Запольский А.
Давно известно, что кеклик — птица строгая: чаще всего он взрывается далеко — вне досягаемости наших охотничьих ружей. Но со мной был однажды такой случай, что кеклик — старый матерый петушок — не только не испугался меня, но даже, как мне показалось, посмеялся надо мной.
Шел я вниз по крутой извилистой тропинке, спускаясь с Кара-Давана.
Солнце клонилось к западу, окрашивая снежные вершины Ферганского хребта в нежный розовый цвет; голубые тени во впадинах стали лиловыми, арчевые заросли совсем почернели. Внизу, над шумным ручьем, клубился легкий прозрачный туман, а сквозь него проглядывал осенний багрянец урюковых деревьев...
На одном из поворотов тропинки я невольно вскинул ружье: предо мной, шагах в десяти, сидел на дорожке кеклик, спокойно приводя в порядок свои нарядные перья. Резко взятое на вскидку ружье его нисколько не обеспокоило.
Держа ружье на изготовке, я сделал два-три шага вперед. Кеклик посмотрел на меня, переступил с лапки на лапку, поискал что-то у себя под крылом и снова спокойно стал смотреть куда-то вперед... Еще два-три шага — и кеклик весь взъерошился, встряхнулся, вытянул шейку, и звучное «какк-кава, какк-кава!» огласило окрестные скалы. Горное эхо подхватило эту немудреную песню и разнесло ее далеко-далеко, до самых вершин; оттуда, на призывный крик моего храбреца, ответили таким же многоголосым «какк-кава» другие кеклики...
Еще через несколько шагов я остановился, пристально разглядывая эту совсем не обычную птицу. Кеклик умолк, поскреб лапкой по земле, и тут-то я и узнал причину храбрости певуна: на одной его лапке была надета ногавка, от которой тянулся крепкий волосяной шнурок, прикрепленный к железному приколу. «Храбрец» оказался просто-напросто подсадным, очевидно пойманным браконьером и используемым для браконьерской охоты на кекликов. Наступив на шнур ногой, я взял кеклика на руки, срезал ножом ногавку и, подкинув его вверх, пожелал ему всего хорошего...
