Атрыганьев С.
Вверху, на песчаных дюнах, — сосновый бор. Деревья стройны и тонки, стволы гладки — ни сучка, ни задоринки. Внизу, у подножья холмов, — широкая равнина, пойма тихой, синеводой Шелони. На отлогом берегу деревня дворов сорок — самостоятельная бригада колхоза. Напротив деревни Шелонь отбрасывает в сторону рукав; он отходит вбок и самостоятельной речушкой исчезает в лугах.
Среди Шелони — полуостров, лесистый, с широкими полянами. В пору сенокоса на полянах многолюдно: всем колхозом косят густые, пахучие травы.
И все здесь, в уютном уголке русской земли, носит простые, скромные названия. Деревня — Сосницы, бор — Сосницкий, речушка — рукавок Засосенка, полуостров — Сосновый...
На краю деревни, в немудрящем пятистенке, проживает Прохор Брынцев — колхозник лет пятидесяти, очень высокий и очень словоохотливый. Прохор смугл, жилист, в меру сед, глаза с туманной поволокой смотрят весело и лукаво. В колхозе справляет Прохор должность счетовода; он — страстный охотник.
Нанизывая в бухгалтерские книги столбцы цифр, точно бусы на нить, Брынцев любит пошутить: «Мы ребята сосницкие, сосновые. Сосна дерево прочное, нужное. Без сосновой дощечки и креста теще не заделаешь!..
— Хочешь сказать, Прохор Иванович, что мы ребята «ходовые?» — спросит кто-либо из присутствующих.
— Вроде так — маху не дадут, — поглаживая лысину, крякнет Прохор.
По веснам на острове Прохор бьет уток, в пору золотой осени — тетеревов, по первым порошам — зайчишек. Брынцевские капканы не один раз прищелкивали волчьи лапы. У Брынцева хорошая библиотека. Охотничьи книги, обернутые в белоснежный ватман, оберегаются хозяином, как реликвии. Бирюка, Хоря, Калиныча знает не только Прохор; любой тургеневский или пришвинский рассказ перескажет и дочь Анна — девушка-смуглянка с задорными бровями, стройная, с такими же лукавыми глазами, как у отца.
Соберется Анна июньским полуднем с подружками на Засосенку купаться, и, прежде чем окунуться, глянет вокруг, задумчиво скажет:
— Хорошо-то как, девоньки! Словно на Красивой Мечи!
Спросит одна из девушек:
— Где, Анна, Красивая Меча эта?
И передаст Анна рассказ Тургенева, и, притихнув, заслушаются подруги...
Кончит Анна, посыплются вопросы: «О чем там еще написано?» «Есть про любовь, Аня?» «Дашь почитать, Аннушка?»
В колхозе Анна трудится звеньевой — лен выращивает...
Перед весной произошли два события: получил Прохор Иванович разрешение на отстрел лося, и полюбила Анна.
Все свободное время в феврале провел Брынцев на лыжах, с ружьем за плечами, в поисках лосей. Но лоси в метели откочевали в далекие леса, за Ильмень-озеро...
В январе зачастили девушки на вечеринки. В клубе кружились пары в вальсе, играли в кошки-мышки, в жмурки, хорошо пели песни.
Анна пела редко; поможет подругам вытянуть трудный подъем, довольно сверкнет глазами и скажет:
— Давайте девочки покружим!
— Вальс! Вальс! — раздадутся голоса.
Однажды пригласил Анну на «Школьный вальс» агроном Игорь Зверев — сосницкий уроженец, широкоплечий великан с белыми, как льняное волокно, кудрями, буйно вьющимися на лобастой голове.
Танцевал Игорь легко, как невесомую пушинку, кружил девушку в сильных руках, и казалось Анне, что клуб стал шире, а музыке конца не будет...
После второго вальса Анна заторопилась домой. Игорь исчез за сценой, но сейчас же появился, одетый и в перчатках.
— Проводить разрешишь? — спросил он.
— Нам по пути — на одной улице живем, — смутившись, отозвалась Анна.
Трещал мороз. Легкая, злая поземка, шипя, клубилась на гребнях сугробов. Луна, скатившись ниже звезд, то ныряла в редкие, пушистые облака, то легко скользила по ярко-голубому небосводу.
— И красиво, и сурово, — сказал Игорь, беря Анну под руку.
— Что красиво? — не поняла девушка.
— Небо. Похоже на цветущее льняное поле и на твои... — задумчиво протянул Игорь.
— На что! На чьи! — и вскинула вверх голову: ростом он был выше.
— На твои глаза, большие и ясные, — ответил Игорь.
С того и началась любовь Анны.
Промелькнул февраль — месяц метелей и снегов.
В мартовские утренники морозило круто, и льды на реках потрескивали звонко. Полуднями звенела капель. Прохор прекратил поиски до осенних заморозков.
— По чернотропу стукну! — решил охотник.
Потом враз потеплело. Солнце щедро пригрело береговые кручи: они запарили, и десятки проворных ручейков заспешили к Шелони. Река вздулась, как опара в квашне, в заберегах заплескались щурята, выброшенные течением на лед.
В те дни отец с дочерью собрались в район: Анна получить сортовое льносемя, Прохор — сдать шкурки, добытые за зиму.
Из города возвращались пешком. Санная дорога по реке рухнула. Вода у берегов бурлила; резиновые сапоги черпали за края.
Анна несла сетки с городскими гостинцами, Прохор, — новенькое ружье. На полпути в придорожном березняке вырезал Прохор дубинку.
— Зачем она? — поинтересовалась Анна.
— Ноги скользят, — уклончиво ответил отец.
В сумерках добрались до родных мест. Ветер стих, небо принахмурилось, временами мельтешил частый дождичек. Сосенку перешли с трудом: в мутной воде, точно овсяной кисель, кис, чавкая под ногами, снег. Прощупывая дно дубинкой, Прохор сказал:
— Пригодилась палочка!
Выбравшись к Шелони, ахнули одновременно: сухо шурша, напирая друг на друга, медленно двигались льдины.
— Пошла Шелонь! Ширь-то какая! Эх-ма! — крякнул Прохор и снял картуз.
Бросив сетки на прошлогоднюю траву, Анна спросила:
— Как же будем?
— Слыхала поговорку: «Сиди у моря и жди погоды». Заночуем — наутро видать будет!
Прохор натаскал валежника, разложил костер. Пока Анна кипятила чай, отец набрал охапку мха.
Ужинали в темноте, при первых звездах. Костер догорел, мох придавил угли — столб едкого дыма повис над островом — пополз за реку. Анна убрала еду, раскинув плащ отца, прилегла. Прихватив ружье, Прохор уплелся к реке.
Девушка прикрыла веки, и лицо Игоря, широкое в скулах, с открытой, большой улыбкой, встало перед глазами.
Резко прокричал филин.
Проснулась Анна от резкого озноба. Под утро потянуло с реки холодом. Было темно, чуть теплилась алая полоска зари. Костер потухал, ворохом сизого тепла дотлевал на углях мох. Прохора на становище не было. «Все промышляет, непоседа», — ласково подумала Анна.
Девушка поднялась, заправила волосы под платок, шагнула в ивняки. За ивняком, в глубине острова, густо рос сосняк. Не успела Анна поровняться с первыми сосенками, как из-за них вынырнул Прохор и предостерегающе зашептал:
— Тсы-ы-ыы!
Анна остановилась, замерла.
Отец мотнул головой в сторону, сказал:
— Гляди!
На круглой поляне, за кустом можжевельника, вся мокрая, жалкая, мелко дрожа, сжалась в комок молодая самка — лосиха. Большой живот ее низко отвисал.
— Детеныша вынашивает. Вышли силенки. Эх-х бедняга! — вполголоса сказал Прохор.
— Пропадет ни за что! — промолвила Анна и тронулась к лосихе. Отец удержал ее.
Сосняк зашатался, ветвистые рога нарисовались над макушками, и красавец лось выскочил на поляну. Лосиха протяжно замычала. Сохатый фыркнул, прыжком подскочил к лосихе и большим горячим языком принялся торопливо облизывать подругу.
Прохор вскинул ружье.
Анна предостерегла отца, положив руку на стволы.
Охотник опустил ружье.
— Нехай пропадает ордер, — глухо сказал он и, повернувшись, пошел прочь.
— Вот любовь! — страстно прошептала Анна, глядя на лосей.
Вдруг самец заволновался, толкнул плечом подругу, погнал ее вперед, заставляя двигаться, согреваться, бороться, жить...
Сохатый увел подругу в сосняк; узорчатые, плетеные рога быстро проплыли над макушками-свечками и исчезли. Анна глубоко вздохнула, опушкой вернулась к реке, по которой все плыли и плыли льдины.
Прохор Иванович сидел у самой воды, раскладывая костер.
— Ушли? — спросил он.
— Ушли, — ответила Анна.
Охотник с досадой промолвил:
— Спасла дружка лосиха, а то красовались бы его рога у меня на вешалке...
Анна спустилась к реке, черпая пригоршнями воду, освежила лицо. Брынцев приложил руку ко рту, закричал:
— Ого-го-го! Эй, гони лодку!
— О, о, о! — глухо и далеко отозвалось в бору, и опять ворчала, точно колдуя, река.
Прохор высоко поднял ружье. Спустил курок. Прогремел выстрел, вспугнув утреннюю тишину.
— Эй-й! — опять повторил охотник и замахал руками, словно кто-то мог увидеть его.
С реки ответили:
— Гай-ий!
— Слышь, Аннушка, плывет кто-то! — сказал Прохор.
В однообразный шорох льдин врывался металлический скрежет.
— Уключины брякают, — решила Анна, и догадка осенила ее, сердце застучало часто, часто. «Не Игорь ли?»
Ловко скользя между льдин, к острову шла лодка. Работая веслом, во весь рост стоял в ней человек. Анна узнала Зверева.
— На самом деле агроном! — протянул Прохор, махая картузом. — Молодчага!
Девушка взбежала на пригорок, где чадил костер, и закричала:
— Игорь! Слышишь ты меня!
Лодка пошла быстрее.
На реке посветлело.
— Опять они! — вдруг буркнул Прохор, глядя в сторону леса.
Анна обернулась. Лоси, напуганные людьми, торопливо уходили в глубь острова. Самец, зорко глядя по сторонам, шел справа от подруги, закрывая ее большим и сильным телом.
Девушка тихо и тепло рассмеялась...
