Чапенко П.
Извиваясь среди кустов и деревьев, с верховьев, навстречу нам, текла прозрачная, бурная Кабарга.
Вековая тайга то вплотную подходила к реке, смыкаясь густыми кронами над нею, то неохотно отступала, давая место веселым полянам с сочной высокой травой. Иногда наш путь преграждали густые заросли колючего шиповника, а за ним вырастала непролазная стена густо переплетенного ивняка, жимолости, маньчжурской лещины, бересклета.
Передвигаться в таких дебрях было тяжело. Гибкие побеги подлеска больно хлестали по лицу и рукам, в густо переплетенных лианах, как в сетях, путались ноги: мы часто падали, поднимались и вновь продирались по непролазной чаще. Полумрак, стоявший в этих дебрях, угнетающе действовал на нас, нагонял тоску, усиливал усталость. Казалось, этим диким зарослям, этой жуткой тишине с неподвижно застывшим воздухом не будет ни конца, ни края...
Но вот впереди посветлел лес, далекое голубое небо ласково глянуло из-за высоких крон, блеснула серебристая полоска Кабарги — и мы вновь на поляне. Легко дышала грудь, глаза лучились радостью, желанной и красивой становилась окружавшая нас природа...
Мой спутник, геолог Задорожный, не спеша вытер вспотевший лоб носовым платком, посмотрел по сторонам, выбирая место для отдыха, и, заметив одиноко стоявший тополь на противоположном конце поляны, направился к нему.
В тени старого великана было прохладно. Сбросив тяжелые рюкзаки, мы с наслаждением растянулись на мягкой душистой траве... Но я знал, что такой отдых долго не протянется — это было не в привычках Задорожного. И, точно угадав мои мысли, он неспокойно заворочался и приподнялся на локте.
— Вот что, Виктор, — уже окрепшим голосом произнес он, — давай посмотрим обнажения вон на той сопке, а потом, пожалуй, будем здесь и на ночлег устраиваться.
Огромной громадой возвышалась она на фоне далекого синего хребта, и южный склон ее, обращенный к нам, близко подходил к Кабарге, отвесно обрываясь в долину. Усталость еще не прошла — ныли плечи, ноги и, хотя до обнажений было недалеко, идти к ним не хотелось. Но Задорожный уже стоял на берегу Кабарги, поджидая меня.
Завидя, как нетерпеливо он переминается с ноги на ногу, я поспешил подвесить свой рюкзак на сук тополя, захватил карабин и пошел к нему. Прыгая с одного валуна на другой, мы благополучно перешли реку и углубились в прибрежные заросли. Вскоре местность постепенно стала повышаться, густые заросли сменились редким подлеском орешника.
Я хотел предложить Задорожному свернуть несколько правее, где обнажения почти правильными террасами спускались к подошве, но он внезапно остановился и, повернув ко мне удивленное лицо, взволнованно сказал:
— Смотри! Никак медведь?
Я посмотрел на громаду скалы: там, по карнизу высокого обрыва, с ловкостью акробата бегал огромный медведь. Вел он себя очень странно. Быстро бегая по самой кромке обрыва, он держал в передних лапах тяжелый камень. Зверь легко приподнимал камень над головой, на мгновенье застывал в таком положении, а затем, опустив камень и прижимая его к груди, продолжал свой бег по кромке обрыва. Вскоре он опять вставал на ноги, поднимал камень, порываясь бросить его вниз, но в последний момент вновь опускал его. Этот странный ритуал он повторил несколько раз. Наконец, выбрав, по-видимому, удобный момент, медведь поднял камень высоко над головой и с силой швырнул вниз. Послышался треск ломавшихся веток и глухой тяжелый удар. Медведь, свесив косматую голову, что-то внимательно рассматривал у подножья скалы.
— Ну-ка, дай карабин, я пугну его, — сказал Задорожный.
Я снял карабин и передал ему. Он тщательно прицелился в отчетливо выделявшуюся голову зверя и выстрелил. Зверь порывисто подбросил голову, сделал быстрый бросок в сторону и мгновенно скрылся за высоким гребнем обрыва.
— Промазал, — огорченно произнес Задорожный. — А ну-ка, пойдем посмотрим, куда это косолапый метнул камень?
Мы подошли к подножью скалы и, пораженные, остановились. Огромный полоз, перебитый тяжелым камнем на две почти равные части, нервно подергивался сильным чешуйчатым телом. Хвостовая часть его, причудливо извиваясь в предсмертной агонии, то сгибалась в кольцо, то с силой распрямлялась, ломая молодой подлесок. Мы долго стояли над убитым полозом, оживленно обсуждая странное событие, свидетелями которого невольно стали у подножья таежной сопки.
