Вл. Холостов
Аксаков в Абрамцеве
(Отрывок из поэмы)
...Седой старик
Большого роста.
Сухое, умное лицо.
Жил по старинке: тихо, просто,
Любил усадьбу и сельцо.
Любил в Хотькове гул обеден.
За стол садился не спеша,
Немало дворни он держал
И всё же, говорят, был беден.
Но человеку надо много ль? —
Старик не мистер был брюзжать,
Встречал друзей радушно...
Гоголь
К нему проездом наезжал
И, теребя диванный плюш,
Читал отрывки «Мёртвых душ»;
Бывал Тургенев и Погодин:
Они любили старый дом.
Простор абрамцевских угодий,
И Ворю, тронутую льдом,
И маем тронутые дали...
Да, поездов тогда не знали —
Какие, бог мой, поезда!
Едва с бубенчиком скакали —
Нелёгкою была езда
По разухабистым дорогам:
По лету — пыль,
А в осень — грязь;
Ломались оси, да не раз,
И было радости не много
Садиться на день в тарантас.
Но, значит, был Аксаков нужен,
И речи были, знать, новы,
Коль запросто к нему на ужин
Друзья съезжались из Москвы!
...
В ту осень старый рыболов,
Прогнав врача, устав лечиться,
Писал последние страницы
Простых, волнующих стихов.
Любил старик то время года,
Когда в реке уснет волна,
Когда осенняя природа
Приятной свежести полна,
Когда свистят в кустах синицы
И стынет влажная земля,
И белые гусей станицы
Пасутся в дальних озимях;
Любил он, зонтиком прикрытый,
За черным, полусгнившим пнем,
Согретый теплым зипуном,
Таскать ершей — больших, «сердитых».
Любил он с шомпольным ружьем
Пройти по инею утрами, —
Лес оголившийся, жнивье,
Набить ягдташ тетеревами.
А дома, рассердившись вдруг,
Учил перо щипать старух.
...
И слышал я еще молву,
Что, начиная собираться
К зиме в столичную Москву,
Ушел он с лесом попрощаться,
С землей привычною своей...
Свернув с дороги в чащу круто,
Он опустился на пенек;
Из-под насупленных бровей
Глядел не видя — сед закутан
Морщинист, сгорблен, одинок
Но вот он встал...
Перекрестился
И средь печальной тишины
Деревьям в пояс поклонился
На все четыре стороны.
А отъезжая из сельца,
Тяжелых слёз не стер с лица.
В. Баландин
Родина
Как вы необъятны, родные просторы!
Синеют на юге далекие горы,
Родился и молодость в них я провел.
И манят меня голубые громады,
Где брызжут слезой и шумят водопады,
Где крылья расправил могучий орел.
Смотрю на восток — там тайга зеленеет,
Оттуда извечным спокойствием веет,
Оттуда нам день возвещает заря.
И хочется вновь мне в таёжные чащи —
Пить воздух сосновый, чудесно бодрящий,
И слушать весеннюю песнь глухаря.
На север затем я свой взор обратил.
В полярных морях я не мало ходил, —
Там жизнь проходила в труде и борьбе,
Там бьется волна о холодный гранит,
И белая чайка над пеной летит,
И снова зовет меня море к себе.
На запад бросаю задумчивый взгляд —
Там степи бескрайние мирно лежат,
Ласкает их солнце лучами с любовью...
Я эти места защищал от врага,
И эта земля мне на век дорога —
Она пропиталась солдатскою кровью.
П. Усачев
Встреча у родника
Там, где ивы и клены
К солнцу подняли кроны
Над струей родника, —
У замшелой колоды
Звучно черпала воду
С песней дочь лесника.
Из-под ивовой крыши
Я навстречу к ней вышел
В свете ясного дня.
Улыбнулась лукаво:
— До чего же вы, право,
Напугали меня!..
Я ответил:
— За волка
Человека с двухстволкой
Вряд ли можно принять...
И она рассмеялась:
— Я за то извиняюсь...
А вы смелый, видать...
— Угадали...
— Вы здешний?
— Из деревни Олешни.
— Знаю, там я была...
И лесная дорожка
К лесниковой сторожке
С ней меня привела.
...С той поры я все чаще
Навешаю ту чащу,
Где родник чистый бьет,
И где дочь лесникова
Из струи родниковой
С песней воду берег.
Сергей Вьюгин
Пора отлета
Вольно сильные крылья в лазури раскинув,
Над землей с тихим криком летят журавли...
У балкона, среди голубых георгинов,
Вновь осенние розы огнем зацвели.
По садам, покрываясь эмалью и глянцем,
Запотевшие яблоки грузно висят.
Клены, густо облитые свежим румянцем,
Об ушедшем и радостном лете шумят.
Отзвенели стрижи — колокольчики лета,
Город веет затишьем покинутых дач.
И печалит, как отблеск закатного света,
В старом парке забытый, игрушечный мяч.
Ближний лес от красивой, резной позолоты,
Как старинный ларец, прихотлив и лучист.
Легким счастьем веселой осенней охоты
Пахнет палый, нарядный березовый лист...
Н. М. Петров
Лиса
Какими судьбами, какими путями
Свело нас на этой пустынной поляне?..
Деревья теснились косматою чащей,
И сердце устало: билось все чаще.
А над головой необъятной пустыней
Свод неба раскинулся, серый и синий.
Земли проступала голая пустошь,
Снега островами виднелись на сушах.
И вдруг вдоль осоки, по осыпи белой,
Мелькнуло звериное, гибкое тело...
Средь талого снега, в капели стозвонной,
Казалась то рыжей, то бурой, то черной.
Бесшумно ступали упругие лапы,
Вынюхивал нос каждый шорох и запах.
Сердце стучало, забыв про усталость,
Мушка огромною глыбой казалась,
Спуска металл поддался охотно —
И гибкий гром поплыл по болотам.
Вихри ударили пороховые,
Снег прочертили штрихи прямые.
А среди них, извиваясь, застыла
Звериная ловкость, чуткость и сила.
В. И. Диков
Вечерние думы
Ночь на Дону
Донская ночь, как ночь Украйны,
Особой прелести полна.
И те же звезды — неба тайны —
И та же кроткая луна;
Такой же воздух благовонный,
Такая ж гладь немых полей
И тот же шепот полусонный
Пирамидальных тополей;
Порой вдали блеснет зарница
И дунет легкий ветерок...
На плоскогорье спит станица,
А рядом с нею хуторок.
Над всей равниною степною
Царит безмолвно сладкий сон,
И лишь прибрежною волною
О чем-то шепчет старый Дон.
На тяге
Усевшись на коряге,
Под старою сосной.
Мы ждем начала тяги
У просеки лесной.
Горит закат багряный;
Вступает ночь в права,
Струит свой запах пряный
Весенняя трава.
В долине, точно змейка,
Речушка извилась.
Утиная семейка
Куда-то пронеслась.
Какой-то куличишка
На отмели свистит;
Шмыгнул в кустах зайчишка,
Отряд грачей летит.
Вдали прудок, плотина
И чащи камыша...
Родимая каргина,
О, как ты хороша!
Зажгли мы папиросы,
Чтоб время скоротать.
Вдруг хоркнул долгоносый,
А где он? Не видать.
Кузьма насторожился,
Весь зрение и слух, —
Увидел... Приложился,
Метнул огонь... Бу-бух!
И вальдшнеп вертикально
Упал к ногам Кузьмы.
Я крикнул: «Идеально!
Чудесно, черт возьми!»
Второй летит и третий,
Звучит дублет в тиши...
О, как минуты эти
Отрадны для души!
Здоровый, энергичный,
Уверенный в себе,
Кузьма стрелял отлично,
А я... я — «так себе»...
Но две носатых птицы
Все ж удалось и мне
Подвесить на петлицы
При поясном ремне.
Земля во тьму оделась;
Стояла тишина.
В заснувший пруд глядела,
Как в зеркало, луна.
Зажгли огни в поселке
«Иванова гора»,
И людям перепелки
Кричали: «Спать пора!»
«В сторонушке родимой»...
Запел приятель мой —
И с песнею любимой
Мы тронулись домой.
Вечерние думы
Грустно на закате,
Зорька догорает
И денек погожий
Молча умирает.
На березе старой
Листья шевелятся...
Сумрачные думы
В голове роятся.
Вот такой же вечер
Был давно когда-то,
Так же догорало
Зарево заката.
Так же на березе
Листья шелестели,
Так же вот и утки
К озеру летели.
И река вот так же
Предо мной катилась.
Только мое сердце
Горячее билось.
Только не белели
Кудри сединою,
Только жизнь казалась
Мне совсем иною...
В дни осеннего ненастья
Дождь шумит... иного звука
Не услышишь за окном.
Боже мой, какая скука
Как безжизненно кругом!
Роща жалкой сиротою
Смотрит издали, и мгла
Серо-дымчатой фатою
На степную грудь легла.
Мысли бродят, как в тумане...
С бедным сердцем раздружив,
Лег я с горя на диване —
И курю, глаза смежив.
Чудо! Стал я вдруг крылатым —
И легко, как метеор,
Из глухой и тесной хаты
Вылетаю на простор...
Ковылем благоухая,
Оглашаясь пеньем птиц,
Предо мною степь родная
Разметалась без границ.
Хорошо здесь красным летом:
Дали, песни и цветы...
Здесь восторженным поэтом
Поневоле станешь ты.
Зноем дышит день лучистый
И рисует мне мечта,
Что сейчас дублет мой грянет
Затаились стрепета.
Что по струнке Неро тянет...
Шаг, другой — и встанет он,
Что сейчас дублет мой грянет
Паре стрепетов вдогон.
Замирает сердце сладко...
Вот взлетели, наконец...
Быстро вскинута двадцатка,
Чтбы в птиц послать свинец.
Но во сне залаял Неро,
И уж нет пугливых грез...
Снова все мертво и серо.
Снова скучно мне до слез.
Д. Бродский
Август
1.
Август, пахнущий старым подвалом.
Холодящий росу поутру,
Тропы выстлал листом обветшалым,
Изжелтил лишаями кору.
Тронул бронзой он кустик бузинный
И — умчался в простор без границ.
Оглашая сырые низины
Бубенцами щеглов и синиц.
И ночами в глухом чернолесье —
Там, где логовище сентября,
Свищет сивер, кружась куролеся.
На полянах пеньки серебря.
Время, время светиться стожарам.
Время стынуть разливу зари,
И, блуждая, оленям поджарым
С трубным ревом топтать кочкари.
2.
Минул август. Все гуще закаты
Разливают лиловую муть.
Мир покорно томится, объятый
Тишиной, не дающей уснуть.
О, как глухо во впадине неба,
Где на дне, как в потухшей печи,
Уголек одинокий Денеба*
Дотлевает в кромешной ночи.
3.
Паутина на высохших ложнях,
Вдоль опушки — щетина кустов,
И кувшины оврагов порожних,
И простор, что к зазимку готов.
Но в полях, где ветра откричали,
Новорожденных всходов семья —
Вот мое утешенье в печали,
Золотая надежда моя!
* Созвездие лебедя.
Наби Бабаев
Олень
Из лесной чащобы неторопко
Вышел ты и оглянулся робко.
Может, шел бы дальше этой тропкой,
Но меня ты увидал, олень.
Что рога к спине прижал, олень?
Как черны твои большие очи:
Может, кто влюблен в такие очи?
Иль глядят в края иные очи,
Коль они полны тоской, олень?
Взял бы я тебя с собой, олень!
Ты бродил в каких лугах зеленых?
Дом твой, верно, в дебрях потаенных?
Из каких ключей ты пил студеных?
Мне б побыть, где ты бродил, олень,
Пить из тех ключей, где пил олень!
Выйди же из-за кустов, не бойся,
Я тебя кормить готов, не бойся.
Не скрывайся средь лесов, не бойся.
Рогом робко не верти, олень,
Ах, успеешь ты уйти, олень!
Разрешишь, с тобой я рядом стану,
И рога и спину гладить стану,
А заплачешь, я платок достану.
Что ж дрожишь ты и теперь, олень?
Не охотник я, поверь, олень.
С азербайджанского перевел В. Щепотев.
Г. Гусейн-Заде
Слово о весне
Дышат легкие свежестью чистой земной,
Льется ласковый свет с голубой высоты.
Вижу — будто впервые, как предо мной.
Всех цветов и оттенков раскрылись цветы.
В трех шагах от меня колобродит вода,
Я гляжу на нее — изумлен, поражен,
Будто в жизни не видел воды никогда,
Не ловил ручейка мелодический звон.
Жадно песни слагаю и жадно пою
И восторженно жизнью живу кочевой —
То подолгу стою у скалы на краю,
То лицо омываю водой ключевой.
Хорошо на озерном побыть берегу,
На пеньке отдохнуть иль забраться в тростник.
Но всего мне приятней, признаться могу,
Поваляться в траве, распахнув воротник.
Вот уже исчезают вдали облака,
Сокол машет крылами, охота зовет,
Горы мне улыбаются издалека,
Травы пахнут в лощинах, как солнечный мед;
На свиданье торопится юный джигит,
Где-то бродит олень, в степь уходит джейран,
Будто облачко, стадо от фермы бежит,
И равнина волнуется, как океан...
Я мечту беспокойную вечно пою!
И пускай голова моя ныне седа —
Пролетевшее детство и юность мою
Мне радушно весна возвращает всегда.
С азербайджанского перевел Марк Шехтер
Генри Лонгфелло
Восход солнца в горах
Я на холмах, под куполом небес
Стоял один. Светлел все больше лес,
И ветерок с густых вершин
Спешил прильнуть к устам долин,
Но облака, клубясь на полпути,
Не в силах были до вершин дойти.
Недвижных, острых скал зубцы,
Как в битве павшие бойцы,
Сверкая копьями в преддверье дня,
Седой туман пронзал вкруг меня.
А в крутизне, расщеплена,
Прижалась темная сосна.
Завеса облаков всплыла, легка.
И вижу я, как там, внизу, река
Сквозь лес тенистый и сырой,
Бурля, поток катила свой.
В румяном свете утренних лучей
Стонала выпь, легко кружась над ней.
Я слышал грохот дальних вод,
Я видел брызг хрустальных взлет.
Там, где песков сверкала полоса,
Дремали молчаливые леса,
И мягкий колокола зов
Вдруг прозвенел среди холмов.
Веселый рог все пел в ущельях гор,
Неся с собой охотничий задор,
И замер вдалеке. Затем
Мир снова стал спокоен, нем,
Лишь выстрела далекого дымок
Развеял налетевший ветерок.
Так, если горькие печали
Тебя когда-то угнетали
И если сердцем ждешь ты утешенья
В часы глухой тревоги и сомненья, —
Скорее в горы! Все невзгоды
Целит дыхание природы.
Перевод с английского А. Шмульяна
Индеец-охотник
Когда убран был урожай с полей,
И сноп стал легче и колос белей,
И зябь была поднята вновь, и везде
Остались плуги лежать в борозде, —
Индеец-охотник, держа свой лук,
С горы увидел родимый луг.
Здесь жили чужие. А его весь день
По кручам водил быстроногий олень,
И волк пересек оленьи следы:
В тот день не добыл охотник еды.
И вот он с горькою думой стоит
И вниз на жилища белых глядит.
Опять занялась над лесом заря,
И ветер взметнул листву сентября,
На клене белеет мшистая цвель,
Свисает с него безжизненный хмель,
И соком налившийся плод золотой
Блестит под устлавшею землю листвой.
И, полем бредя из конца в конец,
Кукурузные стебли срезает жнец,
И звонко косилка поет вдалеке,
Где стелется бледный туман по реке;
Но пастуший рожок уже стадо зовет,
И в роще веселый звенит хоровод.
И тогда повернулся охотник степной
К долине, что прежде была родной,
И услышал, как падает древний дуб
Под стук топора... С пересохших губ
Слетело проклятье, грома грозней,
Предательской дружбе белых людей.
Над ивой легла облаков пелена,
И рогом златым их пронзила луна,
И шагов шелестящих послышался звук
Там, где стражем над озером высится бук,
И раздался стон, и всплеснулась вода,
И охотник исчез под водой навсегда.
Прошли года... И, закинув сеть,
Рыбак стал в прозрачную воду глядеть,
И на гладком желтом песке, в глубине,
Скелет он увидел на самом дне:
Скелет колыхался — вперед и назад,
А лук был, как прежде, в руке зажат.
Перевод Л. Хвостенко
Г. Шахнович
Рассказ охотника
Так вот, разрешите начать по порядку.
В субботу спешу я домой без оглядки.
Еще на работе закуришь, бывало,
Домой прибежишь — и горит папироса,
А мне ведь до дома четыре квартала...
Но тут уж меня ожидают вопросы:
Куда я спешу? Зачем? Почему?
Спокойно, товарищи. По одному.
Сначала, конечно, по старой привычке
В клеенку завернуты терка и спички.
В шапку — с суровою ниткой иголку.
Беру патронташ да покрепче табак
И тульской работы резную двустволку.
Теперь остается на плечи рюкзак...
Да! Чуть было соль не забыл еще взять!
И тут мне жена заявляет:
— Опять... Конечно. Куда же еще?
На охоту. Нет, провести бы с семьею субботу.
Я в гости пошла бы с большою охотой,
Так погулять или, скажем, в кино,
Но, видно, твое увлеченье охотой
Дороже всего для тебя. А оно
К добру не приводит. Поверь мне на слово.
Я повторяюсь? Послушаешь снова!
«Ружьишко». «Природа». Мне песня знакома.
Ты просто стесняешься пьянствовать дома.
И тут же супруга моя сгоряча
Мне ставит, конечно, в пример Кузьмича.
Кузьмич — наш сосед. Проживает за дверью.
Из-за него от жены нет покоя.
Он тоже охотник. Не столько на зверя,
Сколько, заметьте, до «зверобоя».
И часто его сердобольный водитель
Прямо с «охоты» везет в отрезвитель.
Проспится и врет, не стесняясь, умело:
— Такое уж наше охотничье дело.
Тот не охотник, который не пьет.
Хотите, могу рассказать анекдот?
Из-за таких Кузьмичей, из-за них
Тень густо ложится на всех остальных.
И ставит жена мне в пример Кузьмича,
И вспоминает советы врача.
Конечно, случается все на охоте:
Продрогнешь в засаде, промокнешь в болоте.
Случается — выпьешь; зазорного нету.
Но дело, товарищи, право, не в этом.
А в чем же тогда? Ну какой же секрет!
Я рассказал бы, но я не... поэт.
Позвольте поэтому, как говорится,
Здесь точку поставить и закруглиться.
Не скрою, но очень хотелось бы мне,
Чтоб вы объяснили все это жене.
