Корин Н.
Рано отшумели новогодние елки, быстро промчался студеный январь. Февраль порадовал ясным солнышком, побушевал метелями и уступил место марту. Март хмурился, заволакивал небо тучами, укрывал поля и дороги свежим снегом, затем прояснивался — и с нагретых солнцем крыш застучала первая капель. Появились проталины.
Пришел, наконец, и долгожданный апрель — месяц настоящей весны. А что может быть лучше и красивее весны? Попробуйте в это время пожить недельки две в лесу — и до конца дней своих вы будете влюблены в красавицу весну, в русский лес и в нашу прелестную природу.
В ельниках и в темных местах густого разнолесья еще держится крупитчатый снег; глухие лесные озера еще покрыты ноздреватым серо-голубым льдом, а зеленая щеточка молодой травы уже лезет из почвы и тянется к солнцу; маленькие, почти незаметные ни летом, ни зимой, лесные речушки разольются, забурлят весенней неуемной силой и затопят овраги и низины. Листьев еще нет. Но весеннее сокодвижение вернуло жизнь проснувшимся деревьям, почки становятся липкими и вот-вот распустится первый изумрудно-зеленый березовый лист.
А до чего чудесен птичий гомон в лесу — от журавлиных серебряных труб до хрустальных колокольчиков жаворонка; от картавого бормотания тетерева, от дикого смеха белой куропатки до задорных или нежных песенок дрозда, зарянки и пеночки. Даже сова — эта дневная затворница — всю ночь монотонно свистит и свистит до утра.
Нечаянно испуганный вами, выпрыгнет из-за куста заяц-беляк. Он тоже рад весне и уже щеголяет в своем летнем сером костюме. Посчастливится вам иной раз встретить и лося. Как великолепен и первобытно могуч этот лесной великан!
Но даже в чудесные дни весны у природы свои строгие законы. И вы не раз будете свидетелями маленьких лесных трагедий.
* * *
Едва прокричали на моховых болотах журавли, как с корявого сучка высокой сосны сначала тихо и как бы нерешительно защелкал роговым клювом старый глухарь. Несколько минут тишины и снова — «тэк-трэк-трэк-тэк-тэк», затем короткое колено тихой и страстной песни. Что-то завозилось и на соседних деревьях, а весеннее утро только начиналось.
Второй глухарь запел почти на земле — на нижнем сучке невысокой, отдельно стоящей сосенки. Тихие звуки исступленной страсти полились в предутреннее пространство все еще темного, по-ночному, леса.
«Коп-коп», — осторожно подала голос глухарка.
«Коп», — еще осторожнее откликнулась вторая.
Глухари, соревнуясь, почти враз начали щелкать и петь свою непередаваемую песню...
Притаившись за выступом корня, голодный енот с жадностью смотрит вверх на огромных птиц, из которых каждая весит почти столько же, сколько и он, отощавший за время зимней спячки.
«Коп-коп», — подлетела и опустилась на землю глухарка.
Старый глухарь еще сильнее защелкал, запел, а молодой — не выдержал. Вот он рядом, вплотную с красавицей-глухаркой. Метнулась какая-то тень. Глухарь шумно свечкой поднимается кверху, сшибая крыльями сухие ветки деревьев. А в шею прижатой к земле глухарки впиваются хищные зубы енота.
* * *
Уже больше недели сидит утка на яйцах. Уютное гнездо, из сухой травы, сделано в таком укрытом месте, что найти его нелегко. Не более, как на час в сутки, слетает с гнезда будущая мамаша, чтобы покормиться, а затем снова еще крепче сесть на яйца, в которых уже зарождаются маленькие жизни.
Торопливо жвякая носом, утка непрерывно что-то глотает, доставая свою незамысловатую пищу из оттаявшей у берега тины. Но в то же время она — вся слух и внимание. При малейшей опасности затаивается, или ныряет в воду, или стремительно поднимается на крыло.
«Шварк-шварк», — слышится почти рядом из-за кустов, залитых весенней водой.
Для утки ухаживания селезней сейчас не нужны. Она молчит, хочет спрятаться и плывет за мохнатую кочку. Но страстный селезень успел заметить скрывающуюся от него подругу. Через секунду — он около нее. Теперь одно спасенье — лететь. Лететь как можно дальше, часто меняя направления, в надежде на то, что, может быть, удастся юркнуть куда-нибудь в сторону и, наконец-то, удрать от навязчивого и так не вовремя приставшего обожателя.
Только бы не остыли и не захолодели яйца в гнезде.
Но от селезня отделаться трудно — не отстает ни на один шаг. На «шварканье» откуда-то прилетел второй селезень. И даже их жаркая схватка не принесла утке спасения. Беглянку вовремя заметили, и теперь уже не один, а два преследователя гоняются за ней. До самой поздней вечерней темноты не отставали селезни от утки. А как нарочно после ясного дня к вечеру стало сильно подмораживать.
Нет! Не выведутся пуховые утята; не поведет их утка-мамаша на лесной водоем. Одиннадцать уже наполовину насиженных яиц захолодели — жизнь в них навсегда замерла.
Тихо крякнув, утка как бы вздохнула. Нужно все начинать сначала.
* * *
Ток начался рано. Чуть-чуть забрезжил рассвет. Чуфыкнул первый тетерев. Через две-три минуты в стороне ответил второй. У ствола молодой березки зашевелилось что-то черно-белое, и вдруг — громкие гортанно булькающие звуки полились с сухого бугра по всей поляне. Подняв распущенный веером хвост, растопырив крылья, распушив и надув шею, старый тетерев-токовик ходит вокруг березки и бормочет, бормочет почти без перерыва.
«Чу-ффишш, ффишчшш, чу-у-шш», — несется со всех сторон. Черные рыцари сходятся и слетаются на токовище.
Но вот с невысокой сосенки слышится нежное «так, так-так, так-так-так».
С минуту тишина. Потом, как бы наверстывая упущенное, бормотанье и чуфыканье обрушиваются на поляну с новой силой. Чуфыкающие тетерева подпрыгивают и резко хлопают крыльями. Начинаются драки. Как зачарованная смотрит на черно-синих, краснобровых красавцев тетерка. Она слетает на землю и еще нежнее призывно «такает».
«Мур-нар, муур-наар», — раздается тревожный сигнал с высокой осины. Но уже поздно — тетерка в зубах подкравшейся лисицы.
С шумом срываются с тока напуганные тетерева. Но завтра они опять сойдутся и слетятся, если не на этом самом месте, то где-нибудь поблизости. А кумушка лиса, полакомившись вкусным мясом тетерки, каждое утро будет повторять свою охоту. И не мало еще тетеревиных косточек погрызут ее острые зубы.
