторов» с бумагами за высокими московскими печатями.
Сергей Александрович преследовал, в первую очередь, конечно, свою личную цель — розыск орнитологических коллекций и научного архива, отправленных в начале войны из Прибалтики в его имение Белый Ключ на реке Суре. А для придания необходимого статуса научности экспедиции или его видимости в глазах властей Бутурлин пригласил возглавить ее настоящего профессора, т. е. своего друга Житкова. У самого Бориса Михайловича, кроме банального вопроса выживания в голодной Москве, был к этой экспедиции тоже свой личный интерес — судьба его родных, усадьбы, фамильного архива и т. п.
В начале лета 1919 г. экспедиция отбыла в г. Алатырь Симбирской губернии. Один из участников этой экспедиции, близкий друг Бутурлина Л. К. Гешель вспоминал: «...Год был голодный. Хлеб мы получали из овсяной муки. Сумки набивали картошкой, а мясо для похлебки у нас было, по выражению Попова (алатырский охотник, участник экспедиции —
О. Е.), — “божье”. “Берите хлеба побольше да картошки, — говорил он перед походом. — А мяса мы добудем: наша скотинка еще пасется”. И в виде “скотинки” и “божьего мяса” мы варили в котелках все, что добывали, от маленьких птичек и кончая вороной, ястребом и совой! В то время мы отведали всего, чего ранее никогда не едали». (Гешель Л. К. Слепое счастье//Охотничьи просторы. — 1996. — № 3. С. 214.)
В Алатыре Житкову пришлось задержаться на два года. Местные власти попросили московского профессора организовать в уездном городишке высшее учебное заведение — Институт природоведения. Борис Михайлович вспоминал об этом времени: «Теперь я часто жалею, что, имея к тому возможность, не сохранил картин жизни уездного городка революционного периода ни в подробных дневниках, ни в фотографических снимках. За два года я видел там много интересного, между прочим, и картины голода 1921—1922 гг., о котором народ будет рассказывать и в далекие будущие времена». (Житков Б. М. Автобиография //Охота и охотничье хозяйство. — 1993. № 4.)
Только в октябре 1921 г. Житков вернулся в Москву. И с этого времени начался период его научной и педагогической деятельности, наиболее тесно связанный с вопросами охотоведения. Кроме преподавания в университете, с декабря 1921 г. он стал штатным профессором, заведующим кафедрой лесных зверей и птиц и охотоведения при Лесном отделении Петровской сельскохозяйственной академии (ПСХА). В 1923 г. Лесное отделение было преобразовано в Московский лесной институт при ПСХА, в котором сохранилась возглавляемая Житковым кафедра биологии лесных зверей и птиц. Просуществовал, правда, этот институт недолго, в 1925 г. он был слит с Ленинградским лесным институтом. В 1928 г. вышел курс лекций, читанных Житковым в Московском лесном институте, — «Биология лесных зверей и птиц».
Б.М. Житков с преподавателями Лесного института и работниками лесного ведомства. 20-е годы
1921 год ознаменовался введением большевиками взамен Политики военного коммунизма Новой экономической политики, в просторечии НЭПа. Сохранив за собой монополию на основные средства производства и недра, Советское государство предоставило полную экономическую свободу мелкой кустарной промышленности и сельскому хозяйству при минимальных налогах. Это не только оживило экономическую жизнь страны и позволило за короткий срок успешно преодолеть продовольственный и вещевой кризисы, но и значительно изменило структуру внутреннего рынка страны, а, соответственно, и структуру внешнего экспорта. Ввиду того, что за годы Гражданской войны и разрухи была полностью уничтожена средняя и крупная промышленность, к тому же большевики, провозгласив доктрину отмирания национальных государств, в 20-е годы не занимались не то что развитием, но и элементарным восстановлением былой индустриальной мощи России, до революции занимавшей 5-е место в мире, в экспортной структуре страны произошли значительные изменения. Продукция охотничьих промыслов, главным образом, пушнина, заняла почетное второе место. (Пушное дело. — 1925. — № 1 (май). — С. 30.) Этот недолгий пушной ренессанс в экспортном потенциале страны, свидетельствовавший о глубоком экономическом кризисе, в который попала Россия, однако оказал благотворное влияние на дальнейшее развитие охотоведческой науки в стране.
В 20-е годы для экспорта пушнины сложилась благоприятная внешняя конъюнктура. В это время международный спрос на пушнину достиг максимума. Несмотря на то, что большевики ввели монополию на внешнюю торговлю, свобода внутреннего рынка пушнины и его внутренняя емкость, сильная конкуренция между частными, общественными и государственными пушнозаготовительными структурами подняли закупочные цены на пушнину даже выше международных. Почти пятилетнее отсутствие промысловых охотников, призванных на фронты Первой мировой и Гражданской войн, способствовали естественному снижению добычи пушнины, а в 20-е годы выход пушнины увеличился. Громадный экспортный потенциал пушнины и дичи, дававших разоренной стране необходимую валюту, и полностью нарушенная прежняя система организации заготовки продукции охотничьих промыслов, вызвали острую необходимость в специалистах-охотоведах и спрос на них со стороны различных охотничьих организаций, а также необходимость в организации научно-исследовательских работ по различным вопросам охотоведения.
15 мая 1922 г. на базе Биологической станции ПСХ в Погонолосиноостровском лесничестве Житковым была организована Центральная научно-исследовательская охотничье-промысловая биологическая лаборатория (Корытин С. А. Звери и люди. — Киров: 2002. — С. 35.), которая, пройдя через ряд преобразований и переименований, в конце концов, стала современным Всероссийским научно-исследовательским институтом охотничьего хозяйства и звероводства, носящим имя своего основателя. В свою очередь, организованная лаборатория, уже как Отдел биологии и промысловой охоты, вошла в состав Центральной лесной опытной станции Наркомзема РСФСР.
Здание Лаборатории Житкова на Лосиноостровской улице в Москве (бывшая дача купца Буланова). 20-е годы
Созданная Житковым Лаборатория была первым специализированным научным учреждением в России, занимавшимся вопросами охотоведения. Она создавалась как сугубо прикладное учреждение, поэтому все проводимые в ней исследования определялись в первую очередь потребностями практики. В одном из своих отчетов Борис Михайлович писал: «История науки показывает в то же время, что нет темы и нет открытия в области теоретической биологии, которые не могли бы в конечном итоге повлечь за собою, как неизбежное и логическое следствие, важные практические результаты». (Пушное дело. — 1928. — № 6—7 (апрель-май). С. 54.)
Житков знал, о чем писал. Почти четвертьвековой опыт работы ученым секретарем Московского комитета шелководства, где Борис Михайлович как раз и занимался организацией и методическим обеспечением научно-исследовательских работ, и в котором все темы научных работ диктовались именно потребностями практического шелководства, сполна пригодились и для организации научных исследований новой Биологической станции. Именно в ее работе в полной мере и проявился талант Житкова как ученого, методиста, организатора, практика и педагога.
В связи с монополизацией государством внешней торговли и изменением системы заготовки пушнины возникла необходимость в стандартизации пушно-мехового сырья и проведении соответствующего комплекса научно-исследовательских работ — создания научной базы для правильной оценки качества поступающей на экспорт пушнины. Задача эта была не только первостепенной, но очень сложной по исполнению, так как до 1917 г. вопросами пушного товароведения, как специальной научной дисциплины, никто не занимался. Новую отрасль прикладного знания необходимо было начинать с нуля.
Теми же потребностями экспорта, связанного с возможностью увеличения поступающего на рынок пушно-мехового сырья, диктовались и другие направления научно-исследовательских задач, вставших перед практическим охотоведением. Первостепенными задачами были следующие:
1. Правильная организация пушного промысла и охраны охотничье-промысловых животных с целью восстановления запасов и расширения ареалов обитания особо ценных в промысловом отношении видов.
Частично эти работы были начаты еще до 1917 г., когда государство взяло под охрану соболя и начало создавать первые специальные соболиные заповедники. Сейчас было необходимо расширить эти работы.
2. Содействие в развитии клеточного звероводства. До 1917 г. эта отрасль находилась в России в зачаточном состоянии, в то время как были известны успешные примеры развития этой отрасли народного хозяйства в Северной Америке.
3. Расширение номенклатуры пушно-мехового сырья за счет введения в промысел видов, которых до этого не промышляли, например, крот, хомяк, водяная крыса и т. п. Спрос на подобный мех в начале XX века возник в результате моды в Европе на коротковолосые меха и заметного прогресса мехо-перерабатывающей промышленности, научившейся обрабатывать эти виды пушнины в промышленных масштабах. Эта задача была особенно актуальна для России 20—30-х гг., т.к. подобный промысел был по силам сельскому населению на всей территории страны, включая стариков, женщин и подростков, таким образом, обеспечивая их дополнительным заработком.
4. Введение в фауну новых пушных видов. До 1917 г. в России эти работы тоже находились в зачаточном состоянии, хотя уже был налицо пример успешной акклиматизации ондатры на территории Германии.
Весь этот круг вопросов, диктуемых потребностями тогдашней практики, был четко выделен и очерчен Житковым. В серии статей, опубликованных в 20-е годы в журнале «Пушное дело», Борис Михайлович осветил вопросы методики и основные задачи, которые должны быть решены в ходе научно-исследовательских работ. Среди этих статей стоит отметить: «О научных основах пушных стандартов» (Пушное дело. —1925. — №№ 1 и 2.); «Охрана пушных зверей и пушное звероводство» (Пушное дело. —1925. — № 1.); «Ондатра и возможность ее распространения на Сибирском Севере» (Пушное дело. —1925. — № 3.); «Влияние пушной техники и моды на рынок» (Пушное дело. —1925. — № 3.); «Зоологическая систематика и терминология пушного дела» (Пушное дело. —1925. — № 4—5.); «О нашем пушном звероводстве» (Пушное дело. — 1926. — № 2.); «О расширении нашей пушно-сырьевой базы (об усилении сбора мелких пушных зверей)» (Пушное дело. — 1927. — № 4.); «О некоторых мерах охраны пушных зверей» (Пушное дело. — 1927. — № 7.); «К методике исследования пушно-мехового товара» (Пушное дело. — 1928. — № 13—14.); «Пути и методы увеличения выхода пушнины» (Пушное дело. — 1929. — № 5.); «О разведении нутрии на юге СССР» (Пушное дело. — 1930. — № 4—5.); «География страны и пушное дело» (Пушное дело. — 1930. — № 7—8.). Здесь же Житков публиковал и подробные отчеты о работе руководимой им Биологической станции.
Для решения поставленных задач требовалось провести ряд организационных мероприятий. Уже по возвращении в 1921 г. в Москву Борис Михайлович в круг интересов руководимой им кафедры зоологии позвоночных университета ввел ряд прикладных тем: вопросы акклиматизации, пушного дела и др. Для выполнения этих работ он привлек своих учеников по университету.
Но по-настоящему эти работы развернулись только на следующий год с организацией Биологической станции. И здесь в полной мере проявился еще один талант Житкова — умение создать работоспособный, дружный научный коллектив. «В редкой лаборатории можно было найти такой сплоченный, дружный коллектив, как у Бориса Михайловича, — вспоминал С. И. Огнев. — Редко можно было видеть такую любовь и уважение, которыми пользовался профессор среди своих учеников и последователей. Такое отношение молодых сотрудников к своему учителю объяснялось его необыкновенной добротой и сердечностью и душевным благородством. Борис Михайлович был чужд всякой мелочности и самолюбивого чванства». (Огнев С. И. Житков Б. М. Материалы к биографии/ Бюллетень МОИП, Отд. биологический. — М.: 1945. — Т. 50, вып. 1—2. — С. 119.)
За короткое время, чуть меньше десяти лет, Житкову удалось не только найти молодых ученых-исследователей, обучить их, привить навык самостоятельной научно-исследовательской работы, приучить к устремленности на конечный практический результат, определить все направления и методики научно-исследовательских работ, но и создать настолько жизнеспособный научный коллектив, что никакие дальнейшие пертурбации в политике государства в отношении как охотоведческой науки, так и охотничьей отрасли в целом, не смогли ни разрушить, ни поколебать его жизненной силы. Только одно перечисление учеников Житкова, получивших известность своими работами в экологии, зоологии, охотоведении, ставших впоследствии профессорами и докторами наук, лишний раз подтверждает славу Бориса Михайловича как выдающегося педагога.
Выпускники кафедры зоологии позвоночных (группа биологии промысловых животных), окончившие МГУ в 1926 г.
Принял участие Житков и в подготовке будущих охотоведов. В 1922 г. при Лесном отделении ПСХА, по инициативе студенческого кружка любителей природы и охоты, были вновь организованы Московские курсы охотоведения имени С. Т. Аксакова. Возглавил курсы Житков. В декабре 1922 г. он прочитал первую вводную лекцию «Что такое охотоведение», в которой, как заметил один из слушателей, Борис Михайлович «с присущей ему глубиной мысли и четкостью формулировок дал ясное представление об этой молодой отрасли науки и ее значении для народного хозяйства». (Сергеев М. А. Б. М. Житков и подготовка советских охотоведов //Охота и охотничье хозяйст-во. — 1973. — № 6.)
На курсах Житков читал биологию охотничье-промысловых животных, обзор охотничьих промыслов и экономику промысловой охоты. С. В. Лобачев — ученик Бориса Михайловича и слушатель курсов охотоведения — вспоминал: «Прекрасный лектор, он всегда привлекал большую студенческую аудиторию. Мы любили Бориса Михайловича не только как профессора, но и как сердечного и чуткого человека, умевшего помочь советами и поддержать стремление к науке у начинающих исследователей... Есть люди, которые с первого взгляда, с первого слова внушают полное доверие, которое затем никогда не бывает обмануто». (Лобачев С. В. Борис Михайлович Житков (к 100-летию со дня рождения) //Бюллетень МОИП, отд. биологии. — Т. LXXVII, вып. 4. — М.: 1972. — С. 7—8.)
Московские курсы охотоведения были частной инициативой студентов и преподавателей ПСХА и не нашли поддержки со стороны государства. Средства, необходимые для существования курсов, выделялись охотничьими и пушнозаготовительными организациями,
заинтересованными в получении подготовленных специалистов-охотоведов. Курсы просуществовали недолго, до 1926 г., но успели подготовить ряд специалистов-охотоведов, сыгравших выдающуюся роль в становлении советского охотничьего хозяйства.
В 1931 г. Житков вышел на пенсию. Уход, конечно, был вынужденным. Просто в условиях восторжествовавшего «единственно верного учения», оставаясь на профессорской кафедре, очень трудно было бы не кривить душой. А со скептическим складом ума, с привычкой все подвергать сомнению, трудно было вдвойне. Уйдя с административных должностей, Борис Михайлович продолжил заниматься наукой, оставаясь научным консультантом созданной им Биологической станции, руководителем и редактором научных работ своих многочисленных учеников. Активно продолжал участвовать в деятельности различных научных обществ. Создал и возглавил работы секции млекопитающих в МОИП. Оставался научным консультантом в различных государственных и общественных структурах — Пушгосторг, Комитет Севера и т. п.
Кроме написания и редактирования различных научных трудов, среди которых отдельно стоит отметить еще «Акклиматизацию животных и ее хозяйственное значение» (М.—Л., 1934.), Житков в 20—30-е гг. публикует ряд научно-популярных очерков и книг. Часть из них остается интересными и весьма познавательными и до сих пор. Среди них — «Русское ледовитое море и его экономическое значение» (М., 1922.) и «Наш крайний север» (М., 1924.), в которых Борис Михайлович не только отстаивал приоритет русских открытий в Арктике, но указал на исключительное экономическое значение Русского Севера для будущего развития страны. Прошедшие с того времени годы не один раз доказали правоту Житкова.
Стоит отдельно отметить работу «Звери и птицы земного шара» (М., 1940; М., 1950; М., 1967.), вышедшую тремя изданиями, и ряд других работ Бориса Михайловича, в которых в полной мере проявился его талант блестящего популяризатора науки, умевшего выразить свои мысли и наблюдения на хорошем литературном языке. Многие научно-популярные очерки Бориса Михайловича, собранные вместе, были бы вполне читаемы и сегодня, и могли бы стать хорошей памятью о выдающемся ученом.
Конец жизни Житкова был омрачен начавшейся Второй мировой войной, предвиденной Борисом Михайловичем. Житков не покинул осажденную немцами Москву и наравне с другими дежурил по ночам на крыше родного Московского университета, туша фашистские зажигалки. Одной из зимних ночей 1942 г. он был сбит военной машиной. Искалеченного Бориса Михайловича подобрал его ученик Д. М. Вяжлинский и перенес в Зоологический музей университета. Оттуда его забрал в свою клинику в институте им. Н. В. Склифосовского другой ученик Бориса Михайловича С. В. Лобачев, где у него на руках 3 апреля 1943 г. Борис Михайлович и скончался. Тело его было кремировано. Урна с прахом находится в колумбарии Донского монастыря в Москве.
После смерти учителя Д. М. Вяжлинский бережно собрал и сохранил архив Житкова и впоследствии передал эти материалы на хранение в Российский государственный архив экономики (РГАЭ, фонд 608).
г. С.-Петербург
