Штокман В. Б.
В качестве эпиграфа к третьему изданию известной книги Н. И. Яблонского и А. П. Ивашенцева «Воспитание, дрессировка и натаска легавой» не случайно приведены следующие слова Гью-Дэльзиэля: «Собаки умеют рассуждать; они не только способны чувствовать любовь, благодарность, гнев, страх и пр., но и понимать похвалу, стыдиться, отличать шутку, насмешку, и т.
д.». Эти слова Гью-Дэльзиэля ярко выражают мнение большинства кинологов прошлого века, наделявших собаку человеческими способностями к рассуждению и веривших в то, что собака может обладать и моральными качествами, а именно: испытывать стыд, сожаление и пр. Это одна, крайняя, точка зрения, которую, несомненно, разделял и выдающийся охотник и дрессировщик Н. И. Яблонский.
В настоящее время, особенно в результате учения И. П. Павлова о безусловных и условных рефлексах, попытки «очеловечивать» собаку решительно отвергаются. Курьезно, что неверное понимание психологии собак ничуть не мешало Н. И. Яблонскому прекрасно их дрессировать и натаскивать.
Существующий в настоящее время у некоторых взгляд на собаку как на довольно примитивный физиологический механизм, подчиняющийся лишь рефлекторным реакциям и не способный к сколько-нибудь сложным психическим функциям, мне кажется, является другой, так же крайней, точкой зрения, родившейся из ограниченных наблюдений над собаками в питомниках и лабораториях, где тесный контакт собаки с человеком не всегда бывает достаточно полным. Мне кажется, что вряд ли можно все поведение собак сводить, грубо выражаясь, к «выделению желудочного сока». Как всегда бывает при наличии двух, крайних, точек зрения, истина находится где-то посредине.
Беспристрастные и всесторонние наблюдения за поведением собак должны помочь найти эту истину и проникнуть глубже в психологию собаки. Ясно, что эти наблюдения будут представлять наибольшую ценность не в однообразных условиях питомников, а в тех условиях, когда собака является близким сожителем и неизменным спутником человека, т. е. тогда, когда все ее, так сказать, интеллектуальные способности раскрываются наиболее полно.
В настоящих заметках я и хочу поделиться своими наблюдениями за поведением собак и изложить некоторые соображения об их содержании и дрессировке.
Мне приходилось выращивать собак различных интеллектуальных способностей. Понятно, что здесь имеет лишь смысл рассказать о наблюдениях за самыми «одаренными» из них. Самым «одаренным», я бы сказал «гениальным», псом был у меня жесткошерстный кобель (дратхаар) по кличке Урс, происходивший от выдающихся по экстерьеру собак этой породы. Урс был могучего сложения и достиг к двум годам роста (в холке) 75 см, обладая при этом очень красивым, серебристым окрасом с большими кофейными пятнами. Глаза у Урса были орехового цвета, а взгляд их — задумчивым и мудрым. Одна шестилетняя девочка, подойдя как-то к Урсу, удивленно сказала: «Какие у него умные, умные и добрые глаза, в точности как у моего папы!» Об этом я вспомнил не смеха ради, а в доказательство того, какое сильное впечатление производил взгляд Урса на детей — этих остроглазых и беспристрастных маленьких наблюдателей.
Свои наблюдения над поведением Урса я тщательно записывал.
Вот самые любопытные из них.
Деликатность и выдержка
Урс с детства был поразительно деликатным и дисциплинированным псом. Достаточно было всего двух запрещений, чтобы трехмесячный щенок не брал в дальнейшем пищи без разрешения и без раздумья отбегал по зову «ко мне» от положенного перед его носом лакомого кусочка.
Но верх деликатности, которой позавидовал бы и человек, Урс проявлял ко мне во время моего сна, боясь его потревожить. Утром, еще задолго до моего пробуждения, семимесячный Урс ложился в дверях комнаты, где мы спали с женой, и терпеливо ждал моего пробуждения. Из рассказов жены, наблюдавшей исподтишка за поведением щенка, я знаю, что при малейших моих движениях Урс пытливо взглядывал на меня, но не делал ни малейших движений, пока не убедится, что я действительно проснулся. Самое замечательное то, что Урс не пытался даже тихо подойти к моей жене, которую сильно любил. Видя, что она проснулась, он всем своим видом выражал привет и радость: легонько помахивал обрубком хвоста, ласково прижимал уши, но в то же время продолжал пытливо взглядывать в мою сторону, как бы говоря: «Я рад, что ты проснулась и приветствую тебя. С каким удовольствием я подбежал бы к тебе поласкаться, но хозяин еще спит, и я боюсь его разбудить!» Жена, проснувшись, пробовала иногда шепотом звать Урса к себе. Но деликатный пес обладал верхом выдержки и не поддавался на эти соблазны. Правда, всего лишь один раз Урс не вытерпел, тихо подполз к постели жены и стал лизать ее руки. Но стоило мне недовольно заворчать в полусне, как щенок, со всеми проявлениями «стыда» и «раскаяния», не замедлил удалиться. Повторяю, что все это Урс проделывал с семимесячного возраста абсолютно без всякого обучения, в силу сложных инстинктивных побуждений, причина которых мне не совсем ясна, но которую, вероятно, можно связать с инстинктом «вожака». Эти сложные инстинктивные побуждения мы, люди, называем врожденной деликатностью. Ведь такая врожденная, а не сознательная, деликатность присуща и человеку.
Зрительная память и чувство времени
Известно, что некоторые собаки наделены превосходной зрительной памятью и надолго запоминают виденное.
Летом мы с женой, совершая ежедневно длительные прогулки в лес, брали с собой и Урса, который впервые в том году попал на «лоно природы» будучи 4,5-месячным щенком. Лес начинался на пригорке, и на опушке мы делали обычно привал (в одном и том же месте) с целью полюбоваться на исключительно живописные холмистые дали, открывавшиеся нашему взору.
Всего лишь на третий раз наших совместных прогулок маленький Урс ринулся вперед и, подбежав к лесной опушке, со всеми признаками собачьего удовлетворения улегся в точности на том месте, где мы обычно сидели. «Наше место» Урс узнавал сразу не только при различных направлениях подходя к лесной опушке, но и в разные времена года, после длительных перерывов, достигавших десятка месяцев.
А вот другой случай. Как-то я с Урсом, которому было тогда шесть месяцев, переходил вброд холодную речку Ворю. Брод был очень мелким, так что щенку вода едва достигала локотков. Через два дня я пришел на то же место, продолжая обучать Урса поноске из воды, до которой он был большой любитель. Я забросил апортировочную чурку, намеренно находясь напротив наиболее глубокого места, метрах в тридцати от брода. Щенок, однако, вместо того, чтобы прыгнуть в воду и поплыть, как это он обычно делал в других местах реки, отбежал в сторону брода и перешел речку в том самом месте, где за два дня до этого мы ее переходили. Схватив апортировочную чурку, лежавшую на противоположном берегу, Урс тем же путем возвратился обратно.
Многие животные наделены в некоторых случаях поразительным чувством времени. Действие этих скрытых внутри «часов» объясняется физиологическими процессами различной сложности, протекающими в организме как реакция на различные внутренние и внешние раздражители. В наиболее простых случаях действие скрытых внутри животного «часов» объясняется очень легко. Так, например, если вы привыкли регулярно засыпать в одно и то же время, то желание заснуть будет являться сигналом о наступлении определенного момента времени. Точно так же и чувство голода может быть сигналом о наступлении другого, определенного, момента времени.
Не все животные, как и не все люди, в одинаковой мере точно чувствуют время. Если в организме одних находится, образно говоря, точный хронометр, то в теле других, порой, бывает запрятан испорченный будильник; все зависит от тонкости нервной организации данного организма, от четкости, с какой дифференцируются им различные сигналы, приходящие извне и изнутри.
Урс очень тонко чувствовал течение времени. Вот наиболее простой пример его реакций на «время».
Стоило мне раскрыть свою постель, готовясь спать, что я делал довольно точно придерживаясь определенного часа, как Урс, спавший до того на полу, решительно вставал и направлялся на свое «место» (лежак с натянутой парусиной). Хотя я никогда не обучал этому Урса и делал все он сам, по собственному «разумению», тем не менее его поведение можно разъяснить с точки зрения учения об условных и безусловных рефлексах. В описываемом случае сложному безусловному рефлексу — инстинкту «вожака», выражающемуся и в необходимости не «мешать» «вожаку», предшествовал рефлекс условный, а именно то, что, перед тем как засыпать, я подходил к постели и снимал с нее покрывало.
Бывали, однако, случаи, когда мы с женой не ложились в обычное время. И вот, несмотря на то, что мы не подавали прямо или косвенно никаких сигналов, Урс при наступлении обычного времени вставал и направлялся на свою постель. Ошибался он в определении времени не более чем на ±10 минут. Повторяю, что с нашей стороны не было ничего такого, что могло послужить Урсу сигналом ложиться спать. Более того, его действия служили нам сигналом, что мы пропустили положенное время. Следует при этом добавить, что Урс, отправившись на свою постель, не всегда засыпал; большей частью он просто лежал и следил за нами своими умными и добрыми глазами. Эти случаи нельзя легко объяснить, так же как нельзя просто объяснить и чувство времени у человека, когда он, находясь в совершенно изолированном помещении, с уверенностью и не ошибаясь говорит: «Прошло полчаса». Известны некоторые люди, которые, загадав определенный и необычный час для пробуждения, обязательно в этот час проснутся, хотя до пробуждения они спали спокойно.
Вот таким, как мне кажется «высшим», чувством времени обладают и некоторые собаки, и в частности обладал им и Урс.
Первая стойка по боровой дичи
Как известно, молодую, первопольную собаку не рекомендуется натаскивать по боровой дичи: неопытный юнец, излишне горячась, может разучиться делать твердую стойку. Тем не менее Урс в девять месяцев сделал свою первую стойку по тетеревам.
Вот как это произошло: однажды днем я гулял с Урсом по улице Герцена. Я шел задумавшись и на некоторое время перестал следить за поведением щенка. Вдруг я почувствовал, что Урс остановился и даже уперся, не подчиняясь подергиванию поводка. Оглянувшись, я не сразу сообразил, что произошло. Урс стоял поперек уличного движения, поджав переднюю левую лапу, а вокруг нас сгрудились прохожие, с улыбками смотревшие на Урса. Проследив за взглядом собаки, я понял, что внимание Урса привлекли чучела тетерева, рябчика и фазана, выставленные среди искусственных колбас и окороков в витрине гастрономического магазина.
Урс смотрел на чучела птиц как загипнотизированный. Глаза его горели. Словом, это была настоящая стойка. Я тихо скомандовал: «Вперед!» — и ослабил поводок. Урс крадущимся, размашистым шагом «повел» напрямик к витрине, уперся в нее носом, тщательно обнюхал все ближайшие подходы к чучелам у основания витрины, поднимаясь порой на задние лапы. После такого всестороннего исследования Урс отошел от витрины и последовал за мной.
Все это напоминало бы фантастическую ложь барона Мюнхгаузена, если бы рассказанный случай не был бы чистейшей правдой. Случай этот, несомненно, свидетельствует об исключительности зрительных восприятий и наблюдательности некоторых собак. Такие псы, вероятно, могут по-своему «наслаждаться» живописью, делая стойку перед натюрмортами Кончаловского с изображением тетеревов!
Гордость Урса
Команде «На место!» я приучил Урса с полутора месяцев. Я бросал кусочек лакомства на его лежак, приговаривая: «На место!» Когда щенок научился подбегать к своей постели, я давал лакомство не сразу, а выдерживал Урса на месте некоторое время. Скоро щенок крепко усвоил команду «На место!» и охотно, даже без всяких поощрений, укладывался на свою постель.
Все это прекрасно согласовывалось с принципами так называемого «вкусо-поощрительного» метода дрессировки собак, изложенного во всех руководствах по данному вопросу.
В дальнейшем Урс отлично выполнял команду «На место!», и, нужно сказать, что, быстро выполнив мое приказание, он охотно съедал кусочек лакомства, которым я изредка награждал его.
Но бывали случаи, когда Урс, уже будучи трехлетним псом, неохотно отправлялся по команде на свое место. Это случалось тогда, когда у нас бывали гости и Урсу было очень интересно с ними подробно ознакомиться. Такое «ознакомление» порой бывало в тягость гостям, и я командовал Урсу: «На место!». Важно подчеркнуть, что и в этих случаях, явно не желая отправляться на свой лежак, Урс при повторной команде понурив голову все же отправлялся на свою постель. Желая наградить пса за подчинение и как-то скрасить его одиночество в углу, на лежаке, я пробовал давать ему в описанных случаях особенные лакомства, которые он очень любил. И что же, к моему большому удивлению, Урс с отвращением выплевывал лакомство и мрачно взирал на меня со своей постели! Аналогичную реакцию, которую нельзя назвать иначе, как проявлением своеобразного чувства «гордости», я наблюдал у Урса, когда он неохотно подбегал по команде «Ко мне!», будучи отвлечен до этого чем-нибудь интересным. Снова скажу, что Урс не съедал, а выплевывал лакомство лишь в тех случаях, когда неохотно выполнял мои команды, так сказать «против своей воли». В других же случаях Урс с удовольствием съедал лакомство, как награду за выполненный труд.
Как видно, рассказанные мною случаи противоречат теории «вкусо-поощрительного» метода дрессировки собак.
С чем же все-таки можно связать, если не объяснить, описанные странности в поведении Урса? Мне кажется, что отказ собаки от лакомства при одновременном выполнении ею команды напоминает в известной мере отказ от пищи диких зверей, насильственно лишенных свободы.
Урс стыдится
Урс, так же как и другие бывшие у меня кобели, стал поднимать заднюю ногу для своих «малых» делишек в возрасте пяти-семи месяцев, а затем, возмужав, стал «расписываться» по всем собачьим правилам, оставляя свои «метки», пока хватало «чернил», на всех сколь-нибудь заметных предметах: камнях, пнях, столбах, деревьях, заборах и т. п. Даже тогда, когда «чернил» оставалось всего несколько капель, Урс деловито поднимал свою заднюю ногу для очередной «расписки».
Страдая, как и все кобели, манией «расписок», Урс тем не менее от рождения был очень чистоплотным псом и всегда старался сделать свои более серьезные дела в самых укромных местах и притом там, где не пахло следами человека.
Вот случай, характеризующий, я бы сказал, стыдливость Урса, если дозволительно пользоваться этим понятием человеческой морали для характеристики поступка собаки.
Как-то раз я вышел на двор выгулять Урса. В то же время там какая-то женщина развешивала выстиранное белье. Большой таз с мокрым бельем стоял позади женщины. Урс подбежал к тазу, обнюхал его и уже поднял заднюю лапу, желая оставить на нем свою «расписку». На мое счастье, хозяйка белья не видела намерения Урса. От ужаса я онемел и единственно, что успел сделать, — это машинально, слегка дернул за поводок. Урс как бы опомнился, но не отошел в сторону, чтобы там выполнить свои дела, а подбежал ко мне с «извинением» за свое намерение, которого он сам, по всем признакам, стыдился. Пес уселся напротив меня и стал, наклонив голову, тыкать носом мне в колени, что делал всегда, когда чувствовал себя виноватым.
Я сравниваю этот любопытный случай со многими другими, когда я, также дергая за поводок, управлял действиями Урса (например, когда Урс намеревался схватить с земли что-нибудь соблазнительное). Но ни в одном из тех случаев пес, слушаясь меня, не вел себя так, как в описанном событии.
Урс раскаивается
Я не терплю собак, лежащих на диванах. Охотничий пес — не болонка; он должен отдыхать на своем месте, удовлетворяющем требованиям собачьего комфорта. Первое время, в трехмесячном возрасте, Урс старался, хотя бы украдкой, понежиться на мягкой мебели.
Однажды утром я застал щенка развалившимся в самой непринужденной позе на мягком кресле, стоявшем неподалеку от его постели. Урсик при моем появлении с быстротой мыши шмыгнул к себе на место, спасаясь от наказания. Он не ошибся в своем расчете. Я не стал наказывать щенка, но долго стыдил его. Слушая мои упреки, Урс тихо лежал, свернувшись клубочком, и, не отрываясь, смотрел на меня. Из-за кустистых бровей взгляд его казался суровым.
Я выпил чаю и стал собираться на работу. В течение всего этого немалого времени Урс неотступно наблюдал за мной. Но в тот момент, когда я взял в руки портфель, намереваясь уйти, щенок быстро вскочил со своей постели и с решительным видом направился ко мне. Обогнув стоявшую рядом со мной жену и не изъявляя желания к ней приласкаться, Урс подбежал ко мне, встал на задние лапы и, прижав уши, отчего мордочка его приняла удивительно ласковый и милый вид, ткнулся дважды мокрым носом мне в руку, а затем полизал ее. Всем своим видом щенок выражал раскаяние и просьбу простить.
Умиленный этой сценой, я приласкал щенка. Получив отпущение грехов, Урсик столь же решительно направился к своему месту, улегся на лежак и, по-видимому, с «чистой совестью» моментально заснул.
А вот еще более разительный пример способности Урса к «раскаянию» в обычном, «человеческом», смысле, хотя подобного рода моральные переживания у собак отрицаются в настоящее время. Сам я не был свидетелем этого случая и знаю о нем из рассказа моей жены, которая была участницей этого безусловно примечательного события.
Как-то раз она уронила на пол резиновое колечко, каким обычно перетягивают в аптеках пузырьки с лекарством. Урс, будучи в то время взрослым, трехлетним, псом, подбежал к колечку и, несмотря на запрещение жены, схватил его.
Став обладателем резинки, Урс направился на свое место и улегся там, весьма мрачно поглядывая на свою хозяйку. Жена побоялась отнять у него колечко и с обидой в голосе стала упрекать Урса за поступок, простительный лишь для глупого щенка. Никаких видимых признаков «раскаяния» пес не проявлял, и жена моя решила, что упрямец проглотил резинку.
Выйдя на несколько минут из комнаты, она, возвратившись, увидела Урса в возбужденно-радостном состоянии. Пес бросался к ней, извиваясь всем телом и виляя обрубком хвоста. Жена моя удивилась такой перемене в настроении собаки. Между тем Урс, отбежав от хозяйки на несколько шагов и продолжая вилять хвостом, стал тыкаться носом в пол, как бы приглашая хозяйку взглянуть на то, что там лежит. Каково же было изумление моей жены, когда она увидела на полу злополучную резинку, лежавшую на том самом месте, откуда взял ее Урс!
Очевидно, пес решил положить резинку обратно и сразу почувствовал радостное облегчение, точно так же, как и у нас, людей, становится радостно на душе от вовремя исправленной ошибки. Мы с женой долго удивлялись поступку Урса. Собака в описанном случае вела себя так, как поступил бы ребенок, поначалу ослушавшийся мать, а затем, раскаявшись, сознательно исправивший свою шалость. Ведь положить обратно резинку Урса никто не заставлял!
Рассказанные совершенно беспристрастно факты отнюдь не согласуются с тем примитивным представлением о поведении собак, которое можно получить, читая современные руководства по кинологии и дрессировке собак. Собаки в этих книгах представляются какими-то автоматами, действия которых сводятся к набору известных, хорошо изученных элементарных рефлексов.
Я более согласен с мнением, что в природе животных, и особенно собак, есть многое, что еще не разгадано человеком.
