Холостов В. Г.
В нашей стране, как и всюду на земле, охота возникла одновременно с появлением человека. Охота была основным, нередко почти единственным источником существования доисторического человека, она играла первостепенную роль в истории его интеллектуального и общественного прогресса.
Охота дала человеку представления о природе, она пробудила его творчество и изобразительность.
Чтобы охотиться — в эпоху второй, средней ступени дикости, — он изобрел дубину и копье-рогатину, на высшей ступени дикости создал лук и стрелы. Охота толкнула дикаря на путь цивилизации, обуздала его инстинкты: он заставлял себя часами подкарауливать зверя, чтобы нанести ему точный удар. В стремлении с наименьшей опасностью для своей жизни добыть больше мяса человек изобрел ямы, которые предназначались для ловли опасных хищников и таких великанов, как мамонт. Приручая некоторых из пойманных живьем животных или их детенышей, охотник, на высшей ступени варварства, предопределил возникновение пастушества и скотоводства, вылившиеся с веками в современные формы животноводства.
Возникнув задолго до скотоводства и земледелия, охота, с этой точки зрения, является первой и древнейшей отраслью народного хозяйства нашей страны. До известной степени охота, охотничий промысел и рыболовство, уходя корнями своих приемов в наиболее ранние стадии человеческой культуры, сохранили свое значение и у современных цивилизованных народов, доставляя им меха, дичь, рыбу и побочные продукты охоты — пух, перо, кость, кожевенное сырье и т. п.
Прославляемая в народном эпосе, былинах и песнях — этих первых литературных произведениях человечества, — охота представлялась народам героическим, полным опасностей и лишений трудом.
Лучшие и наиболее смелые охотники становились вождями племен и народов.
Не будет преувеличением сказать, что именно охоте человечество в значительной степени обязано возникновением и первых наук — зоологии, медицины, ремесел, первыми орудиями труда и письменами, музыкой и зарождением изобразительного искусства — скульптуры, графики на камне и живописи.
Охота славян
I
История славянских и неславянских племен и народов, участвовавших в создании древнерусского государства, началась 5000 лет тому назад. В промежутке 3000—1000 лет до н. э. неолитические народы, обитавшие на территории Восточной Европы, поделились на три отличных друг от друга массива племен, соответствующих основным ландшафтным зонам нашей страны.
Вся, тогда более широкая полоса леса современного СССР — от Балтики до Урала и от Белого моря до Припяти и Десны, с основным сгущением племен в верхних течениях Днепра, Волги и Оки, на северо-западе европейской части СССР и в бассейне Балтийского моря, — была заселена охотниками и рыболовами, уже к третьему тысячелетию до н. э. создавшими в глубине лесов свою своеобразную культуру, культуру так называемой «ямочно-гребенчатой керамики». Они жили в землянках, в хижинах с коническими крышами и летом — в шалашах. Их родовые матриархальные поселения, расположенные, как правило, на правом, высоком берегу рек и речек, не знали укреплений: бесконечные, труднопроходимые леса были более надежной защитой от врагов, чем рвы, валы и деревянная городьба. Группа родовых селищ составляла район обитания племени.
Это были отдаленные предки литовских и угро-финских народов, некоторая часть которых в дальнейшем смешивалась с славянскими племенами, ославянизировалась. Типичными для них было высокое мастерство обработки камня и кости, охота на лося и быстрое совершенствование техники сетевого рыболовства. В племенах царил охотничий культ медведя, лося и водоплавающей дичи.
Второй массив составляли племена, обитавшие в степных областях — северном Причерноморье, Нижнем Поволжье и низовьях Дона, Основным источником их существования также являлись охота и рыболовство. В их погребениях превалируют кости оленя, зайца и других диких животных, что «свидетельствует о подавляющем преобладании охоты над скотоводством» (А. Арциховский, «Введение в археологию», М. 1947). С веками, однако, и на юге СССР основой хозяйства становится животноводство: разводятся коровы, овцы и, реже, лошади. Охота же вновь отходит на второй план, лишь кое-где, в отдельных районах юга, сохраняя свои господствующие позиции. Так, богатейшие в Европе майкопские (на Кубани) курганы пятитысячелетней давности дали находки, свидетельствующие о сохранившемся здесь значении охотпромысла. Среди этих находок особую ценность представляет серебряный сосуд с вырезанными на нем пантерой, лошадью, медведем, львом, быком, бараном, кабаном и козлом.
Третий племенной массив располагался по соседству с предыдущим, занимая территорию Среднего Поднепровья и Центральную Европу — бассейн Вислы, Дуная и Рейна. Здесь уже 500 лет назад доминировало мотыжное земледелие, охота же и скотоводство были хотя и важными, но отнюдь не ведущими отраслями.
Протославянские матриархальные племена этого массива создали весьма высокую культуру, именуемую в археологии «трипольской» (III—II т. л. до н. э., по находкам в селе Триполье близ Киева), постепенно распространившуюся и на восток, и на север и впитавшую в себя отдельные рыболовческо-охотничьи племена лесной зоны. Но даже и у оседлых земледельцев охота и рыболовство, игравшие в раннем триполье отнюдь не главенствующую роль, с падением значения мотыжного земледелия и связанного с этим роста относительной подвижности племен, — снова заметно усиливают свое значение.
Позднее триполье переходит в так называемую «лужицкую» земледельческую культуру (Лужицы, Вост. Германия, 2500—1800 лет до н. э.), а та уже — в чисто славянскую поднепровскую культуру «полей погребальных урн» на пороге нашей эры.
В восточных районах — Урале, Прикамье, на территории современной Пермской и смежных с ней областей в течение многих тысячелетий основную роль в питании человека играл лось, успешно заменивший местному населению вымершего или истребленного к этому времени мамонта.
Во исполнение религиозных ли обрядов или с целью создания запасов, кости съеденных животных не выбрасывались куда попало, а веками складывались в определенные места, образовав огромные «костища». Этот обычай сохранялся у населявших Северный Урал народов манси (вогулов) и ханты (остяков) до самого недавнего времени.
С усложнением хозяйственной деятельности народов Алтая и Южной Сибири, связанном с переходом от бронзы к железу, охота продолжает иметь здесь первенствующее значение и по-прежнему является основной темой в изобразительном искусстве. Среди находок так называемой «тагарской» культуры (V—III вв. до н. э.) особенно хороша художественная бронза с реалистической трактовкой зверей, близкая скифским образцам.
Жизнь первобытных племен непосредственно среди природы, повторяемая из года в год цикличность смены природных явлений, получила яркое отражение в календаре. Камчадалы и теперь различают лишь два времени года — лето и зиму. На Сахалине нивхи называют сентябрь месяцем вяления кеты, октябрь — месяцем петлевой охоты. Кочевые остяки начинают год с важнейшего события в их жизни — с месяца отела оленей — апреля. У охотничье-рыболовного населения Азии месяцы года соответственно назывались «олени ягнятся», «идет кета» и т. д. Сентябрь у древних славян именовался Рюен (или Ревун) — месяцем рева лося и оленей.
У земледельческих племен начало года приурочивалось либо к началу посева, либо к тому времени, когда хлеб был уже сжат и обмолочен. Так, до 1700 года началом нового года в России считалось 1 сентября, т. е. когда был закончен годичный цикл сельскохозяйственных работ, и начинался новый. Старинные названия месяцев были связаны с земледельческим бытом древней Руси; так май назывался «травень», июнь — «цветень», июль — «серпень» (месяц жатвы), август — «вресен» (от верещи — молотить) и т. д. Эти названия сохранились и поныне в календарях белорусов, украинцев, поляков и многих других славянских народов.
Названия месяцев тогдашнего византийского календаря вошли в обиход значительно позже.
Счет лет в древности велся «от сотворения мира», вычисленного по священным книгам и на 5508 лет отличался от современного. По древнему календарю 1956 год был бы 7464.
В 1700 году Петром I было введено в России принятое в Европе летоисчисление от рождества Христова, и начало года приурочено к 1 января.
Но не только к названиям месяцев, — и к отдельным дням приурочивало совсем недавно сельское население свои, основанные на многовековых наблюдениях, поговорки. К именам многих святых старонародного православного календаря делались меткие приставки, точно характеризовавшие те или иные периодические явления в природе: Василии капельники (28 февраля старого стиля) — капели с крыш; 4 марта — Герасим грачевник грачей пригнал; 12 апреля — «На Василия Парийского весна землю парит, медведь из берлоги выходит, заяц на слуху лежит», и т. д.
О былом значении охоты и рыболовства, о местах обитания тех или иных животных дает нам представление и язык земли — топонимика, географические названия гор, болот, рек и озер. Так, например, возвышенность Усть-Урт на севере Хорезмского оазиса в Кара-Калпакской АССР называется по-туркменски «Каплан-кыр», что значит «Тигровое плато», название озера Селигер на финском языке означает «рыбное озеро», «озеро уклейки». Гуси, пролетные пути которых испокон веков пролегали над старым Дербентом и Каспием, дали название и самому морю (от лезгинского «кас» — гусь, и «пиль» — море) — гусиное море, и кавказскому хребту («кау» — крыша и «каз» — гусь) — гусиная крыша, от слова хурджи или гурджи — грузин, что значит «охотник», а Казбек в переводе с тюркского означает гусиный (каз) князь (бек). Землянка по-лезгински называется «казма», что в буквальном переводе значит «бери гуся», т. е. можно предположить, что кавказские охотники первоначально рыли землянки с бойницами специально для засидок на гусей, для стрельбы их из луков на пролете.
Топонимика позволяет определить также и былые районы обитания тех или иных народов (на Селигере — угро-финские племена) и характер их промыслов (в данном случае рыболовство), и национальный состав древних народов: например, если «дон» на осетинском, относящемся к иранским, языке означает воду, то, значит, среди сарматов, давших Дону это имя, были и иранцы. Реки же Бобр, Десна, Вепрь, Припять были, надо полагать, искони славянскими.
Всюду, где реки Неман, Буг и Рось некогда являлись государственной границей Руси и Литвы, — по одну сторону их, в Литве, до сих пор встречаются названия урочищ и деревень: Зубры, Зуброво, Зубровый кут, а по другую сторону, на Руси — Туры, Туров, Туровская пуща, Турно; в Латвии о туре напоминают названия Таур-кальнс (Турья гора), Таурупурвс (Турье болото) и др.; сам охотничий рог по-латышски называется «тауре». Так топонимика, свидетельствуя о географическом распространении зубра и тура, подтверждает наше предположение, что эти быки являются синонимами, по-разному называвшимися в разных местах. Когда же нам на помощь придут филологи и ботаники, они заявят, что слова «вытурить», «турнул» и некоторые другие, бесспорно, произошли от могучего тура, но... у восточных славян слова «зубр» не существовало, на Украине зубра зовут туром и поныне, а туровка и зубровка, как ни удивительно, это одна и та же трава! Пожалуй, и сами историки, столь ревниво оберегающие достоверность своих пожелтевших летописей, вынуждены будут признать очень странным, что Владимир Мономах, по их же историческим источникам, охотившийся на весьма обширной территории и не могущий не встречать зубров, в своем историческом «Поучении» упоминает, однако, одного лишь быка — тура. В этом свете безапелляционный рассказ Д. Коропчевского (брошюра «Древнейший спорт», СПБ, 1892), что «вместе с костями зубра встречаются в таком же, если не в большем количестве костистые остатки другого животного той же породы с прямой спиною, короткими членами и плоским лбом, украшенным длинными изогнутыми рогами. Это — тур»... — не может быть нами принят всерьез, поскольку даже теперь первоклассные советские зоомузеи, располагая большим числом скелетов и черепов зубра, не могут продемонстрировать нам ни одного достоверного черепа и скелета тура.
Первые исторические данные об охоте на современной территории Союза ССР приводят нам греческие географ Ксенофонт и историк Геродот (V век до нашего летоисчисления). В предшествующие им столетия в пределах нынешней Воронежской, Саратовской и Ульяновской областей жили охотники вудины (очевидно, вотяки, пермяки и зыряне) — рыжеволосые, с голубыми глазами, «которые едят сосновые шишки» (т. е., вероятно, кедровые орехи), а в Приуралье, на Каме, «за степью», поворотя более к востоку, обитали тиссагеты, народ многочисленный и особый, занимающийся звериною ловлей; по смежности с ними жили ирки (очевидно, угры, предки венгров или мадьяр), тоже звероловы. По рассказу Геродота (кн. IV), охотник ирк влезает на дерево, а ученая лошадь ложится на брюхо, чтобы ее не увидел зверь; «высмотрев зверя с вершины какого-либо дерева... пускают в него стрелу, а потом, вскочив на коня, преследуют его с помощью собак».
Тот же Геродот населяет одними из наших гипотетических предков — скифами (VII—III вв. до н. э.) местности позади греческих колоний на северных берегах Черного моря, устья Днепра, Буга, Дона и Кубани и отличает от собственно скифов отдельные народцы, среди которых фиссагеты, массогеты (Средняя Азия, Амударья) и джирксы жили исключительно охотой, а у других охота была главнейшим источником поступления пищи и одежды. Эти народы и народцы, положившие начало германским, готским, славянским, литовским и финским племенам, чтоб смилостивить богов и сделать охоту более добычливой или добыть победу в битве, соблюдали определенные обычаи: воинственные скифы поклонялись воткнутому в землю мечу, орошая его человеческой кровью перед набегами, или кровью убитых диких животных перед охотой, пили кровь первого добытого на охоте зверя, а один из скифских народцев, живших на территории современной Польши — невры раз в год «превращались» в волка, что заставляет предположить существование у них волчьего культа. Отзвуки этой легенды вплоть до наших дней бытовали в с.-з. Поднепровье, являясь популярным мотивом белорусского и литовского фольклора. Следы этой неврской мифологии заметны и в «Слове о полку Игореве», где полоцкий князь Всеслав «людям сидяще, князем грады рядяще, а сам в ночь волком рыскаше». Историк Н. М. Карамзин дает более примитивное объяснение превращению невров в волков: по его словам, они одевались зимою в волчьи шкуры.
Наряду с приведенными вполне вероятными обрядами Геродот приписывает отдельным народцам и племенам, жившим на нашей земле, следующие, подчас маловероятные отличительные признаки: одни одевались во все черное (меланхлены — черные плащи; может быть, финские племена меря и черемисы, жившие между Доном и Окой и еще в XVIII в. носившие черную одежду), другие (савроматы) рождались от скифов и амазонок, третьи — плосконосые агрипеены (вероятно, калмыки) от рождения были лысы, грифоны стерегли золото, «не знавшие никаких законов», андрофаги (мордва) были людоедами (т. е., очевидно, питались сырым мясом, в противоположность скифам, которые ели хлеб и варили пищу), а аримасты, например, имели всего один глаз!
Что касается грифонов, то весьма вероятно, что здесь речь идет о грифах, водившихся в горах Урала и Алтая. Геродот слышал о них от населявших современную Татарскую АССР исседонов.
Европейский Север Советского Союза и Скандинавию во времена Геродота населял народ, скользящий по снегу — скридфинны, очевидно лопари (приставка «скрид» является корнем скандинавского «скользить»). Византийский писатель Прокопиос писал (прибл. в 552 г.) о скридфиннах: «Они ведут животный образ жизни. Не носят платья (из материи), не пьют вина и не употребляют в пищу чего-либо даваемого землей. Мужчины и женщины занимаются только охотой, ибо необычайно большие леса и горы, которые там имеются, дают им огромное количество дичи и всякого зверя. Мясо убитых животных они съедают, а шкуры обертывают вокруг себя, так как у них нет ниток для сшивания. Но они скрепляют шкуры жилами животных и таким образом покрывают свое тело».
На полуострове Канин нос в те века (судя по херефордской карте 1280 г.) обитали собакоголовые киноцефалы, — быть может, племя охотников, одевающихся в целые собачьи или песцовые шкуры, причем шкура головы собаки использовалась как капюшон.
Таковы первые, контурные сведения о нашей охоте, рисующейся в мифологическом ореоле далеких времен.
Произведенные в 1862 г. раскопки знаменитых подземелий «Чертомлыцкой могилы» — кургана близ Никополя — дали много находок IV в. до н. э. — утвари, украшений и оружия с изображением охоты скифов. Значительная часть этих находок выставлена в ленинградском «Эрмитаже». Небезынтересно, что внешний облик скифов и их одежда уже в те времена удивительно схожи с обликом и одеждой позднейших славян.
По-видимому, скифские племена представляли собой некое политическое объединение, возглавлявшееся скифами-царскими, населявшими степь между низовьями Днепра и Дона. О наличии классового рабовладельческого строя у скифов свидетельствует царская власть, сравнительно высокая государственная организация и развитая экономика. Племенная верхушка скифских племен жила в греческих городах на черноморском побережье. В V веке до христианской эры в восточной части Крыма и на берегу Миотийского (Азовского) моря образовалось Боспорское царство со столицей Пантикапеей (Керчь). Царская династия из греческих архонтов вскоре сменилась царями местного скифского рода. Обострение классовых противоречий повлекло за собой уже во II веке до н. э. мощное восстание рабов под предводительством Савмака.
Таким образом, говоря об охоте в современных границах СССР, мы предполагаем в земледельческих народах геродотовой Скифии один из этнических конгломератов будущего славянства и убеждаемся, что географические и этнические ареалы протославян совпадали уже две с половиной тысячи лет назад, хотя собственно славянами эти наши предшественники стали лишь ко времени распространения культуры полей погребальных урн, т. е. к II—I вв. до нашей, и к I—II вв. нашей эры.
Из произведений скифского искусства чаще всего встречаются, конечно, изображения зверей, главным образом несущегося галопом оленя с подогнутыми ногами и длинными ветвистыми рогами, закинутыми на спину. Интересно, что эта фигура постоянно встречается и в Сибири тех веков. Антиквары различают даже так называемый скифо-сибирский звериный стиль — статуэтки железного века из бронзы, железа, кости и дерева, изображающие северных и благородных оленей, лосей, орлов, грифов, барсов, птиц и рыб, битвы зверей, и т. п. Изображаемым животным, особенно хищным зверям, скифы любили придавать устрашающие черты, за что, собственно, этот стиль и получил название «звериного». Прекрасными образцами этого стиля являются найденные в 1946—1947 гг. при раскопках Ольвии на берегу Днепро-Бугского лимана превосходные по мастерству исполнения костяные пластинки с изображением головы льва и стилизованной птичьей головы, относящиеся к VI в. до н. э. Скифам принадлежит и древнейшая на нашей территории монета в форме рыбок, отчеканенная в Ольвии (VI в. до н. э. — III в. нашей эры).
Языки скифского мира послужили одним из важнейших слагаемых стадиально более высоких славянских языков. Сам термин «славянин», «склав» и еще более древнее племенное имя «росрус» лингвисты связывают со скифами Причерноморья и Средиземноморья.
В эпоху скифов — в первой половине 1-го тысячелетия до нашей эры — появляются первые укрепления вокруг селений; такие селения историки и археологи называют городищами, в отличие от неукрепленных населенных пунктов — селищ.
Современником скифов явилось и древнейшее на территории СССР, в Армении, сильное рабовладельческое государство Урарту или Ванское царство. Воинственные племена, обитавшие на берегу озера Ван, занимались охотой, преимущественно псовой охотой с горскими борзыми, и скотоводством. Столица царства — мощная крепость Тушпа — была расположена на берегу того же озера. Остатки крепости видны и теперь. Образованное в IX в. до н. э. Ванское царство просуществовало три века и распалось под ударами вначале ассирийцев, а затем скифов. Название царства Урарту сохранилось до наших дней в названии горы Арарат. Открытый в 1869 году знаменитый Казбекский клад дал много находок бронзовых фигурок оленей VI—V вв. до н. э.
Ровесником Урарту был Хорезм — государство, расположенное на территории современной пустыни Кызылкум в Казахстане. Буржуазные историки для оправдания колониальной захватнической политики империалистов утверждают, что Востоку с древнейших времен присущ застой, что его отставание от Запада может быть преодолено лишь насильственно. Древний Хорезм лишний раз опровергает эти ложные утверждения буржуазных историографов. Теперь (С. П. Толстовым) доказано выдающееся значение древнего Хорезма в истории народов СССР. Уже в середине 1-го тысячелетия до н. э. Хорезм был могущественной империей, влияние которой простиралось до Венгрии на западе, Индии на юге, Прикамья на севере и Китая на востоке. Веками и тысячелетиями Хорезм отстаивал свою независимость, отражая нашествия и арабов, и гуннов, и Александра Македонского, и других завоевателей. Среди хорезмийцев, являвшихся предками современных узбеков и каракалпаков, было много виднейших ученых, один из которых Мухаммед ибн Мус ал-Хорезм написал трактат, в заглавии которого фигурировали слова «ал-Джабр», положив тем самым начало и дав название современной алгебре.
Культура привисленских племен во многом была сходна с культурой их соседей — скифов. Их амулеты из зубов кабана и волка ассоциируются с культом волка у невров.
К началу нашей эры в жизни днепровских землевладельцев — скифов — преобладает примитивное земледелие, хотя скотоводство, охота и рыболовство также имеют немаловажное значение. К концу скифского владычества все эти отрасли хозяйства поставлены уже на довольно широкую ногу. В том же Крыму, на берегу Керченского пролива искусствоведом Стасовым открыт склеп II в. н. э., на одной из стен которого изображен сад, населенный зверьми, — очевидно, первый зоопарк на нашей территории. Раскопками 1932—1935 гг. возле Керчи обнаружены грандиозные рыбозасольные сооружения. Ученые предполагают, что донская, кубанская, азовская и черноморская рыба вывозилась в средиземноморские города.
Античную (рабовладельческую) формацию на территории СССР прошли лишь народы, обитавшие в Причерноморье, Закавказье и Средней Азии, т. е. непосредственно связанные с основными областями античной культуры — Средиземноморьем и Передней Азией. Севернее расположенные области, находившиеся в менее благоприятных природных условиях, чем юг, и располагавшие ограниченными возможностями внешних связей, до конца первого тысячелетия н. э. сохраняли свой первобытнообщинный строй. Однако эти северные области уже в последние века до нашей эры и в начале ее отнюдь не были полупустыней, по которой бродили редкие группы звероловов, наоборот: всюду по высоким берегам рек были разбросаны городища так называемые «дьякова типа». Многочисленность поселений дала повод скандинавам называть древнюю Русь «страной городов». Городища этого типа представляли поселки живших узким мирком больших семей, семейных общин. Патриархально-родовой строй уже разрушен. Группа этих городищ составляет население рода. Здесь нет еще ни частной собственности, ни индивидуального хозяйства, ни социального расслоения. Охота и рыболовство имеют несравненно большее значение, нежели скотоводство и подсечное земледелие; последнее становится ведущей отраслью в лесной полосе лишь в VIII—IX вв.
В окрестностях Москвы вплоть до V в. было несколько городищ вятичей, в том числе знаменитое Дьяково городище на Москве-реке, ниже столицы, давшее название городищам этого типа. Раскопки в Дьякове, а также подобных городищ на Оке и Верхней Волге показали, что наши предки занимались здесь преимущественно скотоводством, разводя главным образом лошадей на пищу. Кости же бобров, лосей, медведей и зайцев составляют всего 13—15 % костей домашних животных, свидетельствуя о подсобной роли охоты. Однако пушной промысел являлся все же важной статьей дохода, о чем свидетельствуют специальные стрелы; наконечники этих стрел не заострялись, а расширялись, оканчиваясь тупой поверхностью. Такими стрелами били белку, не портя ее шкурки.
На Немане и в среднем и нижнем течениях Западной Двины обитали в эти века предки лето-литовцев, во многом сохранявшие культуру чуть ли не каменного века. Охота и рыболовство оставались их ведущими промыслами, а скотоводство и земледелие играли второстепенную роль.
Для среднеазиатских кочевников того времени, например массагетов, охота является главнейшим источником существования. Известны несколько охотничьих изображений, в том числе сцена охоты верховых массагетов на тигров, украшающая золотые ножны из Амударьинского клада (найден возле города Кабадиана). В Бархаше близ Бухары советские ученые раскопали в 1938—1939 гг. дворец III—IV вв. н. э., принадлежавший одному из доисламских властителей Бухары. Во дворце обнаружена фресковая живопись — охотники верхом на слонах мечут копья и стрелы в львов. Можно думать, что не только львы, но и носороги и обезьяны обитали в годы раннего средневековья в окрестностях Хорезмского оазиса (низовья Амударьи).
В III—II вв. до н. э. на смену скифам приходят сарматы, занимавшие в начале н. э. огромную территорию от Карпат, Вислы и Дуная до Дона, Волги и Урала. Сарматы уступали скифам в культуре, являясь народом охотничьего, кочевого, скотоводческого и лишь как исключение — земледельческого образа жизни.
Для Сибири начала нашей эры характерны варварские «пастушеские племена, охотники и воины» (Маркс и Энгельс, соч. т. IX, стр. 278), вторгшиеся сюда с плоскогорий Азии под давлением избытка населения на производительные силы.
