Лопухов Ив.
За 1950—1956 годы мне удалось побывать во многих отдаленных селах и районах Аджарии. С особым пристрастием я прислушивался к разговорам охотников, местных жителей и сам много раз бывал на охоте, во время которой достаточно подробно ознакомился с местной фауной. Вот о местной фауне и охоте я и хочу рассказать.
В лесах и горах Аджарии мы встречаем удивительное разнообразие видов и форм фауны. Здесь можно встретить, например, таких животных, какие водятся в Индии: барса, гиену, пантеру, шакала, индийского дикобраза и других. В более прохладных поясах (главным образом в горной части) водятся животные холодных стран: горностай, куница, бурый медведь, дикая кошка, барсук и т. п. Встречаются здесь и животные, свойственные более мягкому, умеренному и влажному климату Средней Европы. К ним относятся: благородный олень, изюбрь, серна, косуля, зайцы, дикие кролики. Размножаются также звери азиатских знойных степей и пустынь: благородный джейран, сайгаки, корсаки, тушканчики. Есть на Кавказе такие животные, которые проживают у вечных снегов: туры, горные козлы.
Много встречал я в Аджарии ярко окрашенных птиц. Так, например, в Гонио (Батумского района) мне удалось увидеть убитую местным охотником султанскую курицу. Здесь же (и в других районах) попадаются сизоворонки с лазурью под крыльями, щурки, фламинго и др.
Особенно много в Аджарии черных дроздов. Чаще всего они встречаются в Кабулетском районе Колхидской низменности. Что касается пресмыкающихся, то наряду с обыкновенной гадюкой и кольчатым ужом в Аджарии встречаются средиземноморские гадюки-гюрзы и кобры, которые живут в большом количестве в Египте, Месопотамии и Алжире; водятся кошачьи змеи и песчаные удавы. Особенно много полозов и ящериц-стелианов, агамов, чеканов; этих же представителей пресмыкающихся можно встретить и в Африке. Особенно характерно для Аджарии то, что здесь водятся черепахи европейского и североафриканского происхождения.
Много в Аджарии и шакалов, особенно в приморской полосе; они нередко подходят к колхозным птицефермам и дворам и появляются в одиночку и в ночное время на берегу моря, чтобы полакомиться выкинутой на берег дохлой рыбой.
В большом количестве расплодились кабаны, обитающие в непроходимых зарослях, теснинах и горных ущельях, где они находят обильную пищу: орехи, каштаны, желуди, корни, съедобные травы, червей, насекомых. Спускаясь в долины, к побережью, кабаньи стаи наносят большой урон посевам, особенно кукурузным и картофельным полям и виноградникам.
Немало в лесах Аджарии диких кошек. На них проводится промысловая охота. Охотники Батумского, Хулинского и Кединского районов ежегодно перевыполняют планы заготовки пушнины, и главным образом за счет диких кошек; ведется охота и на куницу.
Водятся здесь и медведи; их немало в высокогорных районах.
В середине марта и в начале апреля почти вся водоплавающая и болотная птица улетает на север.
Но уже в конце августа с каждым днем становится все оживленнее на реках и озерах Черноморского побережья; воды вновь населяются пернатыми. Пожалуй, самыми первыми появляются бекасы, дупеля, а вслед за ними — кроншнепы, и в зависимости от погоды (иногда уже в первых числах сентября) в огромном количестве скопляются перепела. Особенно много появляется осенью перепелов, диких голубей, бекасов, чибисов и разных куликов в окрестностях Батуми, Кахаберии, в устье Чорохи, Кобулетской низменности, Гонио.
Совершив большой перелет через кавказские хребты, птичьи стаи здесь отдыхают, кормятся, набирают силы для дальнейшего пути на юг. В начале декабря наступает массовое переселение водоплавающей и болотной дичи на зимовку. В Колхидской низменности, в устье Чорохи и других местах побережья зимуют огромные косяки уток разных пород и гусей; особенно много кряквы, серой, шилохвости, хохлатой чернети, черной казары, белолоба. В тихих и теплых долинах проводят зимовку вальдшнепы. Водятся здесь фазаны и стрепеты, а в горных районах — кавказские тетерева.
Мне удалось побывать с коллективом охотников Аджарии на замечательной осенней охоте на Супсинской охотбазе Ланчхутского района.
Выехав на рассвете из Батуми, в девять утра мы были в Супсе. От станции Супса до места охоты пешеходный путь был нелегким: извилистая, еле заметная тропа, кочки, многочисленные, залитые водой канавы; особенно труден был переход последних двух километров по заболоченной лесистой местности; его пришлось пройти по тонким кривым ольховым перекладинам, утопающим в воде и вязкой глине.
Когда добрались до большой глубокой канавы, ведущей к реке, выстрелами дали знать на охотбазу, чтобы подослали лодки. Скоро подошла небольшая плоскодонка. В ней сидел молодой охотник, черноглазый красавец Мамули, сын старшего охотсторожа Сандро Гургинидзе.
Ловкий гребец быстро доставил нас к месту охоты. Среди камышовых зарослей, залитых водой, были видны два небольших домика на тонких сваях; под их крышами были развешаны десятки уток разных видов и казарок — добыча охотников, прибывших сюда за день до нас. На крылечке нас приветливо встретил Сандро; гостеприимно распахнув двери охотничьего крова, он пригласил нас к столу.
Мы находились на заболоченной Колхидской низменности. Это обширная ровная площадь, поросшая пышным подлеском, ольхой, дубняком, тополями, можжевельником с необлетевшими ягодами и другой растительностью.
В восьмидесяти-ста километрах от охотбазы тянется на северо-восток цепь высоких Сванских гор. С их белоснежных вершин веял прохладный ветер.
На юго-востоке возвышалась гора Сакорния. На ее высотах 2756 метров над уровнем моря расположен знаменитый курорт Бах-Маро.
Западнее охотничьих домиков, на расстоянии восьмисот метров, находились два озера — Большое и Малое Имнати, на которых проводят дневку тысячи уток.
После небольшого отдыха отправились на охоту. Высадившись на отведенные места, приготовились к стрельбе. Условия охоты были нелегкими: пришлось стоять в холодной, выше коленей воде. Без добротного охотничьего снаряжения охота здесь немыслима.
Первая стая кряковых со свистом пронеслась над нами еще задолго до заката солнца. Были слышны многократные выстрелы других охотников, но эта стрельба продолжалась не более пятнадцати-двадцати пяти минут: лет почти прекратился до наступления поздних сумерек.
Большой перелет уток начался в вечерних сумерках, но стрельбу вести было затруднительно. Только опытные и меткие стрелки умело выбивали уток из пролетающих стай.
К двадцати двум часам все охотники возвратились на базу. В избушке собралось более десятка охотников. Многие готовили пищу на чугунной, раскаленной докрасна печке, а кое-кто уже аппетитно пил горячий чай. Керосиновая лампа тускло освещала помещение, наполненное густым табачным дымом. Шли оживленные разговоры о прошедшей вечерней охоте, об удачах и неудачах в стрельбе.
Подбрасывая в печь сухие ольховые дрова, Сандро с гордостью рассказывал об успехах строительства в Колхиде:
— Сейчас здесь, на осушенных торфяных местах, построено более двадцати благоустроенных поселков. Они совсем не похожи на старые грузинские села: в них есть водопроводы, электрическое освещение, дома культуры, библиотеки и радио; построены десятки животноводческих ферм.
Кто-то внезапно перебил:
— Но дороги у вас совсем еще не благоустроены.
— Тут придется много поработать, — коротко ответил Сандро.
Стояла тихая и светлая ночь, голубое небо было усеяно ярко мерцающими звездами. Рассказы и воспоминания затянулись за полночь.
Большинство охотников поднялись задолго до рассвета. В предутренней мгле кусты и невысокий лес казались великанами. Дул прохладный восточный ветер. Утренняя заря была более удачной. Лет уток и гусей начался с рассветом, дичь шла на небольшой высоте; массовый лет продолжался не более тридцати минут; изредка проносились лишь небольшие стайки чернети и красноголовых нырков. Когда багряное солнце выплыло из-за Аджарского хребта, лет совсем прекратился, и охотники постепенно оставляли свои места и направлялись на базу. Над камышами медленно и плавно парили сизокрылые коршуны и хищные ястреба, старательно разыскивающие добычу.
После завтрака кое-кто лег отдохнуть, а многие отправились со своими собаками на дневную охоту. Молодому охотнику Гогия удалось поднять до десятка кряковых, оставшихся на дневку в тихих заводях камышей.
Вечером опять двинулись на охоту. Охотники были в восторге от хорошей погоды, сулящей большой перелет. Заманчивые разговоры бывалых охотников и значительная убыль воды обещали непременную удачу.
Мы вдвоем с Варлаамом Хоперия устроились в плоскодонке и за тридцать минут добрались до места охоты. По пути с любопытством наблюдали за проносившимися над нами большими черными бакланами, ловко пожирающими рыбу. Забавные нырки с маленькими белыми головками, черным клювом и серебристыми крылышками перед самым носом лодки старательно охотились за рыбой. Когда мы подъезжали к намеченному месту, то заметили большой табун чернети в излучине реки Тани. Желая подъехать поближе, мы направили свою лодочку ближе к камышам, чтобы незаметно подойти к стае. Но тут с противоположной стороны, в двадцати пяти метрах от нас, поднялась из травянистых кустов стая рыжеголовых уток. Двумя беспорядочными дуплетами мы выбили пять малоизвестных мне птиц; подбирая убитых уток, Хоперия сказал:
— Мы убили красных уток.
— А что это за утки? — спросил я.
— Наши охотники называют их красными утками... а правильное же их название огарь, — помолчав немного, спутник промолвил: — Мясо у них посредственное... Но зато какие красивые!
Вечерний перелет начался поздно.
Стрельба по еле заметным мелькающим силуэтам была недостаточно успешной. Подбитую дичь охотничьи собаки старательно отыскивали и приносили хозяевам.
Больше всех стрелял Варлаам Хоперия. Его трофеи были очень богаты. С прекрасными результатами возвратились и другие охотники: они кругом были увешаны битой птицей.
Когда прибыли на станцию Супса и устроились в заднем вагоне поезда, пассажиры с любопытством осматривали нашу добычу. Один из нас весело и бодро сказал:
— На этой охоте я помолодел на целый год...
III
На перепелиной охоте в Аджарии мне пришлось быть впервые. Это была увлекательная спортивная прогулка. На охоту я отправился со своим старым знакомым Парменом Виссарионовичем Русия.
Мой спутник был одет в короткую кавказскую куртку, старую шапку-ушанку и высокие резиновые сапоги. Поверх куртки он был опоясан двусторонним патронташем; за его плечами на кожаном ремне висело двуствольное ружье. На коротких поводках он держал двух хорошо натренированных собак. Плотный и большой гладкошерстный черный Джульбарс шел неспокойно, и хозяину приходилось все время его сдерживать; небольшая Джульба с такими же подпалинами шла спокойно.
Сентябрьское утро было теплое и тихое.
Весело беседуя, мы быстро дошли до окраины Батуми. По низинам и оросительным каналам стоял сизый туман. Стали доноситься перепелиные звуки: трю-трю...
Собаки насторожились. Джульбарс стал повизгивать. Пармен пригрозил ему, и он умолк.
Солнце медленно выплывало из-за красивой, покрытой девственным лесом горы Перанги и своими косыми лучами хорошо грело благодатную влажную землю. Серебристые капельки росы густо покрыли виноградники, неподвижные кукурузные стебли, цитрусовые деревья, широколапчатые папоротники и пышные кусты ежевики, прижавшиеся к еле заметной изгороди. От солнечных фиолетово-розовых лучей капельки росы чудесно блистали и переливались разноцветными огоньками, как мерцают в ночной тьме июльские светлячки. От досыта напоенной влагой земли белый пар медленно поднимался в поднебесье.
Изготовив ружья, мы медленно шли на расстоянии двадцати пяти метров друг от друга, по неровной широкой меже, изредка поросшей акациями и высоченными каштановыми деревьями. По левую сторону межи тянулось колхозное поле кукурузы, плотные стебли которой окутала вьющаяся зелень; справа ровными и стройными рядами возвышались лимонные, апельсиновые и мандариновые деревья с золотистыми плодами.
Скоро Джульбарс уверенно сделал красивую стойку. У моего спутника заблестели глаза, на добродушном лице появилась легкая улыбка. Кивком головы он дал мне понять, чтобы я приготовился, и подал команду собаке. Едва вырвавшись из-под густо сплетенной, еще мокрой травы, перепел был сражен выстрелом старого охотника. Подбирая добычу, Пармен вполголоса пробормотал:
— Жирный! Подготовьтесь, сейчас еще будут подниматься.
Сделав несколько легких прыжков вперед, Джульба тоже замерла на месте и, вытянув длинную мокрую морду, ждала команды. Послушная приказанию хозяина, она бросилась вперед и подняла перепела. Отпустив его на пятнадцать-двадцать метров, Пармен выстрелил: перепел камнем упал в травянистую заросль. Быстро отыскав добычу, собака принесла ее своему хозяину.
— Какая ты у меня умница, какая хорошая! — говорил Пармен, гладя собаку по гладкой шерсти.
Принимая ласку хозяина, собака легла у его ног, весело повиливая хвостом.
После небольшой передышки пошли дальше. Собаки носились по межам и цитрусовым плантациям, отыскивая перепелов. В юго-западном направлении Кахаберских высот были слышны выстрелы других охотников.
Навстречу показался высокий широкоплечий мужчина с умными черными глазами. В пятнадцати метрах от нас он пересек путь.
— Кто это? — спросил я Пармена.
— Это охотник, — ответил он.
— А где же у него ружье?
— Ястреб вместо ружья убивает перепелов, — сказал Пармен.
Мы подошли к охотнику. Это был семидесятилетний колхозник Урехского сельсовета Батумского района Юсуп Вардменидзе. На плече у него спокойно сидел коричневый ястреб, поблескивая злыми глазами. Меня заинтересовала охота с ястребом за перепелами.
— Это старинная грузинская охота, — рассказывал Пармен. — Охотой с ястребом увлекаются в большинстве пожилые люди. Охоту с ружьем за перепелом они не признают.
— Я более полувека охочусь с ястребом, — сказал, раскуривая трубку, Юсуп. — Мною приручено более сотни ястребов. Они поймали тысячи перепелов.
— Как же можно научить ястреба ловить птиц?
— Ястреб быстро привыкает к человеку. Три-четыре выхода на пробную охоту приучают его выполнять волю охотника. Хищника я выношу на охоту за перепелами голодным. Он тогда с жадностью ловит птиц.
— Так он же улететь может?
— Я выношу ястреба, привязывая длинным шнуром за лапку.
— Подкормка мясом решает успех в обучении, — заметил Пармен.
Юсуп распрощался с нами и пошел своим путем. Мы тоже поднялись, продолжая разговор об охоте с ястребом.
— Вон, посмотри, как он, насторожившись, сидит у него на плече. Мгновенно он бросается на поднявшегося перепела, настигает его на лету или в момент приземления и держит острыми когтями до подхода хозяина.
На обратном пути мы шли правой стороной асфальтированной дороги. Нам пришлось пересечь или обойти много оросительных канав и арыков, заполненных кристально-чистой горной водой.
Здесь мы подняли до пятнадцати перепелов и трех бекасов. Наша добыча заметно увеличилась...
Село Социхури Хулинского района стоит в лесной глуши, в горах. В конце декабря в этом отдаленном горном районе выпал глубокий снег и наступило резкое похолодание.
Ранним утром колхозники этого села Мухамед Шавадзе со своим соседом Мевлудом отправились на двух лошадях, запряженных в сани, за кукурузными листьями; они захватили с собой ружья. Постоянным спутником Мухамеда была большая темно-серая собака Босяк.
Ехали медленно; когда стали приближаться к кукурузным стогам, Босяк, выскочив вперед, начал повизгивать, насторожив уши, и вытянул длинную морду в направлении стогов. Сделав еще несколько прыжков по мягкому снегу, Босяк зло залаял. Лошади, вздернув уши, тоже насторожились. Колхозники остановили коней, взяли ружья, подошли поближе. Следов на снегу не было...
— Кто же мог туда забраться? — тихо сказал пожилой, широкоплечий Мевлуд.
— Дикая кошка, наверное, — отозвался Мухамед Шавадзе. — А может быть, рысь? Нет, она в чало не пойдет...
А Босяк лаял все злее и злее.
— Нет, Мевлуд, на дикую кошку Босяк так злиться не будет, — прошептал Мухамед, не сводя глаз со стога. — Тут, мне думается, какой-то другой зверь. Может быть, кабан? Волк сидеть здесь не будет.
Раздумывать долго было нельзя, и хозяин подал команду:
— Босяк, вперед!
Собака энергичными прыжками стала приближаться к стогу; за ней шли колхозники, изготовив ружья.
Сквозь сухие листья чало неожиданно показалась мохнатая медвежья голова. Грохнул выстрел, за ним второй, третий, и медведь свалился на землю. Босяк бросился на смертельно раненного медведя, вонзил ему в горло свои длинные острые зубы. Подбежали и колхозники; медведь, уткнувшись мордой в снег, лежал неподвижно.
— Посмотри-ка, лапищи-то какие, — с удивлением сказал Мевлуд.
— А шкура-то как блестит! Как будто кто ее помыл!
Снег все валил и валил большими пушистыми хлопьями; красавцы кедры и грациозные ели оделись в нарядный белый сарафан.
Но на этом события не закончились. Разъяренный Босяк, отскочив от убитого медведя, стал носиться по полю, вынюхивать под снегом какие-то таинственные следы; он прокладывал короткими прыжками путь по снегу к недалеко стоявшему другому стогу чало.
Не прошло и десяти минут, как Босяк, смело обежав вокруг стога, стал настойчиво звать к себе хозяина.
— Лает! Пошли! — закричал Шавадзе Мевлуду.
Умная собака продолжала усердно лаять в одну сторону стога. И только колхозники успели приблизиться к чало, как из стога внезапно выбросилась медведица. Но ее тут же настиг меткий выстрел. Раненая желто-бурая самка завертелась на месте. К ней бросился Босяк. Перепуганные грохотом выстрелов, из чало выскочили два маленьких медвежонка. Растерявшись, они сверкали недоуменными глазами, прижимаясь один к другому. Рассерженный Босяк пытался броситься и на медвежат, пятившихся в насиженное теплое место в чале, но хозяин, строго окрикнув пса, приказал ему не трогать малышей...
— Редкий случай, чтобы медведи выходили в зимнее время из берлоги, — сказал Мухамед Шавадзе. — Это какие-то бродяги...
Медведей, по рассказам охотников, очевидно, загнали в чало наступившие в горах морозы, а возможно, и то, что на их берлоги наткнулся какой-то недруг, и они поселились временно в стогах чало.
Колхозники вместо чало на одних санях привезли в село двух убитых медведей, а на других — двух живых медвежат с перевязанными передними лапами. Весть о происшедшем быстро облетела село. Во двор к Шавадзе собрались и дети, и взрослые.
Одни расспрашивали с интересом об убитых зверях, а другие с любопытством рассматривали медвежат, удивленно моргавших карими глазами...
