Свентицкий Б. Н.
Крупный, сильный хищник, страшный враг животных, волк объявлен «вне закона». Невзирая на все способы истребления его, начиная от уничтожения волчат на логовах, применения снотворных средств, стрельбы с самолетов и аэросаней, ловушек, капканов, облав, охот с собаками и флажками, волк все еще находится в большом количестве в пределах СССР; он продолжает приносить неисчислимый вред человеку, так как уничтожает домашних и диких животных и распространяет страшную болезнь — бешенство.
I
Многолетняя борьба за существование выработала у волка поразительную способность приспосабливаться к любым условиям окружающей среды.
Как пример такого приспособления можно привести два случая.
Один из моих приятелей познакомился в Москве с гражданином, проживающим на станции Судимир (недалеко от Брянска). От него узнал, что там много волков и почти никто на них не охотится.
Решили поехать. Остановились на хуторке, в километре от большого лесного массива. Ночью порошил снежок.
С рассветом двинулись к лесу. Невдалеке путь пересекали отпечатанные на снегу крестики, сделанные ножками серых куропаток, перебегавших из одной болотники в другую. Дальше встречаем утренний нарыск небольшой лисицы, усердно обследующей поле в поисках мышей.
Идем дальше и дальше, пересекаем след матерого лисовина. Но ни русачьих, ни волчьих следов, ни старых, ни свежих нет.
Местность прекрасная: широкое поле, много круглых болотинок, покрытых осокой и ивняком; километрах в трех вытянулись две большие деревни с одной стороны, а с другой — уходящий вдаль крупный лес.
Прошли еще километров пять, а следов все нет и нет. Настроение упало. Решили идти домой. Для сокращения пути пошли через лес по дороге, а затем свернули по большой поляне в сторону дома.
Стали попадаться в большом числе старые и свежие следы русаков; а вот поляну пересекли свежие, чуть не теплые, следы трех волков: матерой волчицы и двух прибылых.
Бросаем следы и по встретившейся просеке идем в обход. Через некоторое время пересекаем те же следы волков, идущих порознь в одном направлении. Снова идем в обход, и снова такая же картина.
Поворачиваем домой. Вечереет. Тепло, тихо, падает редкий снежок. Все сулит назавтра порошу.
Утром, еще затемно, по старой своей лыжне мы уже катили к заветному месту.
Пока дошли, стало светло. Все чаще и чаще попадаются русачьи жировки. Как это ни странно, но факт: русак в этой местности жирует в лесу.
Вот, наконец, и волчьи следы, следы поразительной свежести: как будто бы волков только что подняли с лежки, но идут они спокойно, шагом, только на открытых местах иногда небольшой трусцой (тихой рысью). На этот раз их четыре: за ночь подвалил переярок.
Делаем один оклад. Волки вышли. Мелькает мысль: не тесно ли мы их обходим?
Следующий оклад делаем километра за три в стороне. Результат тот же — волки вышли.
Зимний день короток. Времени до темноты оставалось мало. Преследовать волков дальше не было смысла.
Мы вышли на дорогу, по которой только что проехали три подводы с дровами, и пошли домой.
Утром, возвращаясь на это место по той же самой дорожке, по которой возят дрова, на одной из небольших полянок, метрах в восьми-десяти от самой дороги, увидели четыре лежки волков.
Обследование лежек показало, что волки после нас пришли по этой же самой дорожке, сошли в сторону и спокойно спали всю ночь (снег на лежках под волками покрылся льдом). Поднявшись с лежки, волки вышли на дорогу и пошли в сторону лесосеки. Пройдя с полкилометра, свернули с дороги, снова разошлись, пошли сновать по всем пням, выворотам, кучам хвороста, определяя место лежки зайцев куда лучше, чем охотник. Попадающиеся на их пути клочья шерсти русаков убедительно говорили, что их труды хорошо увенчиваются успехом.
Так как зайца было много, то волки быстро усвоили, что добыть зайчишку днем на лежке легче, чем в то время, когда он бодрствует — ночью.
Обычный их образ жизни — ночью кормиться и разбойничать, а на день скрываться в укромных местах. Но волки Судимирского района, живущие за счет охоты на русака, вынуждены целый день бродить и разыскивать заячьи лежки, а ночью отдыхать.
Таких волков обтянуть флажками можно только случайно. В качестве другого примера можно привести следующий факт из практики облавных охот на волков под Тулой.
Руководил в то время (1922— 1923 гг.) облавными охотами известный волчатник Н. И. Тулубьев, у которого между прочим проходил в юности практику этого дела погибший в боях за Родину В. Харлтулари.
Бросались в глаза безрезультатные выезды на облаву в воскресные дни, т. е. в те дни, когда большинство рабочих и служащих только и могли выехать на облаву.
В эти дни, к нетерпению ожидающих охотников, явившиеся с оклада егеря уныло объявляли: «Волки ушедши» или «Волки на приваде не были, и искать их негде...»
В то же самое время выезды на охоту среди недели в те же самые места обычно увенчивались успехом, и охотники возвращались в Тулу с трофеями.
Стали доискиваться причин, и что же выяснилось: по глубокому снегу волки для скрытия своих следов и легкости хода при передвижениях пользуются дорогами.
В воскресенье же в Туле — базар, который в то время был единственной возможностью деревни приобрести необходимые ей городские изделия и продать свои.
По всем многочисленным дорогам, ведущим в Тулу, еще в ночь с пятницы на субботу начиналось движение подвод из дальних деревень.
Волки, вышедшие на дорогу, чтобы проведать приваду, или возвращающиеся с привады на дневной отдых, бывали сбиты подводами в сторону и вместо излюбленных мест, на которых они обычно проводили день, попадали на другую дорогу. Там повторялось то же и т. д. В результате волки оказывались там, куда «Макар телят не гонял».
В ночь с субботы на воскресенье движение подвод на дорогах, идущих к Туле, становилось почти непрерывным, и волкам попасть на приваду не удавалось.
В воскресенье начинался обратный поток подвод из Тулы к деревням.
В то время по деревням было много собак. Очень часто эти собаки, деловито труся у саней, провожали своих хозяев в Тулу на базар. Очень многие, отбившись в сутолоке базара от хозяев или загостившиеся по своим собачьим делам в городе, бежали потом по дорогам к своим деревням. Как рассказывали следы, собаки бежали прямо в волчьи пасти.
Волки всю ночь толкались по дорогам, поджидая и ловя отставших собак.
На приваде же в понедельник их опять не бывало. Только в случае плохой охоты на собак можно было ожидать волков на приваде в ночь с понедельника на вторник.
В среду, четверг и пятницу все входило в норму: волки исправно и аккуратно посещали приваду, на день шли и ложились в местах своих обычных дневок, и обложить и убить их было легко.
II
Выводки волков вследствие трудности добычи пищи — мяса и большой неуживчивости охраняющих молодняк матерых редко бывают ближе 10—12 километров друг от друга.
Летом, пока у диких животных имеется неокрепший молодняк, старые волки легко добывают корм своим волчатам, но с наступлением осени количество пищи, потребной для поддержания волчат, увеличивается, а добыча ее с каждым днем затрудняется.
Наступает пора волчьей охоты на крупных домашних и диких животных, с которыми подчас не совладеть одним материкам, а еще недостаточно окрепшая прибылая молодежь не может быть помощью.
К старикам присоединяются уцелевшие от прошлогоднего выводка группы переярков, находившиеся все лето вблизи от выводка. С этими уже почти взматеревшими и имеющими опыт разбоя переярками старики производят дерзкие и успешные нападения на одиноко пасущихся коней и даже на табуны лошадей, пасущихся на лугах, а в лесах — на лосей.
Но все короче становятся дни, улетают последние табуны водоплавающей птицы, снегом покрываются поля и луга, окончательно исчезают с полей домашние животные в земледельческих северных и средних районах нашей страны.
Для большинства волчьих выводков, не находящих корма в районах гнезда, наступает пора широких кочевок в поисках пищи.
Волки уже не возвращаются на день, как прежде, на место вывода, а днюют в первом попавшемся укромном местечке, где их захватил день.
Облавная охота с флажками на такие бродячие группы волков — дело счастливой случайности: сегодня они здесь, а завтра будут за 60—70 километров от вчерашних мест и лежек.
Местные охотники только по старым следам узнают о том, что волки гостили и отдыхали в их районе.
На обширных пространствах нашей Родины с ее бесконечно разнообразным рельефом живет большое количество крупных и мелких, диких и домашних животных, которые независимо от их образа жизни, корма, размера и веса — мясо для волка, за счет которого он существует.
Вследствие климатических, кормовых и других условий эти животные бывают вынуждены передвигаться из одной местности, и часто очень далеко, в другую. Волки следуют за ними.
Особенно это заметно на южных окраинах, где сильно развито овцеводство, а крупный рогатый скот и лошади пасутся зиму и лето на подножном корму.
Но не все волки уходят из обедневшей для них кормом родной местности. Остаются такие особи и пары, в большинстве матерые и крупные, сильные, ловкие и дерзкие переярки, которые благодаря своей силе, ловкости и дерзости могут прокормиться долгую зиму и в родных краях.
Эти волки широко бродят на кругах, посещая такие места, где о волках по нескольку лет даже не слыхали, а затем неожиданно снова возвращаются в район гнезда, с тем чтобы исчезнуть опять из этого района на месяц-полтора.
Такие бродячие волки, постоянно и непрерывно меняя свое местонахождение, очень редко попадают в флажки и в большинстве случаев сохраняют свои буйные головушки до весны и снова в укромных уголках выводят свое хищное потомство.
А вместе с тем этих волков легко можно было бы уничтожить зимой, если бы охотникам не было внушено еще с детства убеждение в том, что волка убить с подхода нельзя.
Долго держался такого же мнения и автор этих строк, считая, что волк смелый, хитрый и осторожный зверь, который в случае опасности сумеет постоять за себя и, обладая прекрасным слухом, зрением и чутьем, близко к себе не подпустит.
Частенько ходил я по заячьим маликам, постреливал в изрядном количестве русаков, встречал совершенно свежие волчьи следы и никогда не думал, что, пройдя по этим следам, можно убить волка.
Разве можно подойти к такому осторожному зверю?
Оказывается, можно!
Однажды однорукий лесной сторож принес огромную шкуру матерого волка. Спрашиваю:
— В капкан поймал?
— Нет.
— Ну как же ты его убил?
— Пошел я, значит, в обход. А погода сделалась сильно плохая: ветер так и жжет. Одежонка на мне никудышная. Ну я, значит, бросил рубеж и пошел по оврагу напрямик, к сторожке. Гляжу, а он, свернувшись клубком, лежит под ивовым кустом. На дне... Я в него и ахнул из ружья. Он было вскочил, раза три прыгнул, а потом и завалился.
Спустя несколько дней вздумали мы поехать с гончими километров за пятнадцать.
Остановились у лесника. В сенях у него, в чуланчике, висели на стене две волчьи шкуры и одна лисья. Спрашиваем:
— Как взял?
Отвечает:
— Да обнаковенно. Пойдешь и убьешь...
Вскоре после этой поездки на задворках одной деревни я тропил русаков. Выскочивший из-под кучи картофельной ботвы русак пошел вдоль плетневой изгороди, закрываясь ею как щитом; когда же он отдалился от изгороди, то был уже на предельном расстоянии для выстрела из дробового ружья. Двумя выстрелами русак был сильно ранен и тихим ходом пошел по направлению к лесу, находящемуся на расстоянии одного километра от деревни.
Не доходя до леса, русак лег под кустом.
Чтобы не дать ему уйти в лес, я решил «отрезать» его. Спустившись в овраг, идущий к деревне от леса, я быстро докатил на лыжах по дну оврага до опушки и по спускающейся в овраг дорожке, по которой летом вывозят сено из леса, поднялся на берег оврага.
По этой дорожке мне предстояло пройти шагов двести, чтобы выйти напротив куста, в котором залег русак, и этим самым отрезать ему ход в лес.
Справа от дорожки был неширокий, но довольно глубокий отвершек, покрытый молодым осинником, метров семь-восемь высотой, и дубовыми кустами. Влево начиналось поле, вплотную подходящее к дорожке. Видимо, по причине сырости грунта землю недопахивали до самой дорожки, и это дало возможность лесу отвоевать у поля полосу земли шагов в двадцать шириной. Эту полоску захватил невысокий березняк, стоявший густой щеткой.
Пройдя шагов сто по дорожке, я вдруг увидел, что березняк быстро зашевелился, как будто по нему кто-то катил кегельный шар; мгновенье — и на дорогу вылетел матерой волк; сделав два-три прыжка по дороге и не дав мне опомниться, он неожиданно быстро скрылся в овраг и через несколько секунд огромными прыжками стал выбираться на противоположную сторону.
Придя в себя и быстро вскинув ружье, я выстрелил по волку два раза дробью № 1 в бок. Волк остановился и вцепился в себя зубами. Мгновенно перезарядив ружье картечью, я выстрелил волку в спину, и вместе со звуком выстрела он как подкошенный свалился мертвым на снег.
Обрадованный такой неожиданной удачей, взвалил я волка на лыжи и потащил своей же лыжней в деревню.
Тащу волка и думаю: как же так получается? Опытные, старые охотники и егеря в один голос говорят, что к волку подойти на выстрел невозможно. Он так осторожен, так хорошо слышит и чует, что всегда еще на большом расстоянии от себя обнаружит охотника и уйдет?..
Если это так, то невольно возникает вопрос, как же подпустили к себе волки, убитые лесниками? Как подпустил к себе на выстрел убитый мною волк?
III
Постепенно у меня созрело твердое решение проверить всю возможность «тропления» волков на деле.
В скором времени сделалась оттепель, вечером пошел снег, к утру прекратившийся, старые следы все были закрыты, образовалась, как говорит охотник, печатная пороша. Дул мягкий юго-западный, плотный и ровный ветерок. Звуки раздавались как-то коротко и глухо.
Ранним утром я перехватил след крупного лисовина — с поля в лес. Лисовин явно шел на лежку. Осторожно и бесшумно двигался я на лыжах по его следу.
След спустился на дно оврага и пошел дном, видимо направляясь к большой поляне, на которой во время рубки леса был кирпичный завод и несколько ям, где обжигали кирпич; в настоящее время ямы густо заросли крапивой.
В двух местах этой поляны барсуки выкопали временные норы.
Почти у самой поляны лисий след пересекала волчья тропа. Прошел выводок в 6—7 штук.
Волчья тропа, поднявшись на берег оврага, вышла на дорогу, проходящую шагах в пятидесяти; потом тропа свернула с дороги в сторону оврага и сейчас же разбилась на отдельные следы, которые кончались лежками. Лежки были талые, «теплые», а гонные следы волков с лежек шли почти параллельно берегу оврага к его вершине.
Было ясно, что, увлеченный лисьим следом, я проходил по очереди мимо всех волков шагах в двадцати; когда же я миновал их и ветерок доносил к ним мой запах и шорох лыж, они поднимались и уходили мне в пяту.
Волки шли как бы веером, поодиночке уходили в чащу.
Через полкилометра, на маленькой полянке, следы волков снова собрались вместе и пошли тропой к опушке леса; миновав небольшое поле, они пересекли другой овраг, покрытый трех-четырехлетними кустами орешника и дубняка, и направились чистым большим полем к крупному лесу, находящемуся на расстоянии пяти-шести километров.
Приблизившись в поле к тропе, я обнаружил, что крупный след матерого волка шел по тропе обратно к оврагу.
Вернувшись этим следом обратно и рассчитав, что волк может свернуть с тропы только влево, я не пошел по тропе, а, пройдя опушкой шагов триста, нашел тропинку, по которой летом ходят с поля в овраг по воду, к ключу, находящемуся на дне оврага.
Направившись по этой тропинке вдоль крутого, заросшего кустами отвершка, я через несколько шагов увидел след волка, идущего поперек тропинки в отвершек. Сойдя с лыж, я сделал несколько шагов к краю отвершка, чтобы посмотреть, куда идет след.
Вдруг почти из-под самых ног, метрах в четырех-пяти, вскакивает волк и мчится в низ оврага; в полной уверенности, что волк будет выбираться на другой берег овражка, я не выстрелил ему в зад. Но волк, скатившись вниз, резко повернул и пошел дном оврага, скрывшись за густой порослью леса.
Так и ушел волк что называется из рук, без выстрела.
Хотя этот день окончился неудачей, я не был огорчен, так как убедился, что подойти к волку на выстрел при определенных условиях так же возможно, как и к зайцу.
И с этого дня началась для меня богатая колоритными красками и ощущениями охота на волка по следу, с подхода.
Охота с подхода имеет законное право называться спортивной.
На этой охоте видишь волка во всех положениях — стоя, сидя и лежа на всех присущих ему аллюрах... Здесь часто приходится помериться с волком ногами на очень большие расстояния. Волка нужно догнать, обложить, надо найти его в окладе, увидеть в чаще леса или суметь к нему подойти на выстрел в чистом поле... Охотнику с подхода не помогают егеря — он сам работает и за окладчика и за стрелка.
Для этого вида охоты требуется большая выносливость, искусство хорошо и бесшумно ходить на лыжах, знание характерных черт биологии зверя, умение хорошо читать следы.
На первых порах эта охота может показаться тяжелой.
Первые неудачи могут разочаровать многих любящих легкий успех; но у тех, в сердцах которых есть воля к победе, эти неудачи лишь разожгут огонек страсти, и они скоро поймут, что в определенных условиях убить волка с подхода легче, чем матерого русака, который, сделав добрый десяток скидок и несколько пустых лежек, незаметно покинет свою лежку и успеет уйти на недосягаемое для ружья расстояние.
IV
Волк, так же как и заяц, желая скрыть свои следы, делает двойки и скидки.
При охоте на волков с флажками обычно принято делать большие оклады. При охоте с подхода выгодно делать малые, так называемые «на пятачке».
При производстве таких окладов приходится наблюдать по следам, как волк пройдет в одну сторону, затем вернется обратно своим следом, пройдет в другую сторону и также вернется обратно, аккуратно ступая след в след; создается впечатление, что волк проверял окружающую обстановку и, если она казалась ему спокойной, тут же ложился.
Увидев такой сдвоенный волчий след, удваиваешь осторожность движения и зорче смотришь по сторонам, так как знаешь, что зверь недалеко.
Приходилось не раз видеть, как гонный волк, желая скрыть свои следы, выходил на дорогу и, пройдя с полкилометра по ней, делал такую мастерскую сметку через куст или сваленное бурей дерево, что любой русак мог ему позавидовать.
Вспоминается случай, когда пятерка волков — два матерых и три молодых — заставила меня впустую пройти по дороге в одну сторону километра два, а затем в другую километра четыре, а сама спокойно лежала в полукилометре от того места на дороге, где были потеряны следы.
Дело было так.
После долгих и сильных морозов наступила сильная оттепель. Рано утром почти около самого дома, на лугу, я обнаружил следы группы волков, которые, видимо, прошли незадолго до рассвета. С луга следы вышли на дорогу, около церкви, и пошли на д. Поповку; у крайнего дома следы разделились; матерая волчица и три прибылых пошли вокруг сада по задворкам, а материк, постояв у ворот, отправился дальше, к деревне. Миновав волостное управление, прошел между несколькими домами, поравнялся с магазином и у дверей солидного амбара, куда ссыпался хлеб, оторвал с цепи огромного лохматого пса, охранявшего вход в амбар, и вынес его на огороды; подоспевшие к материку остальные волки разделали бедного пса так, что от него остались только кончик хвоста сантиметров в десять, разорванный ошейник с обрывком цепи и несколько клочков шерсти.
Покончив с завтраком, волки направились в поле и вскоре вышли на дорогу, по которой крестьяне усиленно возили хворост на топливо в деревню. Свесившиеся с саней и тащившиеся по снегу ветви сильно затирали следы, но все же они местами были хорошо видны.
Дорога шла пологим бугром. Почти на самой вершине подъема дорогу перпендикулярно пересекала другая; по ней также возили хворост в деревню.
Немного ниже, у самой вершины подъема, дорога шла ниже общего уровня земли, как бы в коридоре, стены которого были около двух метров высотой.
Этот коридор образовался вследствие обильного количества песка в грунте.
На середине этого коридора волчьи следы исчезли.
Нисколько не смущаясь этим обстоятельством, я продолжал идти по дороге к ближнему лесу, так как в нем имелся овраг с большим числом отвершков, покрытый молодой порослью леса, где очень часто ложились волки.
Я прошел почти весь лес — волчьих следов не обнаружил.
«Ну, — думаю, — значит ошибся: свернули волки в другую сторону, к дальним островам леса».
Быстро возвращаюсь обратно, внимательно осматриваю скрещение дорог: следов нет. Пока я путался в лесу, прошедшие за это время обозы с хворостом содрали снег до земли, и даже если бы волки прошли там, то следы были бы совершенно уничтожены.
Подсев на догнавшую меня подводу, еду, внимательно глядя по сторонам, к одному из островов леса; там шла усиленная вывозка дров с лесосеки; было много подвод, людей и шума. Волки туда не пойдут на дневку.
Доехав до леса, слез с саней, стал на лыжи и пошел к третьему лесу. Обошел большое пространство по опушке, со стороны, откуда могли выйти следы волков, и ничего, кроме заячьих следов и пары лисьих, не нашел. Волки как сквозь землю провалились.
Сильно обескураженный, я пошел по дороге к дому. Не доходя метров триста до перекрестка дорог, свернул с дороги, стал на лыжи и пошел целиком к тому месту первой дороги, где исчезли следы...
И, к большому удивлению, вдруг увидел четкие, сильно обтаявшие за день следы, тянувшиеся прямой цепочкой к расположенному за небольшим подъемом оврагу.
Поднявшись на бугор, я увидел метрах в двухстах всю пятерку волков, лежащих в мелком, очень редком, вытоптанном скотиной и засыпанном снегом березняке около начинающегося здесь оврага.
Три молодых лежали шагах в пятнадцати от края оврага, на небольшом расстоянии друг от друга; один матерый лежал метрах в ста от них, почти на самом краю березняка, а другой матерый — в овраге, ниже его борта на полметра; подняв голову, он мог видеть и лежащих молодых, и дно оврага на большое расстояние.
День клонился к вечеру. Сильный, теплый и влажный ветер, дувший весь день, стал стихать.
Я решил попробовать подойти к волкам по оврагу. Все-таки там одна пара глаз сторожит подход, поверху же — четыре пары.
Отодвинувшись обратно и сделав большой круг, я спустился в овраг, вне поля зрения волков. Насколько возможно прижимаясь к берегу оврага, с той стороны, где лежал волк, я, чуть дыша, осторожно начал подход.
Через некоторое время, огибая незначительный поворот оврага, я увидел лежащего метрах в двенадцати волка над своей головой. Вскинув ружье, тщательно прицелился сантиметров на десять ниже, в то место, где должны находиться убойные части тела волка.
После выстрела волк, как мячик, подпрыгнул и скрылся за краем борта оврага; вместо него, высоко расшвыривая веером снег, слетел сверху прибылой и после выстрела из левого ствола чуть вперед носа перевернулся через голову, как заяц, и остался на месте.
Соскочив с лыж, я быстро выбрался на борт оврага в полной уверенности увидеть убитого волка, но, к моему сожалению, волк уходил огромными прыжками...
Пройдя несколько десятков шагов по следу, я не обнаружил ни шерсти, ни крови.
Было ясно, что волк ушел совершенно здоровым. Осмотр лежки ушедшего волка показал, что снаряд картечи попал в толстый березовый пень, закрытый снегом, за которым волк устроил себе лежку.
Вытащив волка из оврага и взвалив его на лыжи, я отправился к дороге, в пяту волчьих следов.
Оказывается, волки, дойдя до того места, где дорога шла ниже общего уровня земли, аккуратно, ступая след в след, поднялись по обнаженным от снега местам наверх, затем вернулись обратно вдоль межи, покрытой полыньей, и ушли на лежку, на которой я и обнаружил их чисто случайно.
Не только хорошее знание дела и уменье применять его в различных обстоятельствах сулят успех. На охоте больше чем в других делах важно и счастливое стечение обстоятельств.
Почти целую неделю бушевала метель. Наконец она стала стихать. Сидеть дома надоело до смерти, и я решил пройтись по опушке леса; быть может, удастся перехватить лисий следок.
У околицы деревни, со стороны поля, вдоль плетня, засыпанного после метели снегом, виднелись какие-то крупные, наполовину запорошенные следы.
Зная, что в этой деревне больших собак нет, я заинтересовался; оказалось, что следы принадлежат двум матерым волкам.
Как только волки свернули от деревни в поле, следы пропали. Ветер снес мягкий снег в овраги, а оставшийся был так отшлифован и уплотнен, что никаких следов на нем не осталось.
Рассчитав, что волки так или иначе должны идти в лес, я направился к опушке; дойдя до нее, увидел, что она вся занесена высоким и плотным наметом снега. Опасаясь, что, идя по намету, не увидишь входных следов, я вошел в лес и шагах в пятнадцати от опушки пошел вперед...
Пройдя километра два, я дошел до конца одной стороны леса, не встретив никаких следов. Выйдя на опушку, я вспомнил, что волки, проходящие в этом месте, в обязательном порядке подходят к одиноко стоящей невдалеке от леса дикой яблоньке и оставляют на ней следы своего пребывания («расписываются»).
Действительно, у самого ствола яблоньки были отпечатки двух пальцев и ногтей передней ноги волка.
Вернувшись своим, следом к опушке леса, я пошел дальше по другой стороне леса, тем же порядком. Пройдя с полкилометра, увидел идущую от опушки поперек моего хода глубокую канаву, пропаханную грудью волков, которые направлялись к вершине начинающегося невдалеке оврага.
Перейдя эту канаву, чтобы быть за ветром, я направился вдоль нее к оврагу. Вскоре я увидел шагах в двадцати от себя торчащие из снега уши волка и шерсть на спине. Сделав еще шага три, чтобы яснее была видна спина, я выстрелил. Волк как лежал, так и остался лежать, только вздрогнул: из двадцати восьми картечин снаряда в нем оказалось двадцать пять.
От лежки убитого волка шла через отвершек глубокая борозда следа другого волка; шагах в тридцати она оканчивалась глубокой лежкой, от которой шел прямо на опушку след второго волка.
Выйдя на опушку, я увидел примерно за километр идущего шагом зверя. Он то и дело останавливался, видимо поджидая товарища. Не показываясь совсем из опушки леса, я ждал, куда он пойдет.
Наконец волк свернул в сторону соседнего участка леса и скрылся в нем.
Вернувшись к убитому волку, я снял с него шкуру, поддел под балахон за спину и направился полем прямо на то место опушки леса, где скрылся второй волк.
Не доходя до следа, я попал на лесную дорожку, которую должен был пересечь волк. Пройдя по этой дорожке небольшое расстояние, я увидел на большой поляне, где росли несколько высоких и толстых берез, сидящего волка; голова его была повернута в сторону следа.
Я замер на месте.
Через некоторое время волк поднялся, сделал несколько шагов, покрутился кругом, как собака, и лег.
Спустя немного времени волк опустил голову в снег.
Сделав несколько шагов в сторону, я закрылся от волка стволом ближайшей к нему березы и начал осторожно подходить к нему.
Подойдя к березе вплотную и выглянув из-за нее, я увидел, что до волка шагов шестьдесят пять-семьдесят. Далековато, но делать нечего: надо стрелять. После первого выстрела волк сорвался с лежки и быстро стал уходить в сторону поля. Второй выстрел в бок заставил волка ткнуться мордой в снег и сбавить ход на шаг. После третьего он упал мертвым.
В этой охоте мне определенно сопутствовал «фарт» (как говорят сибиряки).
