Волков М. Г.
В первые свои охотничьи годы — а охотиться я начал рано, с двенадцати лет, — я глубоко заинтересовался облавными охотами на волков и лисиц с флажками. При каждой возможности участвовал в этих охотах; сначала в качестве загонщика, затем помощника окладчика, стрелка, а впоследствии и окладчика.
Меня больше всего интересовал сам процесс подготовки охоты с флажками: проверка привады, складывание, выставление зверя на стрелковую линию.
Первым моим учителем искусству следопыта-окладчика, был старый иваново-вознесенский рабочий Алексей Тихонович Смолин, вместе с которым мы восемь зим охотились с флажками.
За 17 лет работы окладчиком Алексей Тихонович выставил на линию стрелков около 250 волков и очень много лисиц (по 25—35 лисиц за зиму). Большой мастер по организации охот с флажками, Алексей Тихонович передал нам, двум молодым охотникам, мне и А. Н. Петрову, свой опыт и знания. Заканчивая школу-девятилетку, мы могли уже самостоятельно готовить облавные охоты с флажками, обращаясь в нужных случаях за советом и помощью к своему учителю.
Мне было пятнадцать лет, когда Алексей Тихонович обратил мое внимание на книгу Н. А. Зворыкина «Охота на волков с флагами»; я приобрел рекомендованную книгу и читал ее вслух для Алексея Тихоновича. Мы проштудировали книгу от начала до конца.
После этого я жадно читал и перечитывал все, что принадлежало перу Н. А. Зворыкина («Охота на лисиц»; «Что думал старый волк»; рассказы в охотничьих журналах; «Что должен знать окладчик» и другие). Даже такие брошюры, как «Крот и его добывание» (1930), «За мелкими зверьками с капканами» (1931), не ускользнули от моего внимания. Особенно любил я замечательную книжку «Как определить свежесть следа зверя по снегу».
Вскоре мне посчастливилось познакомиться с Николаем Анатольевичем Зворыкиным — вначале по переписке, а через год, когда я стал жить в Подмосковье, — и лично.
Николай Анатольевич с первой встречи с большой теплотой отнесся ко мне; мы часто переписывались в четыре последние года его жизни, а изредка и встречались в Москве, когда он по своим литературным делам приезжал сюда из Ленинграда. Останавливался Николай Анатольевич у Дмитрия Павловича Зуева, живущего на Садовниках; в доме Д. П. Зуева, охотника-литератора, вся обстановка располагала к увлекательным беседам об охоте и природе...
Летом 1935 года, при содействии Николая Анатольевича, я был включен в состав научных сотрудников южноуральской биологической экспедиции Института эволюционной морфологии и палеозоологии (ИЭМП) Академии наук СССР, возглавлявшейся профессором доктором биологических наук С. А. Северцовым. На моей обязанности младшего научного сотрудника лежало проведение полевых работ по учету фауны, картирование логовищ и съемка характерных стаций.
Николай Анатольевич тоже работал в этой экспедиции, занимаясь специально волками.
Три месяца, проведенные нами вместе в Ильменском государственном заповеднике, в исключительно живописной местности, увлекательные занятия наши, при которых мы постоянно находились в горах и лесах, наши беседы на лоне природы по глубоко интересующим нас вопросам навсегда оставили у меня яркие воспоминания.
Здесь я особенно хорошо узнал Николая Анатольевича как человека большой скромности, высокой культуры и разносторонних знаний, как мягкого и доброго, отзывчивого товарища и друга, всегда готового поделиться знаниями и опытом.
Учет фауны я проводил с лайкой; результаты были очень хорошие. Моя лайка Серка была отличной работницей по зверю и птице, отличалась исключительным послушанием и смышленостью, за что очень нравилась Николаю Анатольевичу и была общей любимицей сотрудников экспедиции. Впоследствии мы написали вместе с Николаем Анатольевичем очерк «С лайкой на Южном Урале», напечатанный в 1936 году в журнале «Боец-охотник», в котором рассказывалось о Серке.
Николай Анатольевич радовался успехам моей лайки на выставках и полевых испытаниях, справлялся о ней в письмах, желал иметь от нее щенка. Николай Анатольевич прекрасно знал охотничьих лаек и любил охоту с ними. В ноябре 1931 года он был судьей на 1-й московской полевой пробе лаек, состоявшейся в лесных угодьях в районе станции Пушкино Северной ж. д.
Волк и лайка! Как часто и как подолгу беседовали мы о них! Думали, как лучше организовать истребление волков и как лучше сохранить лайку, приумножить ее численность, распространить ее из северной тайги в среднюю полосу и южные районы, заинтересовать лайкой охотников-спортсменов.
В 1935 году Николай Анатольевич познакомил меня с Сергеем Александровичем Бутурлиным, с которым он был связан замечательной и трогательной дружбой, начавшейся еще с юных лет, даже называли они друг друга ласковыми именами: Сереженька, Николенька...
Профессор доктор биологических наук С. А. Бутурлин был изумительно работоспособным человеком. Однажды мы, придя к нему, застали его за работой: он делал перевод с английского, быстро постукивая на машинке. Поставив вариться кофе, Сергей Александрович извинился и, оживленно беседуя, не прекращал своей работы, быстро продолжая печатать...
Я переписывался с Николаем Анатольевичем регулярно, и он всегда охотно отвечал на мои письма; часто, не дожидаясь моего письма, он сам писал мне.
Выдержки из некоторых его писем за 1935—1937 годы я привожу ниже. Из них можно составить ясное представление об интересах Николая Анатольевича, о его отношении ко мне, студенту, единомышленнику в делах по волчьему вопросу, ученику и последователю.
Включенные мною в настоящий очерк некоторые материалы о волках и лисицах, написанные для меня Николаем Анатольевичем, являются по существу дополнениями к его опубликованным работам и представляют, думается мне, определенный интерес для читателей-охотников.
...«Очень был рад узнать, что среди дипломных работ оказалась и волчья тема. Что тем волчьих было так мало, я не удивляюсь: она выгодна только тем, кто действительно знает биологию и психологию волка, иначе в реальном и сказочном не разобраться. С удовольствием при случае ознакомился бы с этой работой и Вашими волчьими материалами. Ведь возможно, что я смог бы почерпнуть из этих источников новую мысль, которая так интересна и плодотворна бывает для полноты биологии.
От автора дипломной работы М. С. Козлова письма не получал...
Жаль, что выставка не удалась (Всесоюзная выставка охотничьих собак 1935 года. — М. Г. В.), я, признаться сказать, ожидал от нее расцвета и жалел, что не могу попасть на нее. Отзыв Ваш совпадает с мнением одного борзятника, бывшего на выставке.
Об охоте думать сейчас не приходится. Для этого надо уезжать на продолжительный срок довольно далеко, притом иметь положительные данные и хорошие местные связи. Таким образом, остается пока жить литературным волком да заниматься заглазной консультацией северной (в районе оленеводства) волчьей экспедиции...
Вашу просьбу о присылке Вам моих соображений об ильменских волках, к сожалению, я сейчас исполнить не могу... Но пока собираюсь это сделать, сообщу некоторые свои заключения по волчьему вопросу в заповеднике.
1. Пища
Пищею волков, судя по помету, встреченному летом 1932 и 1935 годах в Аргазинском и Ильменском участках, служат почти исключительно косули. Это обстоятельство подтверждается и найденными на логовах костями и прочими остатками исключительно этих животных. Сведения о незначительности урона от волков домашнего скота и состав, как видовой, так и численный, фауны заповедника укрепляют высказанное предположение.
2. Характер гнездовья и особые повадки
В местностях, где произрастает ель, волк всегда пользуется ее гостеприимством. Дерево это представляет защиту от непогоды и плотные заросли — убежища, в виде чащи заросли молодняка.
На Южном Урале ели нет; сосна не может служить ей заменой, тем более что подроста и сомкнутых насаждений ее не встречается. Каменистость почвы препятствует волчице делать выемки под гнездо. Таким образом, единственною верною защитою от непогоды во время щенения и первые 3—4 недели служат выходы каменных пород, в виде глыб и плит, образующие нередко грандиозные и величественные нагромождения. В них встречаются отверстия, углубления, полые пространства, опушенные сверху карнизом каменной плиты, достаточные для щенения волчицы и помещения ее с маленькими волчатами.
Повадка пользоваться такого характера гнездами распространена во всех горных местностях (то же и в Сев. Америке).
Найденные в 1932—1933 годах в Аргазинском участке два выводка еле прозревших волчат помещались в каменных выходах и подтверждают эту повадку.
Защитность самого гнезда от непогоды редко совпадает с заслоненностью участка вокруг гнезда. Редколесье и недостаточно еще высокая трава ко времени достижения волчатами примерно четырехмесячного возраста заставляют волчицу переводить выводок в более защищенное от постороннего глаза угодье. Такими местами служат:
1. Высокотравье: папоротники, заросли иван-чая и позже вейника, когда он выкинет метелку. Заросли этих трав достигают более 130 см высоты, представляя прекрасную защиту на площадях в несколько гектаров (10 и более). Среди таких зарослей проложены тропы-коридоры ровной ширины и с плотно стоящею стеною этих трав. Среди коридоров встречаются площадки овальной формы, значительно шире коридора — места, где волки ели добычу; кроме того, имеются круглые площадки, где расположены лежки.
Прожив некоторое время на таких логовах, выводок переправляется в другое высокотравье. Переселение это бывает или вследствие обкашивания кругом травы, т. е. длительного пребывания поблизости человека, или вследствие выгодности приблизить логова к другому свежему охотничьему району стариков.
2. Осиновые и тростниковые болота с зарослью березы, ивы и черной ольхи.
3. Высокие горные хребты, покрытые смешанным лесом, с полянами, выходами каменных пород и хорошим травяным покровом.
3. Количество волков в заповеднике
В условиях заповедника расстояние между выводками может быть сравнительно близкое, 5—8 км (при условии родства волчиц). Охотничий район этих выводков будет, однако, строго размежеван, и, естественно, к нему должна отойти значительная полоса за границей заповедника.
На основании обследования, расспросов, признаков волчьего прохождения, пребывания и подслуха в Аргазинском участке установлен один выводок. Заподозренность второго выводка не подтвердилась. Выводок в Аргазинском участке в течение лета главным образом находился на переменных логовах в окрестностях горы Кусы и в местности Арту № 1.
Второй выводок волков установлен в Ильменском участке, близ Няшевского болота и горного хребта Б. Ильмень; часто проявлял себя этот выводок приблизительно в кварталах 82 и 91.
Вот самые краткие выводы. Не лишены интереса некоторые соображения, послужившие основанием установить, что выводок, спасенный волчицей от пожара в местности озер Уртакуль, Катаваш и др., по-видимому, и есть тот выводок, логова коего установлены в местности Арту № 1. Есть и другие соображения по другим вопросам волчьей жизни. Надо все это привести в порядок.
К сожалению, и волчий вопрос и многие данные о косуле (зимние миграции в заповеднике), по которым я дал заключение, останутся голословными, так как их следовало бы доказать зимним обследованием, причем если оно и будет произведено, то вряд ли лицо, которому будет это поручено, сможет своевременно и достаточно авторитетно доказать верность моих прогнозов. Ведь это дело посильное целому коллективу, так как требуется и своевременность и одновременность обследования заповедника и территории вне его, начиная с выпадения первого снега в течение около двух месяцев, непременно по плану, составленному чрезвычайно вдумчиво.
Несомненно, что косуля к зимнему периоду перекочевывает из мест менее кормных в более обеспеченные кормами. Миграция такая идет из заповедника (из Ильменского участка главным образом в Аргазинский участок), к степи, и, в свою очередь, от Урала в Аргазинский участок и схожие с ним типы лиственных лесоредколесий, где под снегом легко найти и траву и в изобилии опавший лист.
Для того чтобы определить более или менее численность косули, надо сделать этот трудный осенне-зимний учет. Тогда только летняя работа будет стоять на фундаменте.
Волки следуют за косулей. Численность их тоже должна быть подтверждена»...
Не помню, как попала мне в руки в институте, в 1934 году, старинная книга для охотников, написанная в 1833 году и изданная в 1836 году. Автор этой любопытной книги, называвшейся «Карманная книга для егерей и охотников, или бесценный подарок любителям звериной ловли и птичьей стрельбы», наименовался инициалами Н. Н.
Прочитав с интересом эту книгу, я сделал тогда из нее ряд выписок, в частности выписки, приводимые ниже:
...Из главы VII: «Любопытные тайны и разные секреты, до сих пор скрываемые, опытами и долголетним занятием изведанные и открытые, необходимые, полезные и нужные для знания не только опытнейшим егерям, но и хорошим охотникам.
§ 12. Как делать снурки, чрез которые зверь не перейдет.
Это простой не толстой снурок, на котором привязаны перья, а за недостатком их делается так: навяжи из овсяной соломы маленькие пучочки, намажь ими перья горючею серою, куриным калом и человеческою уриною и навяжи их на снур, на который так же изредка навяжи старых башмаков и лоскутов кожи, так, чтоб перья или пучки соломы и лоскуты кожи были на 10 аршин расстояния, растяни сей снур, где пожелаешь, то ни заяц, ни лиса и даже никакой другой зверь не перейдут чрез него, особенно, если будет ветерок и притом на зверя.
§ 13. Каким образом приманить волков в одно место.
Возьми маленькую рыбку, называемую племос, и рыбку волчка, водящуюся во многих речках; высуши и растолки их мелко, потом расклади огонь на том месте, куда желаешь приманить волков, на сей огонь положи порошка сих рыб, потом возьми бараньего мяса и с соком тех же рыб положи так же на сей огонь; запах сей, разносимый ветром, действительно приманит всех волков, находящихся в окрестности, хотя бы и довольно далеко, и если будут есть положенную кусками помянутую баранину, то так опьянеют, что можно будет бить их дубинами»...
Упоминавшийся в книге «простой не толстой снурок, на котором привязаны перья», являлся, несомненно, прародителем современных флажков для охоты на волков и лисиц. Меня интересовал вопрос происхождения и эволюции флажков, и поэтому я обратился к Николаю Анатольевичу с вопросами. Тогда же мною были посланы ему отдельные выписки из упомянутой выше старинной охотничьей книги.
Николай Анатольевич ответил мне следующим письмом:
«...Прилагаю Вам ответы по интересующим вопросам, которые Вы поставили в Вашем прошлом письме. Пишу Вам и просимое юбилейное описание флажков, возьмите из него, что Вам надо. О книжке 1836 г. я кое-что помню, если не путаю с другой древнею. Более раннюю эру пользования флажками указать не могу.
Все Ваши материалы очень интересны, и меня очень радует сосредоточение их на общую пользу в Ваших, руках. Конечно, Вам следовало бы весь собранный материал обработать — систематизировать и издать книжку. Это бы можно сделать особенно в разрезе биологическом, зоопсихологическом и охоттехническом. Вышла бы преинтересная работа, весьма полезная. Главной темой будет служить волк, а в отделе о флажках надо прибавить лисицу и других зверей (лося, медведя и рысь), в качестве контраста.
Об этом стоит поговорить самым серьезным образом. Я не сомневаюсь, что такая тематика пройдет. Надо торопиться. С. А. Бутурлин поможет осуществить это намерение. Можно собрать старых егерей и получить от них материал. Самый ценный по достоверности материал тот, который собран из жизни непосредственно лично. Но много ли может собрать один человек?! А при личном опыте и знаниях не надо бояться, что собранные другим лицом из его опыта сведения недостоверны: знание сумеет отсеять сомнительное. Итак, за работу!
Я Вам сейчас не привожу случаи из моей практики. Надо вспомнить, порыться и т. д. Очень немало было однородных случаев с приводимыми Вами. Но больше было примеров чрезвычайно острого панического отношения к флагам. В подавляющем же большинстве зверь выходил, не коснувшись флагов, на номер, а если выходил не сразу (таких случаев также очень и очень было много), то флаги вели его на номер. Немало было прорывов зверя из-за ошибок...
1. Лисица систематически уходила через флаги, но потом три дня пробыла в окладе, а на четвертые сутки очень робко проползла в снегу под флагами (сообщение М. Г. Волкова).
а) далеко не все виды зверей и не все экземпляры одного и того же вида одинаково реагируют на получаемые ими извне раздражения, поэтому и воздействие на них флагов разное. Безразличное или недостаточно острое впечатление волка или лисы от флагов не влечет обязательного однородного отношения к ним зверя вторично. Все зависит от свойства и силы рефлекса, получаемого как непосредственно от флагов, так и от психики зверя, предшествуемой встрече с флагами, а равно и от обстановки (ход, лаз, ландшафт, гон и получение впечатления, вызвавшего рефлекс через тот или другой орган чувств);
б) цветные лоскутки на шнуре вряд ли понимаются волками и лисами как непосредственно опасные для них предметы, а вызывают нормально острую настороженность, удерживающую от перехода линии флажков. Это подтверждается нередко долго временным следованием зверя вдоль флагов на весьма близком и равномерном от них расстоянии. Правда, иногда воспоминания порождают особый защитный рефлекс, и флаги тогда страшат зверя. Вид посторонних предметов — флажков естественно вызывает в большинстве экземпляров волков и лис опасение встретить около посторонних предметов опасность. Следствием такого опасения при необходимости перейти через флажную линию у зверя сложилась повадка в большинстве случаев не перепрыгивать через шнур, а прошмыгивать под него. Понятно, что при страхе, вызывающем потребность остаться незамеченным, пригибание туловища для прохождения под флагами более соответствует переживаниям зверя, чем резкий и заметный прыжок через шнур;
в) мозг зверя реагирует и закрепляет в виде рефлексов раздражения, полученные от флажков через аппараты зрительный или обонятельный, а иногда и при помощи обоих вместе.
Впечатление, полученное зверем от флагов через обоняние, действует сильнее на осторожность зверя, чем впечатление через зрительный аппарат. Это понятно: обоняние указывает на сторону где-то находящейся опасности, зрение же определяет местонахождение предмета, и, видя его, зверь может принять более точные и действительные меры спасения.
Надо иметь в виду, что на устрашение влияет также внезапность впечатления. Случаи обнаружения флажков чутьем чаще сопряжены с большею или меньшею внезапностью полученного впечатления.
Ночью, когда зрение затруднено, цвета неразличимы, а висящие на фоне хвои флажки, следовательно, невидимы, обнаружение их по большей части имеет место на близком расстоянии, т. е. внезапно, при помощи чутья.
Обнаружение опасности зрением происходит в большинстве случаев либо издалека, либо не на дальнем расстоянии, когда зверь находится под заслоном и чувствует, что он сам не может быть замечен.
Расположение флагов на стороне фланга, от которого в оклад идет ветер, или тяга воздуха, представляет значительно больше гарантии от прорывов зверя.
Приведенные три положения («Повадки животных» Н. А. Зворыкина, КОИЗ, 2-е издание) — а, б, в — позволяют дать ответ на вопрос, почему изменилось отношение лисицы к флагам и притом в необычную сторону.
Надо предположить, что стрелковый номер расположен был правильно как в отношении ветра, так и в смысле лаза. Систематический прорыв флажной линии свидетельствует, что лисица отказывалась от лаза и не шла на стрелка, так как ход в противоположную от крика (гона) сторону, по всей вероятности, вызывал в ней устрашающий рефлекс: была когда-нибудь стреляна из-под охоты нагоном.
Таким образом, ей нужно было либо идти на крик, либо через шнур. Она выбрала этот последний путь, благополучно удалилась и стала его практиковать по воспоминанию о благоприятном исходе.
Теперь возникает вопрос, почему лисица систематически переходила флажный шнур через, а не под него. Полезно было бы знать, как высоко подвешен был шнур. Полагаю, что он был расположен (как и подобает при охоте на лису) так, что нижний конец флажка касался поверхности снега. Если лисица и имела повадку переходить линию флажного заграждения, то, как мы уже предположили, только потому, что подвижка в сторону от гона вызывала у ней устрашающий рефлекс, так же как и ход на крик. Однако это не значит, что флажки производили на нее такое же безразличное впечатление, как и встречающиеся иногда на ее пути нависшие над землей деревца. Флажки все же являлись предметом чуждым, но лисица, отдаляясь от людей, приближалась не к страшному, а только к чуждому предмету — флажкам, и довольно спокойно. Самый же переход через флажный шнур заставлял ее из боязни прикосновения к флажкам перепрыгивать через. В данном случае такое движение более соответствовало психике лисицы, чем подлезание, тем более под низко подвешенный шнур.
Вот какое было отношение у этой лисицы к флагам до того, как она просидела в окружении их ночь, другую. Ночью лисицу поразил устрашающий рефлекс: она, не видя флагов, учуяла, намереваясь уйти, посторонний запах на ее пути — запах человека, распространенный вокруг того места, где она отдыхала. Этот запах от невидимого предмета казался ей в необычное время (ночью) страшным и не позволил выйти из круга. Опасность была кругом, беззвучная, невидимая и будто караулила лисицу.
Когда днем послышались голоса людей, лисица стала уходить от них выработанным практикою путем: вбок от загонщиков кратчайшим путем на флажки. Но когда она подошла к флагам, запах их воскресил лисице устрашающий рефлекс ночного впечатления, и она, боясь обнаружить себя, проползла под флажками, глубоко пропахав снег.
2. Одна лисица, выйдя на линию флагов рысцой, перешла на галоп и перепрыгнула через трепещущий от ветра флажок (сообщение М. Г. Волкова).
Для точного ответа о причинах такого поведения лисицы полезно знать, как проходил след окладчика, тянувшего шнур, по внешней или внутренней линии шнура. След окладчика по внешней линии выгоднее: прыжок через флажки, а не подлезание страшнее, если после первого сдерживающего зверя психического препятствия находится второе. Инстинктивно зверь боится влопаться в капкан, в яму и тому подобные опасности. Прыжок без принюхивания снега впереди страшнее подползания. Если флажки тянут двое, то еще лучше, чтобы следы (лыжни) шли по обеим сторонам флажков.
Однако, если бы и было все так, как выгоднее для успеха охоты, это не значит, что лисица эта не перешла бы через флажную линию. Возможно, что она ее все же перешла бы, но только не прыжком, а подползанием. Но ведь для результата от этого не легче.
При правильном выборе лаза и подобающем гоне прорыв волков и лис составляет ничтожный процент, за исключением зверей, впадающих в панику по причине их бывалости или же неправильностей производства охоты, — при этих условиях прорывы нередки.
Может быть, лисица, о которой идет речь, подходит под ту же категорию, что и предыдущая. Возможно, что эта лисица принадлежит к числу меньшинства, относящихся к флагам наивно, а переход через, а не под шнур случается от внезапного рефлекса донесшегося очень явно сзади или сбоку голоса загонщика или запаха человека. От внезапного испуга (подстегивания), происшедшего вблизи флагов, зверь иногда машет через флажки. Интересно, как пошла (каким аллюром) лисица после того, как перемахнула флажки?
3. Другая лисица, легшая в 200 шагах от лесорубов, валивших крупный сосновый лес, была затянута в 800-метровом окладе, в котором продолжали работать (валить крупный сосновый лес) лесорубы. Тронулась лнсица с лежки, на высоком пеньке рысцой и на галопе перепрыгнула через флажки и опять пошла рысцой на глазах лесорубов и стрелка (сообщение М. Г. Волкова).
Условия, создававшиеся в этом окладе, да и самый оклад, по размеру ненормальны, невыгодны для нагона. Лисица в таких окладах, допустившая заход человека, продолжающего без приближения к ней беспрерывно давать о себе знать, тем более знакомым лисице стуком топора, облеживается и, отдыхая, ограждает себя зрением и слухом. Зрение прежде всего принимает деятельное участие в самосохранении в подобной обстановке, и обычно, как и в данном случае, лежка зверя бывает расположена на возвышенности, способствующей более широкому кругозору, или же местность представляет редколесье или прогалки. Эта обстановка очень характерна для таких случаев.
Лисица эта, по-видимому, молодая, ненагоненная, принадлежащая к типу лисиц, живущих в больших площадях леса, редко или почти никогда не выходящая на поля к людским поселениям, питающаяся беляками и другой лесной дичью.
Обтерпевшись на лежке, приспособившись к неподвижности человека, лисица эта при продвижении загонщика удалилась без страха, так как не принимала агрессии человека на свой счет.
Возможно, что она слышала, как становился на номер стрелок. В такой обстановке и такую лисицу выгоднее гнать на входной след, если условия позволяют.
Лисица эта должна была выйти не понуро, а с довольно высоко поднятой головой, охраняя себя зрением и слухом, конечно. Зрение продолжало остро работать, получив этот импульс на лежке при оглядывании, может быть и полузажмуренными глазами, стороны, где работали лесорубы.
Флажки, после того как лисица выдержала на лежке в присутствии людей в столь близком расстоянии, не представляли для нее, как предметы неодушевленные (после столь близкого соседства с людьми), устрашения. Более сильный рефлекс от людей поглотил более слабый. Тем не менее флажки были предметом чуждым, и подлезание под низко подвешенный шнур при спокойствии лисицы было бы действием, не соответствующим психике зверя в данный момент. А тут еще вдобавок высоко поднятая голова лисицы с целью видеть дальше путь впереди указывала на целесообразность не сокращать поле зрения подползанием, а расширить его или, во всяком случае, не терять его, что достигалось прыжком через флаги, которые при создавшейся обстановке переходить все же надо было.
4. Матерый волк вышел на линию флагов шагом, подошел к флажкам, поднял ногу, помочился на кочку, обмочив один из флажков, спокойно шагнул через шнур и так же спокойно пошел дальше (сообщение М. Г. Волкова).
Этот матерый волк, очевидно, либо счастливо прожил свою жизнь, либо бывал в переделках редко и давно. Спокойная жизнь усыпила его бдительность. Но есть и другое предположение, что волк этот был обложен в большом или крепком окладе, при весьма осторожном гоне, заспавшись и усталый, он вышел шагом. Это редкий аллюр вообще, а для выхода из-под гона тем более, — обычная трусца — свидетельствует о том, что зверь был в состоянии спокойствия, не нарушившего даже его лени и нужды: не торопясь помочиться, по-кобелиному. Обращаю внимание на манеру мочиться. Бывает, что волк из-под гона, конечно не в паническом состоянии, идет, присядет, независимо от пола, и помочится. Самка садится ниже, а кобель немного, но растягивая корпус, собственно прогибая спину. Кобелиная же манера свидетельствует о полном спокойствии. Интересно знать, в какой сезон это произошло? Мне кажется, что это имело место в самом начале зимы, когда звери еще не отвыкли от следов человека в лесах, пустотных угодьях в полях после лета и осени, когда волк и лисы часто видят яркие краски ситца и слышат запах одежды людей, запах, сходный с запахом кумачовых флажков.
Волк, слыша и зная, что люди позади и что впереди линия предметов человека, без человека, отнесся к ним необычно разумно.
Не слишком ли низко были подвешены флажки?
Я никогда не встречал случая, чтобы зверь перешагивал флажный шнур. Подвешивать флажки на волка целесообразно так, чтобы язычок флажка находился от снега на 1/2 аршина и больше.
Возможно, что этот экземпляр, благодаря спокойной жизни (редкий случай), слабо реагировал на получаемые извне раздражения, и воздействие флагов оказалось поэтому слабое.
При вторичном окладе он этого бы не сделал.
Флажки двадцатого столетия
(К столетию флажков)
Флажки — это шнур с пришитыми к нему одним из поперечных концов цветными лоскутами 9—15 см ширины и 25—35 см длины. Шнур должен быть по возможности тонок и прочен, чтобы надежно выдерживать натяжение в пролетах между деревьями. Флажки кумачовые лучше всех: они ярки в чаще и пахучи.
В боевой готовности флажки представляют собою невысокий цветной палисадник, которым обносят оклад, подвешивая шнур на ветки кустов и деревьев.
Флажный способ охоты представляет собой систематический прием охоты, действительный для добывания только волков и лисиц.
Надо создавать по возможности такие линии флажков, чтобы зверь заметил их своевременно, не накоротке, находясь под заслоном. Извилины и мешкообразные искривления флажных линий очень вредны.
От стрелковой линии шнур берет свое начало на видимом стрелком расстоянии, не дальше среднего выстрела, сбоку номера, но не за плечом.
При охоте на лисиц нижний свободный конец флажка должен спускаться до поверхности снега, на волка — висеть над поверхностью снега примерно на 35 см. Расстояние между флажками 70 см и более, смотря по величине флажка. Шнур с флажками для удобства помещается на особого устройства катушке, некоторые пользуются флажками просто в мотках.
Флажки обнаруживаются зверем зрением и обонянием. Воздействие обоняния чаще вызывает более острый рефлекс. Как предмет чуждый месту обитания зверя, флажки и рядом с ними след человека представляют достаточное сдерживающее начало, в большинстве случаев удерживающее волков и лис от перехода флажной линии.
Воздействие флажков на степень устрашающего рефлекса у этих зверей различное, в зависимости от индивидуальности.
Прорывы чаще бывают по причине технических ошибок.
Нельзя нарушать флажками повадку зверя, вообще преграждать ими лаз, лишая зверя возможности пользоваться своим ходом, а тем более заставляя зверя идти на заподозренную или замеченную опасность.
Флаги не клетка, в которой можно гонять зверя!
Флаги нужны не только, чтобы направлять зверя на стрелковую линию, — у них имеется еще незаменимое назначение держать зверя до охоты, которая почему-либо может состояться только завтра или послезавтра.
Флажки — незаменимая помощь для охоты на волков и лисиц. Флажный прием подвижен и мощен; применяемый систематически и упорно, по выработанной методике, в порядке служебном, а не при случае по выходным дням, этот прием является самым активным и мощным в деле истребления волков...»
Редакция журнала «Боец-охотник» проявила хорошую инициативу, выпустив номер, посвященный волчьему вопросу.
В десятом номере журнала за 1936 год была напечатана и моя статья «Изучить волка», одобренная Николаем Анатольевичем.
Выпуск специального «волчьего» номера журнала являлся, несомненно, шагом вперед в деле разрешения волчьего вопроса, и это начинание можно было только горячо приветствовать. Однако останавливаться на этом было нельзя. Естественно вытекало пожелание, чтобы опубликованные материалы стали предметом коллективного обсуждения волчатников различных районов Советского Союза; такое обсуждение должно было повлечь за собой ряд практических мероприятий.
Николай Анатольевич являлся сторонником неотложной разработки мероприятий но истреблению волков, изучив и экспериментально опробовав те или иные способы уничтожения волков в конкретных условиях юга, Средней полосы и севера. В 1935 и 1936 годах он проводил эту работу в Кавказском государственном заповеднике, в Ильменском и Воронежском государственных заповедниках и в Шапкинском оленеводческом совхозе Ненецкого национального округа, Архангельской области.
Николай Анатольевич находил время для выездов в указанные заповедники на более или менее длительный срок, хотя он в эти годы и был очень занят литературной работой: книги «Волк и борьба с ним»; «Охота нагоном» (вышли из печати в 1936 году) и книга «Волк» (вышла из печати в 1937 году).
В приведенной выше выдержке из письма Николай Анатольевич одобрил мои материалы по волку, собранные в течение двенадцати лет, рекомендовал обработать их и написать книгу. В письме Николаю Анатольевичу я в свою очередь высказал мнение, что целесообразнее всего было бы нам с ним вместе осуществить эту работу.
Николай Анатольевич являлся моим руководителем по теме «Экология лесного волка», по которой я работал с 1934 года.
В приводимых ниже выдержках из ответных писем Николая Анатольевича, полученных мною в апреле — июне 1936 года, говорилось:
«...Ваше милое письмо от 31/III, конечно, получил давно. Был занят да и сейчас занят разнообразной литературной работой. Хотел ответить сразу, да так и затянулось. Теперь хоть коротко да отвечаю, чтобы еще не затянуть... Рад я, что учеба помогает Вам еще более углубленно заниматься Вашими практически ценными биологическими материалами и их обосновывать.
Изъявляю полное свое согласие на сотрудничество в Вашей будущей работе-книге. Необходимо повидаться и разобраться в имеющемся у Вас материале, наметать систему разбивки этого материала, предварительно определив тот объединяющий принцип, под который должен быть подобран материал. Это можно сделать, конечно, только при личном свидании.
Когда наметится мой приезд в Москву, сообщу Вам, конечно, и тогда мы повидаемся, начерно разберемся и посоветуемся с Бутурлиным.
Василий Иванович (студент-охотовед В. И. Тюханов. — М. Г. В.) должен был, как слышал, делать обследование зимой Ильменского заповедника, не знаете ли о результатах?»
«..Хочу пока коротенько, чтобы не задерживать ответа дольше, сообщить, что, по моему мнению, будущую книгу о волке следует строить не как монографию, с которой ввиду неполноты биологии хорошо не справиться, и не как охотничью технику способов добывания, ибо таких книжек достаточно, хотя и несовершенных, а по линии исключительно повадок волка, имеющих практическое значение для познания зверя и для надобности добывания его. Это будет новым и ценным вкладом и очень полезным дополнением к технике охоты. По-моему, вся суть плохого овладения волком — незнание его характера, подчас противоречивого, например робкий и дерзкий в одном лице!
Таким образом получится откровение и заострение внимания читателя к углублению знаний. Систематизировать материал как будто логичнее по степени сходства той или иной повадки и проявления зверем того или другого поведения. Сейчас я даю заключение по северному волку (экспедиция в Ненецкий округ Северного края вернулась) и есть интересные данные...»
«...Я писал Вам на днях соображения по поводу подбора материалов для книги Вашей... Теперь вспомнил, что из Ваших волчьих материалов один-два случая могли бы иллюстрировать неудачное применение техники или, наоборот, либо обрисовать интересную повадку, или исключительное проявление волчьего характера в книге о волке, которую я пишу для юношества. Если у Вас есть время, изложите что-нибудь вкратце, лучше виденное лично Вами или бесспорно правдивым человеком, лично известным Вам, и пришлите не позже 10 июня.
Вполне годится и описание случаев убытков от волков в определенном месте с указанием количества голов зарезанного скота и численности выводка...»
«...Я занят очень окончанием книжки для юношества “Волк” и весьма переутомился. Работу скоро кончаю, но не особенно доволен ею, так как столь знакомую тему, чтобы не повторяться, надо писать в более бодром настроении.
Я очень признателен Вам за присылку сведений о волках. Случай с Вами в Казахстане очень мне пригодился, и я поместил его целиком в книгу, дав Ваш адрес для большей убедительности тех, кто, все еще считаясь знающими, не знает волка. Ваша точка зрения на этого зверя очень верна, равно как и на способы истребления его.
Случай в Казахстане очень ярок и особенно нужен мне, так как, к сожалению, столь сильной агрессии лично не пришлось испытать, хотя я, зная волка, искал случая встретиться с ней. Слыхать-то я слыхал многое, но можно, хотя и веря, помещать в печать как доказательство сообщения лиц, которым веришь как себе...»
Летом 1936 года мне пришлось более месяца работать в Ленинграде в промыслово-биологическом отделе Всесоюзного Арктического института главсевморпути.
Часть времени пребывания в Ленинграде я гостил по приглашению Николая Анатольевича и Марии Александровны Зворыкиных у них, в Красногвардейске (под Ленинградом, бывш. Гатчина). Семья Зворыкиных жила в старом, дачного типа, доме с мезонином, по улице Карла Маркса, 46, на верхнем этаже; «на чердаке» — как шутливо называл свое жилище Николай Анатольевич.
Квартира состояла из одной просторной светлой комнаты и кухни и была скромно обставлена.
Николай Анатольевич не держал охотничьей собаки; и в квартире не было видно охотничьего оружия и снаряжения, звериных рогов, картин, чучел, которые часто можно видеть в квартирах охотников. Но зато рабочий письменный стол Николая Анатольевича ярко напоминал, что за ним работает охотник и писатель.
Только что возвратившись из Ленинграда, я получил письмо от Николая Анатольевича, в котором он, между прочим, писал:
«“Охота нагоном” еще мною не получена. Не забуду прислать Вам экземпляр тотчас же. Работу мою “Волк” (для юношества, натуралистические очерки) Бутурлин признал прекрасной. Наша статья идет в номере восьмом “Бойца” (“На Южном Урале с лайкой”. — М. Г. В.).
...Информируйте о себе, и если поедете в Ленинград, то прямо к нам, надеюсь, что мы еще не отлучимся в предполагаемый отпуск.
Я как-то без радости встретил Ваше намерение удрать так далеко и так надолго. Работы у меня мелкой и крупной накопилось тьма, больше чем сил — и это скверно. Есть и практическое предложение по волку...»
Николай Анатольевич неоднократно писал мне об осуществляемой практической работе по истреблению волков и несколько раз приглашал принять в ней участие (в заповедниках Кавказском и Воронежском). Однако по условиям работы и учебы мне не представлялось возможным участвовать в этой очень интересной для меня работе.
«...Ваше письмо от 5/IX получил и рад был, что Вы благополучны...
18-го выезжаем в Москву, а затем, оформив там дела, надеемся двинуться на Кавказ. Надеюсь, что в Москве придется пробыть не более двух дней. Хорошо бы повидаться, вечером с семи обыкновенно дома (Садовники, 22, кв. 8 “берлога” Д. П. Зуева), а в случае если отлучаюсь, то говорю, как меня выудить...
Огорчен я, что Вы не примкнули к исследовательской работе, так как считаю ее в условиях Кавказского заповедника весьма сложной, требующей нескольких человек, спаянных знанием, любовью к делу и уверенных друг в друге.
Территория, как Вам известно, велика и необыкновенна, и вдвоем вести поэтому работу будет трудновато.
Я с удовольствием дам Вам сведения с места, но боюсь, что мы заберемся в условия вне почтовых сообщений. Но вначале, из Майкопа, при собирании всяких необходимых данных из дел заповедника и через опрос местных охотников буду в состоянии сообщить Вам о наших надеждах.
Полагаю, что если не сейчас, то через некоторое время Вы примкнете, хотя бы урывками, к работе исследовательской и оперативной.
Заглавие “Изучить волка” вполне соответствует содержанию. Статья очень хорошая, но, к сожалению... слишком коротка...»
Свои статьи охотоведческого содержания, написанные для журналов и газет, я посылал на просмотр Николаю Анатольевичу. Без его одобрения ничего для опубликования не давал.
Николай Анатольевич доброжелательно и вместе с тем взыскательно относился к моим литературным занятиям. На этот раз он одобрил мою статью об охоте на лисиц с флажками «Учебные лисицы» и написал мне:
«...Сегодня получил Вашу рукопись и посылаю ее со своими поправками и пожеланиями, сделанными на рукописи. Вещь очень недурная и интересная; посылайте, не задумываясь, в редакцию, пополнив пробелы.
Итак, эта часть закончена.
Вы мне ничего не сообщаете по другому предмету, о котором беседовали с Вами на вокзале — о Вашем участии в воронежской борьбе с волком. Говорили ли Вы с В. А. Булкиным (директор Воронежского госзаповедника. — М. Г. В.)... От него я получил известие по телеграфу, что привада раскладывается на указанных полянах.
Это надо уже считать началом подготовки, а руководителя, организатора и помощников нет еще на месте.
В. А. Митрофанов ждет на Кавказе снега, и, кто его знает, успеет ли он вернуться вовремя.
Ваша поездка туда безусловно желательна. Она полезна и Вашему стремлению еще ближе познать волка, но, конечно, ехать нужно на срок не менее полутора месяцев...
Я бы хотел, чтобы Вы заведовали связью пунктсв привады со штабом и при помощи надзирающего за привадой занимались бы складыванием и флажным оцеплением, а кроме того, были бы в некоторых случаях стрелком. Но об этом подробно, когда все утрясется.
Пока, не обнадеживая Вас окончательной возможностью, прошу точно сообщить, приемлемо ли для Вас, в смысле времени, это предложение и какой именно отрезок времени возможен по Вашему учебному расписанию...»
В нашем Всесоюзном зоотехническом институте пушносырьевого хозяйства (ВЗИПСХ) была неплохо поставлена работа научно-технических студенческих кружков, которыми руководили профессора института. Научным руководителем кружка прикладной экологии и техники охотничьего промысла был профессор Петр Александрович Мантейфель. Я, студент-охотовед, являлся председателем этого кружка. Студенты — члены кружка разрабатывали научные темы под руководством профессорско-преподавательского состава института или других специалистов и ученых.
Мною разрабатывались две темы: 1. Экология лесного волка и 2. Северная промысловая собака лайка. Руководителем по первой теме, как я уже указывал выше, был Николай Анатольевич Зворыкин.
Разработка темы шла успешно, и в этом я был многим обязан своему руководителю. В дни пребывания Николая Анатольевича в Москве он знакомился с тем, что мною сделано по теме, и давал свои указания.
Так вот, в конце 1936 года дирекция и общественные организации нашего института решили устроить вечер-конференцию научно-технических кружков и молодых научных работников. Программа этого вечера, назначенного на 29 декабря, была следующей:
1. Вступительное слово директора института о состоянии и задачах работы научно-технических кружков.
2. Доклад проф. Мантейфеля «Моя работа с советской молодежью».
3. Доклад проф. Н. П. Дубинина «Как работать над научной темой».
4. Выступления Н. А. Кузнецовой, аспиранта Сапелкина, студентов Волкова и Соколовой.
К вечеру предполагалось организовать выставку печатных работ молодых научных работников и студентов и выпустить специальный номер институтской газеты «За кадры».
Николаю Анатольевичу было послано от комиссии по организации вечера-конференции приглашение, а я, имея основания предполагать, что Николай Анатольевич не сможет приехать, написал ему, чтобы он хотя бы прислал небольшую статью для специального выпуска институтской газеты или для бюллетеня кружка прикладной экологии и техники охотпромысла.
Как я и предполагал, Николай Анатольевич не приехал, но письмо прислал. Содержание письма в выдержках приводится ниже.
«...Очень сожалею, что Ваша просьба о статье к Вашему вечеру осталась неисполненной. Мне очень досадно, что не сделал или, вернее, не успел этого сделать, так как я рассматриваю такое свое участие как некоторую моральную помощь, как слова поощрения и одобрения, как искреннее мое лучшее мнение о Ваших горячих желаниях и полезных трудах в волчьем вопросе, а также в деле борьбы за лайку...
Но дело в том, что совершенно задавлен за это время работой как литературной, так и сведением всяких впечатлений и материалов по поездкам в заповедники для срочного составления инструкции.
К тому же кабинетная подготовка по проведению опытно-показательной в ближайшие дни борьбы с волками в Воронежском заповеднике также отняла много времени.
Все эти дни занят был с В. А. Митрофановым, вернувшимся с Кавказа, приведением в порядок сведений для инструкции и спешным обсуждением подготовки дела в Воронежском заповеднике перед отправкою его туда: он только что туда выбыл.
Вот, дорогой мой, надеюсь, что Вы простите меня, видя, что не помог я Вам в волчьем деле из-за волчьего же дела...»
Из Воронежского заповедника Николай Анатольевич писал мне:
«Волков мало. Нашей бригадой взято пока пять штук, надо взять еще штук восемь-девять, да их надо сперва найти.
Транспорт плох: это служит главным препятствием широких, да и не столь отдаленных, разведок. Приваду не берут: много падали и без нашей приманки.
В самом заповеднике волков осталось не более трех штук, но и те уходят часто в степь, где преследование осложняется расстоянием и условиями местности.
Я бы хотел, чтобы Вы приняли участие в нашей работе, времени остается мало, тем более что сейчас уже дня четыре-пять оттепели, а после них настанут морозы и наст. При отсутствии снегопада погода может окончательно подорвать наши расчеты.
При недостатке работы по волку Вы, конечно, могли бы оказать немалую помощь охотоведческой части заповедника в учете оленей, но и эта работа требует Вашего немедленного прибытия.
Ко времени наста в заповедник со степи вторгаются обычно волки и нападают на оленей. Этот период потребует особой нашей бдительности, и сейчас мы вырабатываем план подготовки. Беда, если будет наст без снегопадов... Итак, приезжайте, на сколько можете, и пишите, лучше телеграфируйте...»
Через месяц с небольшим я выехал на работу в Арктику.
Работая в 1937 и 1938 годах по темам о песце и оленегонной лайке, я усиленно собирал материал по полярному волку.
Забрался я в такие места, куда почта приходила только один раз в год с пароходом-снабженцем. Единственным средством связи являлись радиостанции на зимовках и полярных станциях ГУСМП. Мне меньше всего приходилось находиться на зимовках: месяцами работал в арктической тундре безвыездно. Естественно, что теперь мы с Николаем Анатольевичем не имели возможности поддерживать переписку. Даже о смерти Николая Анатольевича я узнал только спустя 9 месяцев, когда получил письма...
Смерть Николая Анатольевича я переживал очень тяжело. Мог ли я думать, уезжая из Москвы в Арктику, что больше никогда не увижу дорогого для меня человека, который, как мне часто казалось, по-отцовски относился ко мне.
В последнюю нашу встречу в Москве, незадолго до моего отъезда, Николай Анатольевич был бодрым, словно помолодевшим за то время, пока писал книгу для юношества о волках. Как всегда в дни пребывания в Москве, у него было много разных дел и хлопот. Для своего возраста (ему было около 64 лет) он очень много ходил — любил ходьбу как своего рода спорт. Охотник с молодой душой, он совершенно не замечал тяжелого бремени лет. И вдруг — разрыв сердца...
У меня было с собою в Арктике несколько писем Николая Анатольевича, несколько его книг с надписями на титульных листах таким знакомым и дорогим почерком... Я взял эти письма и книги, ушел в тундру и отдался своему горю. Однажды Николай Анатольевич писал мне: «Дорогой Михаил Георгиевич!.. Самое важное сейчас найти в себе силы, чтобы пережить поражающую остроту действительности, чтобы дотянуть до периода, когда субъективное ощущение горя перейдет в объективное. Найдите силы, будьте достаточно бодры, хотя бы и печальны...»
Как живой встал передо мною при этих словах образ незабвенного Николая Анатольевича, и меня охватила волна воспоминаний...
