Анатолий Вагин
Первая пороша
Под утро слишком сладок сон!
Ты спишь, его объятый властью.
Но неужель, охотник, он
Сильней твоей чудесной страсти?
Вставай скорей! В окно взгляни —
И сон твой снимет как рукою.
Ты ждал пороши в эти дни —
Так вот пороша пред тобою.
Пушистый снег валил в ночи,
А к утру вызвездило небо.
Бери ружье! Собак кричи!
Клади в карман краюху хлеба.
И — за село! В полях седых —
Русачьих маликов узоры.
Там жаркий гон собак твоих
Разбудит спящие просторы.
Умчится гон куда-то вдаль,
Разливши звон по всей округе:
Тебе немного будет жаль,
Что не успел на первом круге.
Но ты вставай на верный лаз
И жди, смахнув с ружья снежинки.
Глядишь, и выскочит как раз
Зайчина цвелый из лощинки.
Тогда труби победно в рог,
Собак из острова сзывая!..
Сегодня праздник твой, стрелок, —
Пороша славная такая!
Куранов Ю.
Михаилу Пришвину
Как сквозь тайгу, идешь порой по книге —
Дремуче тянет запахом брусники,
В траве следы оленей и волков,
На пнях затесы тигровых клыков,
Сквозь топь болот шагаешь еле-еле,
И строки глав, как ветви старой ели.
Ты здесь один. Вдали кричат дрозды.
Над головой ни солнца, ни звезды.
И страх сомненья волком гложет душу:
Куда ж идти, ведь лес все глуше, глуше!
И ты бежишь из чащи напролом,
Но под кривым мозолистым дуплом
Ты вдруг заметил авторский затес,
А дальше — свежее кострище у берез,
А у костра в траве, без шкуры, молча,
С простреленным виском худое тело волчье.
И, чуя автора хозяином в лесах,
Ты по следу бежишь, забыв недавний страх,
Не думая о том, куда он сам шагает,
Но веря, что он храбр, умен и путь свой знает.
Крадется в чащи мгла. Из мглы ползут туманы.
И тут выходишь ты на дикую поляну.
А, пронизав туман, во мглу таежных круч
Уходит, не спеша, вечерний алый луч.
И здесь, среди болот, один в глуши лесной,
Ты вдруг открыл шалаш под старою сосной.
Там спичек коробок, вода, горшок с мукой
Оставлены тебе писательской рукой.
И, разведя костер, поужинав слегка,
На тяготы пути ты смотришь свысока,
Уверенный, что там один в глухих трущобах
Шагает человек с мечтой своей бок о бок,
Чтоб новый путь открыть, оставить новый след,
Туда, где никогда не умирает свет,
Которого ты здесь прочел лишь отблеск дальний,
Придя за автором к неведомой поляне.
И гордостью твоя наполнится душа.
Ведь многие за ним сюда в тайгу спешат,
Но всякий ли прочтет ответы на вопросы,
Быть может, не найдя на той сосне затеса,
Иль просто заглянув за клюквою сюда,
Или не веря в смысл и искренность следа.
И вот тогда-то ты, за ним идущий первым,
Воротишься к слепым, трусливым и неверным,
Но ищущим пути в безоблачную рань,
Чтоб провести и их сквозь эту глухомань.
В тайгу спустилась ночь. Вопит ночная птица.
Костер уже погас, и сон готов спуститься.
Дремотою лесной объята голова.
Прочитана всего лишь первая глава.
Но радостью надежд счастливо дышит грудь,
Ведь впереди леса, сквозь них кладется путь.
Альфред де Винь
Смерть волка
I
Бежали облака перед луной огнистой.
Как на пожарище, клубится дым волнистый.
До горизонта лес шел черной полосой.
Ступая по траве, усыпанной росой,
Мы вересковый луг уже пройти успели,
Когда под кронами высоких старых елей
Мы вдруг заметили следы больших когтей
Волков, которых мы в круг брали все тесней.
На месте замерев и затаив дыханье,
Прислушивались мы. Нигде ни колыханья,
Ни шороха в лесу. В глубокой тишине
Лишь флюгер жалобно пел что-то в вышине,
Да ветер, пролетев над влажными полями,
По старым башням шел воздушными стопами,
И мощные дубы, окутанные мглой,
Казалось, грезили, склонившись над скалой.
Молчало все кругом, когда взялся за дело
Загонщик опытный, в охотах поседелый.
Склонясь, он изучал след каждый. Наконец
Нам тихо объявил испытанный ловец,
Что вмятины еще свежи на почве гладкой
И что он узнает и поступь и повадку
Волков и двух волчат, бежавших вдоль межи.
Мы тотчас вынули надежные ножи
И, обмотав стволы, чтоб скрыть игру их блеска,
Сквозь заросли кустов дошли до перелеска.
Тогда я увидал перед собой как раз
Зеленые огни горевших ярко глаз.
Затем я различил четыре легких тени,
Плясавших под луной пылающей, осенней.
Перед хозяином, шумливы и легки,
Так прыгают борзой веселые щенки.
Но, сыновья волков, они резвились молча,
Как будто чуяли: враг затаился волчий.
Отец стоял вблизи. Под деревом большим
Волчица старая лежала рядом с ним.
Суровой красотой и формой тела плавной
Она подобною была волчице славной,
Вскормившей молоком своих больших сосцов
Героев древности — двух римских близнецов.
Внезапно волк присел, весь напряжен, могучий,
Вонзив в сырой песок когтей железных крючья.
Он понял, что погиб. Куда ни повернуть, —
Везде охотники и перехвачен путь.
Тогда за горло он схватил горящей пастью
Собаку, на него насевшую, к несчастью,
И челюстей стальных не разжимал затвор,
Хотя стреляли мы в него почти в упор,
И острые ножи, ему вонзившись в брюхо,
Как клещи, встретились, позвякивая глухо.
Потом издохший пес упал к его ногам —
Перед своим концом волк отомстил врагам,
И лишь тогда людей он удостоил взглядом,
Ножи по рукоять в боку торчали рядом,
Прибив его к земле. Был кровью залит луг.
Угрюмо, с ружьями стояли мы вокруг.
А он, все слизывая кровь, бежавшую потоком.
Потом взглянул еще, к нам повернулся боком,
И, не желая знать, кем был он умерщвлен,
Закрыл свои глаза и молча умер он.
II
На разряженную я оперся двустволку.
Невольно мысль моя все возвращалась к волку.
Я не хотел стрелять в волчицу и волчат.
Мать увела их в лес — я этому был рад.
Конечно, дивная и мрачная супруга
Не покидала бы в жестокой схватке друга,
Но уберечь детей повелевал ей долг,
Чтоб научить их жить, страдать, как должен волк,
И все же презирать людские поселенья,
Где псы, рабы людей, готовы в озлобленье
Вслед за хозяином, чтоб он их приласкал,
Травить свободных чад глухих лесов и скал.
Рог
(Отрывок)
Люблю я осенью могучий звук рогов —
То лань преследуют в глуши родных лесов
Или охотники затрубят на прощанье,
И ветер слабое домчит ко мне звучанье.
Как часто, вечером, среди окрестных скал
Я этой музыке с волнением внимал,
И все мне грезилось, что, сдачу в плен отринув,
Там погибает рать французских паладинов.
Любимая страна! Фразона, Марборе!
Там кручи синие сверкают на заре,
Там водопад летит, кипучий снег развеяв,
Куда ни глянь, — ручьи, стремнины Пиренеев.
Там рядом царствуют зима и летний зной —
Вершины блещут льдом, внизу — ковер цветной.
Приди туда, садись и слушай безмятежно,
Как отдаленный рог звучит печалью нежной.
Когда безмолвно все, среди туманных гор
Поет литая медь, будя ночной простор,
И серебристые бубенчики ягненка
Раскату мерному порою вторят звонко.
Лань осторожная, свой страх преодолев,
Застыла на скале и слушает напев,
А песни давних лет и вечный шум потока
Сливаются в одной мелодии широкой.
О души рыцарей, чей жребий был суров,
Не ваши ль голоса несутся из рогов?
Угрюмый Ронсеваль! В твоей седой долине
Роланда славного тень бродит и доныне!
Перевел с французского Марк Гордон
Альфред де Мюссе
Воспоминание об Альпах
(Отрывок)
И так как до сих пор, в страданье иль в обиде,
На небо человек глядит еще с мольбой,
То путник, взор подняв, увидел
Громады стройных Альп и вечный их покой.
Вершины гор, где царствуют морозы
И спорит весело с лазурью яркий снег.
О если к ним на миг ты устремишь свой бег,
Диана, ты сойдешь по склонам Монте-Розы.
Когда, гонимые, сюда несутся козы,
Охотникам, стремящимся во след,
Порою чудятся неясные угрозы,
Но в их руках ружье, и в сердце страха нет.
А солнце все палит светло и безмятежно,
Миланские поля оно ласкает нежно,
Пока, усталыми восторгами горя,
Не обагрит небес вечерняя заря.
И вот вы в сердце гор: внизу под вами пропасть,
Вверху грозит обвал. Идите, не страшась,
С проводником своим держите крепче связь —
Иль дикая коза свою забудет робость,
Паденью Вашему тихонько засмеясь.
Извилистый овраг уводит Вас к вершинам,
И путник к ним пошел заброшенной тропой.
Когда взглянул он вниз, селенья и равнины
Исчезли за горой...
Перевод В. М. Мультатули
Теофиль Готье
Дрозд
По снегу прыгая проворно —
Желты сапожки, черен фрак,
Пичуга песенкой задорной
Ненастный разгоняет мрак.
Дрозд рассыпает эти трели
В мечтах о солнце и тепле.
Он о пленительном апреле
Слагает гимны в феврале.
Но Рона вздулась под ветрами,
Дождь нам в окно стучит, звеня.
В гостиной, убранной коврами,
Мы греем руки у огня.
В воротниках из горностая,
Как судьи, высятся холмы,
Неспешно дело обсуждая
Не в меру затяжной зимы.
А птица крылышки до блеска
Почистила и вновь поет.
Град хлещет, ветер дует резко,
Уверен дрозд: весна придет!
И он стыдит зарю-лентяйку,
Что любит сон и тишину,
И, как желанную хозяйку,
Зовет он юную весну.
Он солнца, солнца ждет упрямо.
Так верующий, тих и строг,
Войдя в суровый сумрак храма,
Наивно думает: здесь бог.
Он славит небо голубое,
Зимы предчувствуя конец.
А кто смеется над тобою,
Мой дрозд прекрасный, тот — глупец!
Первая улыбка весны
Пока житейскими делами
Мы с головой поглощены,
Март, смел и весел под дождями,
Готовит торжество весны.
Везде он поспевает, прыткий.
Пока все спит, объято тьмой,
Он для малютки маргаритки
Готовит венчик с бахромой.
Своей лебяжею пуховкой
Он, в винограднике шаля,
Глядишь, припудривает ловко
Цвет самый ранний миндаля.
Погружена природа в грезы,
А он спешит украдкой в сад,
Чтобы одеть бутоны розы
В зеленый бархатный наряд.
Растит подснежник у обрыва,
Фиалки сеет по лесам,
И первых песенок мотивы
Подсказывает он дроздам.
Вблизи ручья, куда несмело
Олень приходит молодой,
Он ландыша бубенчик белый
Лелеет в тишине лесной.
И земляники пурпур яркий
Он прячет в зелени, шутя,
И вьет листву, чтоб в полдень жаркий
Прохладу ты нашло, дитя.
Еще в трудах прошла неделя,
Уж роща нежно зелена,
И перед веяньем апреля
Март говорит: «Приди, весна!»
Перевел с французского Марк Гордон
О чем щебечут ласточки
(Осенняя песня)
Летят желтеющие листья,
Весь сад усыпали они;
Свежее ветер, зори мглистей...
Увы! Весны промчались дни!
Как солнца дар, хранят куртины
Цветов последних лепестки:
В пунцовых звездах георгины,
В червонных шляпках ноготки.
Дождь льется, наводя дремоту
Подернул рябью гладь пруда.
И ласточки спешат к отлету:
Вот-вот зима и холода!
Уселись стайкой на тесинах
Замшелой крыши — не сочтешь!
Одна щебечет: «Как в Афинах
Вал старой крепости хорош!
В резных карнизах Парфенона
Селюсь я там, заткнув гнездом
Дыру сквозную у фронтона,
Давно пробитую ядром».
Другая: «В Смирне, над кофейной,
Мое жилье. Там в час зари
Хаджи сидят благоговейно,
Считая четок янтари.
Знаком мне трубок запах резкий
И дыма сизого туман —
Коснусь, влетая, алой фески,
Задену шелковый тюрбан».
И эта: «Мне в Бальбеке любо,
В триглифе храма, над окном
Кормить птенцов ширококлювых,
За гвоздь цепляясь коготком».
И та: «Мой адрес неизменен —
Вот: замок рыцарский, Родос.
Мой дом в колонне, средь расщелин,
На капители черных роз».
Вот пятая: «Нет, я — на Мальту:
Старею — труден мне полет...
Спущусь там на уступ базальта,
Меж синевой небес и вод».
Шестая: «Как хорош в Каире
С резною вышкой минарет!
Изгиб орнамента — и в мире
Жилья к зиме уютней нет».
Седьмая: «Я лечу в Египет —
Точнее: Нил, второй порог.
Приют в венце, где камень выбит,
Даст мне Рамзес — гранитный бог».
И все: «Скорее в путь, скорее!
Над цепью горной, сквозь туман,
Туда, где, пеною белея,
Шумит лазурный океан!»
Так ласточки щебечут живо,
Крылами бьют, полны тревог,
Увидя, что сентябрь дождливый
На рощи ржавчиною лег.
Я понял их. Поэт — что птица.
Но тщетно даль его манит:
О сеть невидимой темницы
Порыв мечты его разбит.
В плену я... Крылья! Крылья! Крылья!
Как Рюккерт в песне, жду чудес.
Умчаться б птицей, без усилья,
В край вечно солнечных небес!..
Перевел Мих. Касаткин
Леконт де Лиль
Слоны
Краснеющий песок, пылающий от века,
Как мертвый океан, на древнем ложе спит;
Волнообразными извивами закрыт
Медяный горизонт: там область Человека.
Ни звука; все молчит. Пресыщенные львы
Попрятались в горах лениво по пещерам;
И близ высоких пальм, так памятных пантерам,
Жирафы воду пьют и мнут ковер травы.
И птица не мелькнет, прорезав воздух сонный,
В котором царствует диск солнца, весь в огне.
Лишь иногда боа, разнеженный во сне
Лучами жгучими, блеснет спиной червленной.
Но вот, пока все спит под твердью огневой,
В глухой пустынности — пески, холмы, овраги,
Громадные слоны — неспешные бродяги —
Бредут среди песков к своей стране родной.
Как скалы темные, на сини вырастая,
Они идут вперед, взметая красный прах,
И чтоб не утерять свой верный путь в песках,
Уверенной пятой уступы дюн ломая.
Вожак испытанный идет вперед. Как ствол
Столетний дерева, его в морщинах кожа,
Его спина на склон большой горы похожа,
Его спокойный шаг неспешен и тяжел.
Не медля, не спеша, как патриарх любимый,
Он к цели избранной товарищей ведет;
И длинной рытвиной свой означая ход,
Идут за вожаком гиганты-пилигримы.
Их сжаты хоботы меж двух клыков больших;
Их уши подняты, но их глаза закрыты...
Роями жадными вокруг жужжат москиты,
Летящие на дым от испарений их.
Но что им трудный путь, что голод, жажда, раны,
Что эти жгучие, как пламя, небеса!
В пути им грезятся далекие леса
И финиковых пальм покинутые страны.
Родимая земля! В водах большой реки
Там грузно плавают с мычаньем бегемоты,
Туда, на водопой, в час зноя и дремоты,
Спускались и они, ломая тростники...
И вот, с неспешностью и полны упованья,
Как черная черта на фоне золотом,
Слоны идут... И вновь недвижно все кругом,
Едва в пустой дали их гаснут очертанья.
Перевод Валерия Брюсова
Жозе Мария Эредиа (1842—1905)
Пламенный цветок
За веком Хаоса чредой века прошли.
Из этого жерла взвивались вихри газа,
И камни сыпались, и выше Чимборасо
Султаны пламени в вечерней мгле цвели.
Теперь безмолвно все. Нет зарева вдали,
В провале озеро горит светлей топаза,
И птицы пестрые пьют стайкой быстроглазой
Там, где, дыша огнем, бурлила кровь Земли.
Но словно позднее усилие пожара,
У бездны кратера, оскалившейся яро,
Меж скал раздробленных, прекрасен и широк,
Как громовой удар средь тишины могильной,
Осыпан золотом своей пыльцы обильной,
Раскрылся кактуса пылающий цветок.
Коралловый риф
Подводная заря, таинственно мерцая,
Проникла в заросли коралловых лесов,
Где в теплой глубине себе находят кров
Животные-цветы, растительность — живая.
Тут анемоны... мхи... ежи... звезда морская.
Растворами солей окрашен их покров,
И темным пурпуром торжественных ковров
Они раскинулись, подводный риф скрывая.
Роскошной чешуи порой гася эмаль,
Меж каменных ветвей плывет беспечно вдаль,
В прозрачном сумраке блуждает рыба-чудо.
Вдруг огненный плавник ударил в полумгле,
И в темно-голубом недвижном хрустале
Прошли дрожь золота и зелень изумруда.
Перевод с французского М. Гордон
Охота
Квадрига на скаку взлетает под зенит,
И белых жеребцов горячее дыханье
Струит в цветистый дол и дрожь и колыханье
И страстный лик земли пожаром багрянит.
И пологом листвы напрасно лес обвит:
С неведомых высот полдневное сиянье
Сквозь тень, где звон ключей и трав благоуханье,
Врывается рекой, играет и горит.
Горячий это час, когда среди утесов,
Сквозь чащу терниев, со сворой злых молоссов,
Меж крови, смерти, ран и диких голосов,
Горя, с трудом дыша, наследница Кронида,
Стрелоразящая, гроза немых лесов,
Непобедимая, несется Артемида.
Перевод Д. И. Глушкова (Д. Олерона)
