Егоров Олег Алексеевич
Пристрастные заметки лисинского обывателя по поводу охотничьей сцены в романе В. Пикуля «Битва железных канцлеров»
О вольном обращении В. Пикуля с историей писалось уже не раз. Да и не он один грешил этим, взять хотя бы А. Дюма... На мой взгляд, в этом нет ничего зазорного. Ведь история в таких книгах является лишь экзотическим фоном, на котором развивается хорошо закрученная интрига и действуют романтические герои, вызывающие симпатию у читателей.
И, сколько бы ни ругали Пикуля профессиональные историки, все новые и новые поколения читателей будут читать его книги с неослабевающим интересом.
Мои заметки не являются очередной попыткой уличить знатного романиста в незнании подлинной истории, просто иногда приходится слышать и читать об охотах Александра II такие басни! Вот хотя бы в заметках, напечатанных в журнале «Охотничий Вестник» (1913, № 4) или совсем недавно в «Охоте и охотничьем хозяйстве» (1994, № 5).
Описанная в романе В. Пикуля сцена охоты Александра II с Бисмарком происходила зимой 1860/61 года, незадолго до Великой Реформы. Я особенно внимательно просмотрел архивы за этот год и не нашел никаких сведений о том, чтобы Бисмарк был на охоте вместе с Александром П. На зимних зверовых охотах, которые император ставил очень высоко и по праву гордился ими, как чисто русскими, на которых перебывали почти все иностранные высочайшие особы и послы, ни разу не был Бисмарк! Чем это объяснить, я не знаю. Но это абсолютно достоверный факт! Однако в данном случае я как раз нисколько не обвиняю романиста: захотел он свести Бисмарка с Александром II на охоте, ну, и Бог ему судья! Тут уж воля автора. Могло ведь и быть!
Подробнее же разберем описание самой охотничьей сцены. Все цитаты приведены мною по изданию: В. Пикуль. Битва железных канцлеров. М., «Современник», 1992, с. 112 — 115.
«...Физически очень сильный человек, Александр II рисковал один на один выходить с рогатиной на медведя».
Государь действительно был очень сильным человеком, но с рогатиной на медведя никогда не хаживал.
«...Царь забросил охоту лишь под конец жизни, когда уложил наповал своего обер-егермейстера Скарятина».
В. Я. Скарятин был всего лишь егермейстером (с 1868 г.) и действительно был случайно убит, но не государем, а именно обер-егермейстером графом П. К. Ферзеном. Случилось это 29 декабря (по ст. ст.) 1870 года близ ст. М. Вишера, после чего Александр II продолжал столь же интенсивно ездить на зимние охоты вплоть до Балканской войны. С 1878 года он действительно был на охотах буквально считанные разы, однако совсем их не бросил. Тот, кто хоть что-либо непредвзято читал об Александре II, знает, что последние три года его жизни были самыми тяжелыми и трагичными. И по иронии судьбы, когда, казалось бы, забрезжил свет в конце и измученная душа должна была наконец-то обрести покой, она получила... вечный.
«...Каждый вторник от перрона Варшавского или Николаевского вокзалов отходил особый поезд, наполненный егерским штатом, загонщиками, кухней с метрдотелем».
Действительно, обычным охотничьим днем государя была среда, но это не было жестким правилом. Поэтому выезжал он не каждый вторник, но и в другие дни недели. А в ближайшие места — и в среду, с утра. Егерская команда, 50—60 человек, отбывала прямо из Егерской Слободы в Гатчино на место охоты за 2—3 дня до назначенного дня. Кухня с обслугой и одним метрдотелем, если только поездка не была дальней и ужин не подавался в поезде, что было очень редко, также выезжала за сутки до назначенного дня охоты.
Кричане (а не загонщики, что не совсем одно и то лее; загонщиками были егеря) были из местных крестьян или из нижних чинов близ расквартированных полков. Их на охоте бывало от 200 до 800 человек. Да зачем же их из города везти, ведь расход-то какой?!
Царь был одет «... в дубленую бекешу, в высоких валенках...».
Во-первых, бекеша — это короткий приталенный кафтан, отделанный мехом, то есть это никак не дубленка. Если в 70-е годы нашего века в Советской стране дубленка почему-то стала символом высшего света, то до революции такую одежду носили только крестьяне, реже — средние сословия. На зимней охоте государь, так лее как и свита, был одет в военную походную форму, то есть в шинель и сапоги. В 1866 году была высочайше утверждена специальная охотничья форма, состоящая из серого полукафтана на волчьем меху и сапог, в которой все отныне и должны были быть на высочайших охотах. Во-вторых, валенок Александр II вообще никогда не носил, даже на охоте. На номере он стоял в сапогах. В очень холодную погоду на ноги до колен надевался специальный меховой мешок. И еще одна деталь у Пикуля чисто советского свойства: государь едет на охоту непременно в охотничьей одежде. Но ведь нередко государь уезжал на охоту прямо из театра, с бала или другого протокольного мероприятия. Что лее, он и там бывал в «бекеше и высоких валенках»? За готовность, исправность, доставку к месту охоты всей охотничьей амуниции и ружей отвечал специальный чиновник, называемый биксеншпание-ром.
«...Приехали— Лисино! На платформе предстали...»
Вот уж действительно приехали — дальше некуда. Во времена Александра II через Лисино-Корпус не проходило ни одной железной дороги! Проходящая ныне новгородская ветка была построена только в начале этого века. Александр II нее обычно ездил до станции Тосно Николаевской железной дороги, а от нее 17 верст на лошадях до Лисино. Весной же обычно — из Царского Села через Павловск в коляске.
«...Магазин-вахтеры, встречавшие царя на станции, уже распаляли смоляные факелы».
Сии вахтеры явно употреблены здесь только ради красоты слова. На самом деле магазейн-вахтер (нечто вроде заведующего складом) по штату придворной охоты времени Александра II был всего один и на охоту не ездил. А если же изредка и бывал, то занимался совсем другими делами.
«...Ночевали в деревне, притихшей среди заснеженных дремучих лесов. Александр II остановился в богатой двухэтажной избе местного лавочника».
В 1860 году для приездов царя на охоту в Лисино был окончательно отделан великолепный дворец, в котором государь останавливался уже с 1856 года, а до этого была специальная квартира при самой конторе Лисинского учебного лесничества, также роскошно отделанная. Поэтому не было нужды останавливаться в доме какого-то лавочника, да такового в деревне Лисино в то время и не было, так как в ней проживало всего-то 10 крестьянских семей. И вообще государь лишь несколько раз останавливался на охотах в каком-либо крестьянском доме и большей частью только для завтрака.
«...Был очень ранний час, когда охотники в окружении своры собак вошли в лес».
Государь, хотя и вставал всегда рано, на охоту обычно выезжал не раньше 10—11 часов. Собаки же отправлялись к окладу вместе с егерями намного раньше государя, поэтому он никак не мог выезжать в окружении своры собак.
«...Шли по пояс в снегу. Вспотели и расстегнулись. Отстав от них сажень на десять, шагал страхующий жизнь царя унтер-егермейстер Ильин и, невзирая на сильный мороз, держал голый палец на взведенном курке».
Во-первых, даже ничего не зная об императорской охоте, при одном только здравом размышлении можно сказать, что государь никогда и нигде по пояс в снегу не ходил, да и свита его тоже. Зачем же егеря-то, специально выезжавшие на пару дней раньше?! Тем более при медвежьей охоте, когда зверь по лесу не бродит, а лежит себе тихонько в берлоге. Тут к кругу можно целый Невский проспект заранее накатать... Государя подвозили в санях прямо на его номер.
Во-вторых, прошу читателей представить себе картину: по пояс в снегу государь, а в десяти саженях за ним — страхующий его жизнь унтер-егермейстер с пальцем на взведенном курке... Дух захватывает. А если последний, не дай Бог, споткнется? Или же, чего доброго, палец на собачке дрогнет?!
В-третьих, единственным и бессменным унтер-егермейстером Александра II был не Ильин, а И. В. Иванов. Видно, В. Пикуль просто невнимательно читал источник — очерк А. И. Михайлова — и спутал фельдъегеря Ильина с Ивановым.
«...Нам стоять здесь,— замер царь, валенками он начал утаптывать вокруг себя площадку.— Заряжайте, посол!»
Помимо общей подготовки охоты, выезжавшими заранее егерями готовилась и стрелковая линия. На каждом номере утаптывался снег, ставилась стенка, обычно белая ткань, закрывающая охотника по пояс, перед ней рогулька, на которую можно было опереть концы стволов ружья. На номере государя выставлялся особый флажок с императорским гербом. Государь нигде и никогда на номере не стоял с кем-либо из охотников, будь то хоть его братья, сыновья, другие высочайшие особы, послы, свитские и пр. На номере с государем стояла только обслуга: унтер-егермейстер Иванов, действительно страховавший жизнь государя; рогатчик С. Никонов (по своей должности стремянный придворной охоты), также страховавший жизнь государя, но с рогатиной, и личный егерь А. Сухопаров, заряжавший и подававший ружья государю. Другим господам охотникам также не было нужды таскать на себе и самим заряжать ружья. Для этого на каждом номере находился специальный егерь, так и называвшийся — номерной.
«...Бисмарк вогнал два зеленых патрона в стволы замечательного ижевского ружья (подарок русского императора)».
Здесь я просто умолкаю и отсылаю читателей к истории производства оружия в Ижевске.
«...из-за кустов неожиданно прянул на них медведь, еще не очнувшийся от берложного сладкого дрема. Два выстрела грянули разом — бедняга рухнул. Хрустя валенками по снегу, царь подошел к зверюге, склонился над ним:
— Бисмарк, это вы или я? Ну, да ладно. Пусть его везут в анатомический театр, профессор Трапп вскроет его и по пулям установит, кому из нас должна принадлежать шкура...
Александр II вскинул на плечо ружье. Было заметно, что он очень недоволен возникшим конфликтом (царь не любил, чтобы кто-то опережал его выстрел)».
Вообще странно читать такие перлы у признанного писателя-патриота. Чтобы государь да кого-то старался опередить?!! Да кто такой Бисмарк?! И кто же тогда российский император? Да за какого бы дурака ни держал посол Александра II, монархисту Бисмарку такое не могло присниться даже в кошмарном сне, воспитание бы не позволило, не говоря уже о его дипломатическом такте. Любой приглашенный на охоту с государем находился на охоте государя, а не на своей и опережать выстрелом хозяина без его на то разрешения просто неприлично, дурной тон. Такое могло прийти в голову только человеку с неистребимым советским менталитетом, что так характерно для наших современных патриотов и монархистов. Приведу лишь один пример. На знаменитой охоте 6—7 октября 1860 года в Беловежской Пуще, помимо Александра II, участвовали по его приглашению пять немецких владетельных принцев. В зверинце было оборудовано 6 штандов — по числу высочайших особ. Первый штанд занимал государь. Принцы начали стрелять зубров только после того, как августейший хозяин убил несколько штук. Однако даже после того, когда и принцы убили по зубру, никто из свиты не позволил себе сделать выстрел по этому зверю. И не потому, что это было запрещено. Формального запрещения не было. Иначе... иначе они просто не были бы придворными.
Только изощренная фантазия Пикуля могла отправить медведя на препарирование в анатомический театр к профессору Траппу. Я понимаю, конечно, что для Пикуля государь — лишь фон, на котором действуют Горчаков и Бисмарк. Но все же Александр Николаевич был человеком достаточно образованным, чтобы понимать, что профессор вряд ли сумеет правильно снять шкуру со зверя, и достаточно воспитанным, чтобы понимать, что это не дело профессора-медика. А канцелярия государя была не так глупа, чтобы не понимать, что труд профессора оценивается намного выше, чем труд таксидермиста. Да и контроль министерства императорского двора не пропустил бы такие ничем не оправданные траты. Поэтому все убитые звери отправлялись либо в петербургский меховой магазин Гольцера, где имелась таксидермическая мастерская, либо в Зоологический музей АН, где работали прекрасные препараторы и консерваторы.
Но, помимо всего этого, вообще не могло возникнуть какого-либо конфликта из-за шкуры, так как по старым понятиям весь зверь, убитый на охоте, принадлежал владельцу охоты. В данном случае — государю. Только в советское время могло возникнуть (и даже стать традицией!) такое правило, как, например, на охоте с гончими. Первый убитый зверь отдается владельцу собак (но даже это фактически никогда не соблюдается), а остальные достаются тем, кто убил. До революции все убитые звери принадлежали владельцу гончих независимо от того, кем они были убиты. Поэтому в данном случае спор мог идти не о том, кому принадлежит шкура, а только чья пуля положила зверя.
«...Ели стоя — без всякой субординации, беря со скатерти все, что на тебя смотрит. Бисмарк, сидя на корточках, подставил стакан под струю рыжей польской старки, бежавшей из бочонка. Рядом с ним царь наливал себе гданьской «вудки».
Столь красочно описанная Пикулем сцена пьянки на охоте напомнила мне охоты «дорогого и горячо любимого» незабвенного Леонида Ильича. Знание нравов советской партийной номенклатуры весьма похвально, однако отнюдь не означает, что подобное царило и при Александре II. Государь любил завтракать (или, как говорили в его время, фриштикать) в лесу на охоте. Но водки сам никогда не пил, тем более польской. За обедом вечером после охоты обычно пил шампанское или вино.
Многое можно было бы еще добавить к сказанному. Скажу только, что на трех страницах романа 90% неправды. Нет беды в том, что Пикуль не знал истории императорской охоты. Больнее всего задело мое сердце то, что, написав толстый роман, где много страниц посвящено Александру II, он так и не понял ни личности, ни души этого прекрасного и бесконечно трагического человека, больше других оболганного советскими историками.
