Машков Я.
Добрую половину жизни дед Михайло отработал лесником. От природы трудолюбивый, он и теперь еще охраняет по ночам колхозную ферму, а днем хлопочет по хозяйству: плетет корзины, вяжет сети или занимается пчелами. На деревне к нему относятся с уважением, а за точные предсказания погоды прозвали Прогнозом.
Приземистый загорелый, в старой форменной фуражке, он кажется значительно моложе своих лет.
Лет двадцать назад меня познакомил с ним лесничий. В ту пору дед Михайло жил в сторожке на границе с соседним обходом. Места там были веселые, богатые кормами. Нигде в другом месте я не встречал такого обилия тетеревиных и глухариных выводков. Приехав в следующую весну на кордон, я понял причину — дед Михайло никогда не охотился на токах.
— Весна, милый человек, дана на радость... Вот, скажем, взять тетерева. Птица строгая, а на току всех до одного перебить можно. А ведь без птицы лес — сирота... Ты только послушай... Сила-то какая! — говорил он, неторопливо сворачивая цигарку.
Был канун мая. Стояли теплые, вёдренные дни. Березовый лес подернулся светло-зеленой дымкой. В открытые окна врывались волнующие звуки дружного тетеревиного токования, посвисты певчих птиц, да откуда-то издалека доносились журавлиные клики...
Помедлив, дед Михайло продолжал:
— Случается, и я схожу на ток... послушать да порядки навести. А чтобы ружьишком побаловаться — этого не бывает...
Я попросил деда сводить меня на ток. Он согласился. Наутро, еще задолго до рассвета, мы устроились в шалаше.
Ток был дружный, сильный. Как зачарованные мы просидели на нем до полудня. Когда птицы разлетелись, дед Михайло сказал:
— В августе приезжай — свое вернем...
Ток был великолепный: я насчитал более двух десятков петухов.
После ухода деда Михаилы на пенсию тока, которые он так ревностно оберегал, остались без присмотра и были разбиты. Года четыре назад случилось мне побывать в тех местах. Теперь на опушке поляны неуверенно чуфыкало несколько чернышей. В лесу было неестественно тихо, и я невольно вспомнил слова старого лесника: «Без птицы лес — сирота...»
Каждый год с наступлением теплых апрельских дней я по-прежнему выезжаю побродить по лесу, подышать ароматом весенних почек, сосновой хвои, и если удается, то посидеть на тетеревином току. Вместо ружья я беру фотоаппарат, оснащенный телеобъективом.
Недавно я опять вышел на знакомом полустанке. Ночь выдалась теплая, тихая. Хорошо набитая тропка извивалась вдоль берега разлившейся речки. За прибрежными зарослями кустарника кричала кряковая. Дружно трещали лягушки...
У полуразрушенного кордона я свернул направо, спустился под гору и вышел на боровину. Теперь до тока оставалось недалеко.
Соорудив засидку, я с тревогой ожидал рассвета. Темные силуэты деревьев медленно вырисовывались из предрассветной мглы. Потом справа потянуло прохладой. Загалдели на болоте журавли. Далеко на востоке, над острыми пиками елей, вспыхнула едва заметная розовая полоска и, разрастаясь, поползла по безоблачному небу. Над шалашом с квохтаньем пролетела тетерка. Робко и неуверенно чуфыкнул тетерев...
«Началось!..»
Вот громко и полнозвучно забормотал токовик. Шумно захлопали крылья. За кустом послышалось страстное чуфыканье. Опять шум крыльев... Тревожное квохтанье тетерки... громкое бормотание — и все смешалось в нестройную весеннюю симфонию...
До боли напрягая глаза, я силился увидеть токующих птиц. Очевидно, они не были в поле моего зрения. Наконец из-за куста вынырнул тетерев, за ним другой... Теперь я отчетливо видел распущенные хвосты, белые полосы на приспущенных черных крыльях, темные, с синим металлическим отливом перья на зобу и ярко-красные тугие брови.
Птицы сошлись, опустили головы и с азартным бормотанием устремились друг на друга. Можно было бы получить чудесную фотографию, но я медлил: «Еще успею... Дело верное!»
Крупные черныши и тетерки то и дело опускались на землю. Теперь на поляне было более трех десятков птиц. Ток был в разгаре.
«Вот это ток! — с удовлетворением думал я, наблюдая за танцующими, возбужденными петухами. — Только торопиться не следует...»
Вдруг из-за клока прошлогодней травы к расфранченному, краснобровому петуху метнулся пушистый рыжий клубок. Тетерев взмыл вверх. Захлопали, зашумели десятки крыльев... Лиса плюхнулась в песок и, вскинув голову, обиженно взлаяла.
Неряшливая, с клочьями невылинявшей, скатавшейся шерсти, она прыгнула в сторону и понеслась машистым галопом прочь...
Я инстинктивно нажал на рычажок затвора аппарата и засмеялся: «Что, промахнулась, разбойница!» — потом посмотрел на опушку.
Несколько птиц устроилось на сухостойной сосне. Другие сидели поодаль, настороженно вытянув шеи. Из-за леса показался краешек ослепительно яркого солнца. На болоте опять закричали журавли...
