Хорьков Э. А.
Было очень поздно, около двух часов ночи... Я шел с Маринкой к центру города, очарованный близостью любимой, ласковой теплотой ее руки и тихой августовской ночью. Прохожих не было.
Мы мечтали, как будем жить после окончания института, где будем работать. Слух ловил каждый ее вздох, каждое слово.
Город слегка шумел, но это не мешало мне.
...Увы, даже в любви охотник остается охотником.
Я услыхал далекий мелодичный свист.
— Маринка, слышишь?
Она мотнула головой:
— Нет.
Мы остановились, слушая небо. Звезды, мерцая, застыли в нем. Вдалеке работала электростанция.
Вскоре над головой будто кто сильно ударил по клавишам.
— Кулик? — оживилась Маринка.
Я чуть сжал ее руки:
— Конечно! Черный! Помнишь, с белым колечком на спине?..
Мы вышли на главную улицу. На часах было половина третьего.
Со двора неожиданно громко раздалось: «Пидь-пильвидь, пидь-пильвидь».
— Поздно бьет, — машинально отметил я.
Маринка потянулась к моему уху и еле слышно, словно боясь спугнуть звонкоголосого певца, прошептала: «Перепел...» — и ее теплые губы коснулись моей щеки.
Неужели я думал, что первый поцелуй будет таким хорошим и необычным?! Я стоял, потрясенный, а перепел, будто радуясь нашему счастью, ударил вновь.
...Снова, но уже другие, близкие, идем по улице. У ее дома фонарей нет, и мы стоим до рассвета. Часы летят, как птицы. Я глажу ее волосы, целую глаза, губы...
— Тих, тих, тих, — вдруг ясно звенит под крыльями воздух.
— Утки! — не выдерживаю я.— Маринка, утки, смотри!
На алом фоне зари быстро исчезает небольшая стайка.
Маринка смотрит ей вслед, и я вижу неподдельный охотничий азарт на лице.
— Едем завтра в плавни, — шепчу я.
— Едем...
