Сергеев П. А.
Охотники-гончатники поймут меня: завтра полевые состязания гончих!
Завтра мой любимец Крикун держит экзамен.
Спал ли я в эту ночь? Бредил ли? Разное мнилось.
Вот он — моя надежда и гордость — уверенно, парато гонит, чаруя музыкой несравненной. А вот скололся и замолчал... И снова просыпаюсь я в поту холодном.
Но нет же! Уверен я в выжлеце, сорок осеней за плечами — перевидал собак немало. Крикун полазист, вязок, чутьист, парат, нагонен. Выжлецу шестая осень, — он мастер, не подведет!.. А вдруг?
Но всему бывает конец, прошла и эта мучительная ночь.
Полный состав судей, охотники-гончатники, собаки — далеко за Москвой, близ станции Шереметьево, у дорог Аксаково и Лобня.
Волнение нарастало: погода для испытания тяжелая, ветер до пяти баллов, местность тоже не из легких: лес смешанный, с еловым подседом, с завалами, с островками осинника, с густой, высокою, некошеной травою.
Одним словом — экзамен не из легких. Чувствую, как волнуются владельцы и собаки.
Но странно. В лесу я стал спокоен, совершенно спокоен: Крикун нагонен в более трудных местах, выверен, как часы — не подведет! Так артист на сцене во время выступления, переволновавшись за кулисами, вдруг крепнет духом...
Правда Крикун нагонен под мой вкус: я не переношу добора от собаки по зайцу.
За сорок лет охоты я убедился во вредности добора по длинноухому зверю.
Позже всех (по жребию), терпеливо простояв весь день на сворке, только взвизгивая от волнения, слушая гон Бушуя, Чародейки и Потешки, наконец наброшен и Крикун.
— Ну, друг, выручай! Не посрами охотничьих седин — покажи удаль и мастерство!
Я снял с собаки ошейник.
В полаз Крикун пошел весело и энергично. Шуршит лист под лапами. Выжлец мастеровато полез в крепь. Я встал на просеке, уверенно ожидая голос на горячем следу. Знаю: Крикун по зайцу никогда не даст добора.
И на этот раз, как всегда, мой любимец оказался верен себе. Сердце мое радостно вздрогнуло: очень скоро я услышал баритональный бас Крикуна, начался гон — ответственный экзаменационный гон!.. И точно, как по часам!
Позже я узнал: судьи перевидели беляка, вышедшего к дороге. И прямо по его следу горячо «помкнул» Крикун.
Но заяц, по рассказам очевидцев — судей, сделал острый угол, как бы вздвоил, бросившись снова в крепь.
Крикун дал небольшую перемолчку, пронесясь вперед.
Но даже не минута, а только несколько секунд потребовалось четвероногому экзаменующемуся, чтобы верхним чутьем «выправить ход»; срезав угол и напав на верный след, он снова подал осанистый баритональный взлай, и покатилось милое сердцу охотника ломкое эхо гона дальше и дальше.
Я чутко прислушивался к гону, заполнившему все мое существо несравненной музыкой...
Радостная дрожь пробежала от головы до ног. Несмотря на холодную погоду, мне стало жарко: я был уверен — выжлец не отстанет, не сколется больше. Паратый, он измучает любого зайца, и вот зверь запетляет, начнет западать... Экзамен мастерства и вязкости Крикун выдержит на «отлично».
Я хорошо разбирался в гоне Крикуна по зайцу и перешел в чапыжник, на предполагаемый обратный лаз.
Ближе и ближе нарастал гон. Я замер в нетерпеливом ожидании перевидеть зверя, смотрел во все глаза между деревьев на большую нескошенную траву с еловым подседом. И вдруг мое сердце снова радостно затрепетало: я перевидел беляка, а через несколько минут пронесся и он, мой Крикун.
Заяц сделал первый круг. Я пошел вперед по гону и стал подравниваться под голос Крикуна. И в это время почувствовал резкий порыв холодного ветра. На лицо мое упали белые, пушистые хлопья снега, и вдруг снег закрутился, перешел в метель.
Правда, снег тут же таял, но ветер выл и расшвыривал звуки гона по кустам и лазам, где метался на кругах заяц.
А по черной земле с пестринами зашелестели мертвые листы. Заметались, закачались верхушки деревьев, застонали от штурмующего ветра.
Я увидел, как главный судья подбежал к большой ели с раскинувшимся у ее подола широким лапником и стал под ветер.
Спасаясь от бури, под ель подошли и участники состязания со своими собаками и сели близко один к другому.
Мы сидели под елью, на нас падал снег. Но мне не сиделось: он, мой друг, мой Крикун, гонял, держал экзамен. Лишь моя старость заставила и меня спрятаться от непогоды.
С одного судьи ветер сорвал плащ и шляпу. И он и другой судья, невзирая на бурю, подравнивались на гон Крикуна. Они так увлеклись мастерской работой Крикуна, что забыли о пронизывающей сырости.
Выжлец перешел из перелеска через заболотину с некошеной травой в мелкий частый ельник.
Я стал рассказывать товарищам о работе Крикуна, как обычно он, срезая угол верхним чутьем, парато натекает на зайца, как на горячем гону я заслушиваюсь и забываю в это время все на свете, так что очень часто пропускаю без выстрела зайца, когда собака виснет у него на «цветке».
— Бывает и так, — рассказывал я, — что попадает заяц-профессор, и тогда на больших кругах слышишь замирающий гон. Как сильно забьется сердце, когда услышишь Крикуна на обратном завороте и не перевидишь измученного зайца: дать ли ему заряд дроби — размышляешь — или еще прослушать этот чарующий «гон музыкальный».
Не то бывает по лисе, когда Крикун отдельно «дает добро» и, чуть меняя голос «а, а, ау, а, а, ау!», очаровывает не только меня, но и спутников по охоте.
Рассказывая, я отслушал из-за ветра голос Крикуна, да и время экзамена подходило к концу.
Судьи ушли, их звал служебный долг, я встал и пошел вслед за ними.
За крепью с заболотинкой я уловил голос выжлеца, он гнал в мою сторону, тут же недалеко увидел я и судью, подравнивавшегося под гон.
Я встал на предполагаемый лаз зверя, и через несколько минут в пяти шагах от меня, заложив уши за спину, пронесся, сжимаясь пружиной, заяц «в белых штанах», а следом за ним Крикун; он пригнал зайца туда же, где поднял его с лежки, продержав зверя под гоном один час и пятнадцать минут.
Сигнал трубы главного судьи — знак отбоя. Гончего, выдержавшего экзамен, надо снимать, но Крикун еще азартно гонял, и заяц, сделав еще небольшой круг, стал западать и петлять.
У меня не было с собой рога, и я попросил судью дать холостой выстрел. Тут я подловил и любовно обнял Крикуна, поздравляя его с успехом.
Когда я в темноте возвращался домой, в моих ушах все еще раздавался гон Крикуна. Волна законной гордости и радости заливала мое сердце. И я что-то сделал для общего дела, выставив на состязание Крикуна в «поле гонца и собой молодца».
Крикуну дали диплом и приз.
