Веенцев Виктор
Мысли о солнце
Смотреть спокойнее туда, где своими первыми лучами солнце освещает широкие и глубокие дали.
Склоняясь вечером, солнце оставляет в лесу светлые столбы, а подальше — на дороге — светлые дали.
Когда солнце село, а лес, погруженный в мрак, тих, золотом залиты только просеки в высоте.
В глуши
На нехоженых, зарастающих просеках стоят высокие замшелые пни, как дедовские колоды на пасеке.
Много лет назад, наверное и лес тогда вокруг совсем молодым был, взялись люди, загатили все топкие места и настелили друг на друга связанные в лапу рядов пять бревен. С тех пор стали эти места проходимы. Только все еще и теперь всеми зовутся они перетужинками.
Перетужинки
Ели, сосны, мох по колено, жжет солью комар... и всюду обилие ягоды.
В десятую долю роста вековых деревьев вытянулись в лесном полумраке длинные сосенки, ельнички, перегнутые березки. И только кое-где осины. Прерывается лес ручьями и топкими клюквенниками.
Редки на пути эти места. Но во всякую пору года, даже в лютые морозы и июльскую сушь не по силам раньше было проходить и проезжать здесь народу. За то и прозвали их перетужинками.
Старость
Засыхала могучая сосна, оканчивая свою долгую жизнь. Лишь одна ветвь ее, еще зеленея, густо накрывала выбиравшийся к свету подлесок.
Сосна недавно выдюжила против сильного ветровала, — навалил он немало вокруг нее деревьев, а они, падая, увили ее своими ветвями.
И стоит теперь она одна, покрытая багрянцем, золотом и бронзой осенних красок, словно заслужив дары и почести от всего леса.
Хитрые куличики
Уже почти у самой мельницы, куда я возвращался в лодке после охоты, разразилась гроза. Пошел пробойный ливень. Небо, казалось, ниспосылало весь гнев свой — вокруг бушевали потоки воды, речка пенилась и вздымалась. Спасая кое-как ружье, вымок я, как беззащитный зверенок.
Наконец, доплыл, начал причаливать и тут вдруг увидел, что рядом — под берегом — в корягах сидят два куличка, — я мог достать их веслом, так близко были они.
«Ах вы, мудренькие, — подумал я, — ловко спрятались».
Они не боялись моих движений, лишь только покачивались на сереньких голенастых ножках, помаргивая черными точечками глаз. Даже когда я заговорил с ними и, созорничав, слегка «покшикал», они и то не улетели.
Так и ушел я от них под ливнем. И хотя кругом еще лежал снег (это было в начале весны) и вовсе не баловало тепло, мне показалось, что я согреваюсь от того, что увидел этих двух маленьких птичек.
Плененное солнце
Перед заходом своим солнце вдруг прорвало тяжелые тучи и, медленно выплывая и сощурившись, стало приглядываться ко всему. Постепенно пролезло дальше... и вот показалось целиком — сказочно большой переспелой брусничной ягодой.
Но причудливые облака заходили, заволновались, надвинулись на солнце и, поймав в мешок, завязали над ним лохматый узел.
Прошло время, мешок разлезся, наконец, лопнул, и солнце, найдя дырку, теперь уже не переставая, смотрело в нее, пока не упало в воду большого озера.
На озере
Сегодня по небу идет так много густых облаков и вид на леса так велик, что выглядит все это почти ВСЕЛЕННОЙ.
Перед снегом
Весь сентябрь и начало октября простояли с теплом и дождями. Зато в ночь на девятое, хотя и прошел с вечера дождь, все-таки при пасмурном небе ударил первый зазимок, а днем еще крепче держался. Капли дождя взялись морозцем и покрыли зернышками жемчуга все висевшие на деревьях яблоки антоновки снизу, а сверху в каждом, как в блюдечке, лег ледок. И много яблок, освободившись плодоножкой от материнской почки, висели, примерзнув к листьям-племянникам.
Пока я снимал их, на березах, не переставая, каркали грачи и стайками сновали дрозды-рябинники. А в конце дня, низко прижимаясь к земле, промелькнула запоздалая деревенская ласточка.
Звездная ночь
В октябре Большая Медведица неосторожно задрала ручку своего «ковша» так высоко, что все, что она собирала в него, вдруг просыпалось и стало раскатываться вокруг, ярко сверкая.
Охотничья сказка
Деревня просыпалась дымками. Они тянулись из труб столбиками, и пока мы проходили по улице, то видели через оконца каждой избы, как буйно играет огонь в челе русских печей.
Предрассветная тишина была так чиста, что даже сквозь лес — за пять верст отсюда — из Студенца слышалось разноголосое петушиное пение. Утро для начала ноября казалось необычно теплым, точно летним. Солнце еще не поднималось, хотя восток уже розовел прозрачностью.
Мы минули поле... С юга шла туча, закрывая все горизонты, съедая раскидавшиеся цвета зари. И только восток продолжал торжествовать.
Когда мы расселись по шалашам, зачуфыкали первые тетерева. В это утро они летели на чучела, как комары.
На ущербе
В январе на рассвете тонкий, тонкий месяц тлел в морозной дымке у самой земли, словно говорил: «Схожу, схожу».
Дорогая мысль
Мысль, записанная в лесу при комарах, недешево стоит — стоит крови.
Подмораживает
— Бабушка, бабушка. Иди помоги мне, — раздавался изумленный голосок маленькой Танюши, склонившейся над стоящим под капелью ведром.
Пока к ней из дому спешила бабушка, девочка заметила, что с крыши все еще продолжали капать на снег крупные капли. Но зато в ведре уже поблескивала тоненькая пленка ледка, а само ведро оказалось накрепко примерзшим.
Привычка
Подвижная и веселая лайка Унга сильно порезала переднюю лапу. Останавливая кровь, мы забинтовали ей ее, подвязав к ошейнику. Нашу помощь собака правильно поняла для себя: повязку не сгрызла и резвилась по-прежнему, только на трех лапах.
Так пробегала Унга несколько дней, пока мы не освободили ее от повязки. Но и потом она еще целый день носила заживающую лапу высоко, так и не сообразив, что ведь можно уже опереться и на четвертую.
Сентябрьские вечера
В середине сентября вечерами мы увлеклись Куприным. Маша читала, а я, подыскав себе дело, слушал ее.
Когда читали «Святую любовь», шел дождь, заливая летние рамы, жесткий ветер трепал ветви старого дуба, и лишь только стихало, как по железной крыше гулко стучали желуди...
Мы долго читали и часто прислушивались. И каждый раз бился дождь в окно, дуб шумел, и на крышу все падали... падали желуди.
Лесной перезвон
Долгая февральская оттепель закончилась дождем с гололедом.
Ночью мороз все крепчал.
А к утру деревья в лесу, дома, провода и заборы убрались ледяным узорным тканьем и кружевом с бисером. И как отбеленные льняные холсты, лежали настовые снега.
Это зимнее царство даже на солнце не таяло: так крепко держали его мороз и ветер.
Каждая одетая в сверкающую алмазную рубашку веточка, низко склонясь, стучала к соседней, называясь ей звуком.
Таких звуков становилось все больше и больше. К ним мороз присоединял еще свои, разрывая ледяные одежды на ветках; а за этими звуками от скачущих с ветки на ветку кусочков льда возникали новые.
Все они не спеша сливались, и от этого лес наполнялся легким и радостным перезвоном.
