Тарпан Г.
Было это в конце сентября. Кавказский норд-ост пригнал в Крым перепелку. Два дня ее стреляли на Сапун-горе, у Балаклавы и на Инкерманских высотах, возвращаясь с полными сумками. Потом ветер переменился, выглянуло южное солнце, и охотники приуныли; ранняя осень исчезла вместе с перепелкой.
Лишь к середине октября небо снова нахмурилось, с вечера подул холодный ветер, заморосил дождь и заныли деревья, теряя поблекшие листья.
Торопясь субботним утром на работу в порт и размахивая брезентовой сумочкой с харчами, отставной матрос Федор Шупеник увидел, как из одного садика в другой через улицу протянула пара длинноносых вальдшнепов.
— Ага, прилетели... — пробормотал он, провожая их пристальным взглядом и продолжая шагать по спуску к бухте.
Шупеник был крепкого «морского засола» и на здоровье не обижался. Слегка грузный и по внешнему виду неповоротливый, он забывал о шестом десятке, немного посеребрившем голову, и в охотничьих вылазках не отставал от молодых. С тяжелой сумкой и ружьем, он свободно проделывал за день десятки километров, шагая с горы в балку, из балки на косогор, сквозь кусты, по камням, минуя всякие дороги.
По субботам, запустив токарный станок, он чаще обычного поглядывал на часы, с нетерпением ожидая гудка об окончании смены и обдумывая план предстоящей охоты. Так получилось и в этот раз. Еще гудок не закончил свой трехминутный рев, а Шупеник уже подбегал к катеру, пыхтевшему у Корабельной пристани.
Возвратясь с работы, он проверил снаряжение и не успел еще отобедать, как хлопнула входная дверь и появился сосед по улице Ярошенко. Шумно отдуваясь от быстрой ходьбы и расправляя запорожские усы, он спросил:
— Слышал? Ночью прилетел вальдшнеп!
— Не слышал, Корнеюшка, а самолично видал утречком, когда шагал в порт, — ответил Шупеник, прихлебывая из тарелки. — Не пожелаешь ли нашего борща? Да присядь, успеем.
— Какой там борщ, прямо горит под пятками! — отмахнулся Ярошенко, но все же присел у стола сбоку. — Некогда тут растабаривать, хочется побыстрее в лес, я все уже собрал. А ты как располагаешь?
Шупеник положил ложку в пустую тарелку.
— На Сапуне и Сардинских буграх будет тьма народа, а я этого не люблю. Давай зайдем в лес с другого конца, ночью доберемся до Мамашая, а оттуда обратным ходом на Мекензиевы горы. Так вот, думай.
— А чего тут думать? В час ночи я буду у тебя как из пушки, — сказал Ярошенко и добавил: — Как всегда, стукну в окно с улицы.
— Одним словом, сплаваем, — закончил Шупеник. — Места там натуральные, и можно отвести душу. Патронов захвати побольше, чтоб была крупная дробь и мелочь. Да не забудь теплую фуфайку, ночи-то холодные.
— Это я знаю, — ответил Ярошенко, беспокойно поглядывая на стенные часы. — Ну, пойду, а то Пиратка там задает концерты. Животная тварь, а понимает все до косточки.
— Пес у тебя самостоятельный, — согласился Шупеник.
Договорились и разошлись, а в два часа ночи сидели уже в ялике, переправляясь через бурлящую бухту на Северную сторону. Прибыли, высадились. Моросил холодный дождь, в закоулках у пристани было темно, под ногами хлюпала грязь, но когда поднялись вверх на дорогу, почва стала тверже и как будто посветлело.
Дорога была неровная, покрытая выбоинами. Шли медленно, старательно обходя большие лужи. Отчасти помогал им в этом Пират, крупный английский сеттер. Он все время бежал в нескольких шагах впереди, и белое пятно его можно было свободно различить на темном фоне местности.
— Подымемся на косогор да поищем соломы, — предложил Шупеник. — А то ведь до утра еще порядочно времени.
— Можно и так, — согласился Ярошенко. — Лишь бы не мокнуть на дожде.
Они свернули с дороги и пошли по стерне, спотыкаясь в ямки. Солому разыскали не сразу, бродили больше получаса, пока в балке не наткнулись на стог. По-видимому, он был прошлогодней кладки: солома слежалась плотно и наружный обвод продырявить было нелегко. К счастью, с подветренной стороны в стогу были проделаны неглубокие норы, видно, здесь кто-то уже ночевал до этого. Выбрав две норы рядом, охотники зарылись в них поглубже.
Ярошенко закрыл глаза, скрючился, пытаясь согреться. Жесткая солома колола лицо и руки, в глубине стога шуршало, возились мыши, встревоженные неожиданным появлением новых жильцов. А когда немного согрелся, упираясь спиной в присоседившегося Пирата, то незаметно вздремнул.
Разбудило его легкое покашливание Шупеника. Старик пыхтел в темноте у стога, прилаживая на себе охотничье снаряжение. Дождь прекратился, земля была покрыта легким налетом инея. Ярошенко выбрался из стога, зевнул и расправил плечи, прогоняя сонливость.
— Будем выбираться на косогор, оттуда виднее маршрут, — сказал Шупеник. — Давай-ка поживее...
Двигались они ощупью и на верхнюю площадку взобрались, когда стало рассветать. Немного переждали под кустом у груды камней. Сизая пелена тумана закрывала долину, но повыше тумана уже смутно обрисовывались контуры холмистой гряды Бельбека и темные провалы ущелий между высотками, где проходила железная дорога на Севастополь.
Разгоряченные подъемом по крутому косогору, охотники не ощущали холода, пока двигались, но остановка сразу дала себя почувствовать. По широкому плато ветер задувал порывами, срывал с кустиков желтеющие листья и с посвистом гнал сломанные верхушки перекати-поле.
— Задувает сиверко, надо подогреться, — сказал Шупеник, вытаскивая из кармана кисет с табаком. — Давай пройдем кустарником, проверим бугры, потом будем держать путь на Мекензиевы горы. Согласен?
Ярошенко не успел ответить. Из соседней балочки донеслось звонкое чиликанье. Пират вскочил, насторожился.
— Держи собаку, куропатки! — прошептал Шупеник, пихнул в карман кисет вместе с самокруткой и перебросил ружье на руку. — Ты заходи справа, собаку далеко не отпускай, птица бегает, а я подойду под самый край балки и буду ожидать тебя.
Они разошлись шагая настороженно, медленно. Все больше рассветало. Под ногами слабо похрустывала трава, схваченная инеем. Ярошенко опасался, что этот шум может вспугнуть куропаток, и еще больше стал замедлять шаги. Пират беспокойно петлял впереди, но вдруг потянул, осторожно переставляя лапы, и остановился на бугорке, четко выделяясь белой спиной с темными пятнами. У Ярошенко бурно заколотилось сердце, он подхватил ружье, приготовился, стал подходить к собаке. Пират стоял вытянув морду и приподняв переднюю лапу. Подойдя сзади, Ярошенко заглянул справа от морды, слева — пусто!
— Пиль! — резко скомандовал он, обходя собаку.
Пират рванулся вперед, потянул вправо, беспокойно оглядываясь, и шагах в сорока снова замер на стойке. Ярошенко подходил быстро и все же опоздал — с невероятным шумом куропатки вспорхнули у самого устья балки и скрылись в затемненной западной части горизонта. Так и ушли без выстрела.
— Я говорил, она с утра бегает, пока не пригреет солнце, — сказал Шупеник, подходя по краю балки. — День большой, может, еще набредем, а пока давай проверим косогор, потом свернем в долину к бахчам. Я буду двигаться вдоль гребня, а ты с собакой спустись пониже... Да, а где же твой пес? Ты погляди, он держит стойку! Ах ты, идол!
Пират стоял у небольшого куста, шагах в пятидесяти от охотников. Они подошли к нему с двух сторон почти одновременно. Сорвался вальдшнеп и потянул наискосок, распластав острые крылья. Два выстрела слились в один, и птица затрепыхалась в зубах собаки.
— Так сказать, коллективный почин! — сказал Ярошенко, радостно улыбаясь. — Кажись, стреляли вдвоем?
— А таскать будешь один, — ответил Шупеник. — Ложи-ка его в сетку и двинем дальше.
Не успел Ярошенко спуститься немного по косогору, как Пират поднял перепелку, а через несколько шагов снова сделал стойку. Из куста красиво взмыл вальдшнеп, Ярошенко выстрелил и промахнулся. После неудачного дуплета по перепелке он обозленно прикрикнул на собаку, отзывая ее назад. Пират остановился, недоуменно поглядывая на хозяина. Поднятый криком заяц ушел по косогору без выстрела: после дуплета Ярошенко не успел перезарядить ружье и теперь ворчал, ругая себя за оплошность.
— Не горячись, знаешь такое правило охоты! — напомнил ему Шупеник, немного сближаясь. — Перепелка бегает, выбирай дичь повернее для выстрела. А какой толк пулять в небо.
— Языком стрелять легче, чем из ружья, — сердито ответил Ярошенко, разозленный промахами. — А как тут не горячиться, когда она со всех сторон.
На гребне косогора резко дул ветер. Рассчитывая, что на таком ветру не улежит никакой зверь, Шупеник спустился шагов на пятьдесят от гребня и стал медленно продвигаться косогором. Расчет его оказался верным — из первой же груды камней вырвался заяц и быстро скрылся за бугорком в промоине. Шупеник не успел выстрелить, подошел к груде камней, оглядел ее: лежки не было. А пока он вертелся у камней, неизвестно откуда поднялись еще два зайца и тоже скрылись, перевалив через гребень.
— Пильнуй! — запоздало крикнул Ярошенко.
— Далеко срываются, шумовые, — спокойно ответил Шупеник. — Ветер выгнал из зарослей, вот и сидят впритычку, даже без лежек. В такую погоду трудновато к нему подойти на выстрел...
И все же, пока обошли косогоры, сумели нагрузить сумки. Три вальдшнепа и восемь перепелок, кажется, груз небольшой, но вскоре к ним прибавился заяц, поднятый Пиратом рядом с бахчей. Испуганный собакой, он мчался, не выбирая дороги, и после выстрела Ярошенко свернул прямо на куст, за которым притаился Шупеник. Раскатисто грохнул выстрел, заяц кувыркнулся через голову и задрыгал ногами.
— Ага, попался, рваное ухо! — крикнул сторож с бахчи, подходя к охотникам.
— Да их тут уйма, вот таких усатых, — отозвался Шупеник, поднимая зайца. — Здоровый, как баран!
— То правда, их тут до биса, — сказал сторож, здороваясь. — Но этот меченый, у него рваное ухо. Я гоняю его все лето, раза три палил по нему из бердана и все попусту.
Шупеник проверил. Действительно, правое ухо зайца состояло из двух частей, причем одна была на четверть пальца короче другой.
— Наверное, филин или лисичка охотились, да только неудачно, — сказал он, подвязывая зайца к сумке.
— По такому случаю заходите на баштан, угощу остатними кавунами, — предложил сторож. — Для добрих людей не жалко.
Охотники отдохнули на баштане, съели три арбуза и одну дыню, поблагодарили. Хотели оплатить угощение, но сторож категорически отказался взять деньги. Тогда Шупеник вынул из патронов и отсыпал сторожу три заряда пороха и дроби. Еще немного посидели, выкурили по самокрутке и снова побрели вдоль косогоров к юго-западу.
Вскоре показались низенькие постройки станции Мекензиевы горы, окруженные небольшими огородами и виноградниками. Из леса за железной дорогой доносились отзвуки частых выстрелов.
— Слышишь? — спросил Шупеник, останавливаясь. — Форменно осада Севастополя. Не знаю, как тебе, а мне не охота лезть в эту кашу, хотя там и больше вальдшнепа. Кусты густые, человека не видно, сыпанет кто-нибудь по башке вместо вальдшнепа, и спрашивать не с кого. Давай лучше возьмем правее от дороги, чтобы выйти к Братскому кладбищу. Тут тоже попадаются высыпки.
— Правильно, — согласился Ярошенко. — И ближе будет к дому, а то ноги уже сигналят.
Проглянуло солнце, и сразу потеплело. Трава и листья засверкали алмазными искорками дождевых капель, серые полотнища хмурых туч раскрылись бирюзовыми просветами. Деловито стрекотали черные дрозды, шныряя по кустам в поисках корма. Скрываясь в зарослях кустарника, бойко зачирикала неведомая пичужка. Раздвинулись горизонты, и Братское кладбище, казалось, плыло навстречу, отчетливо выделяясь памятниками и часовнями на фоне желтеющей зелени.
— А все-таки благодатная тут природа, — сказал Шупеник, сплевывая после затяжки табачным дымом. — Недаром сюда осенью слетается птица. А сколько в море богатства — разной рыбы, ракушек, дельфинов, крабов? А земля какая? Воткнешь возле крыльца виноградный чубук, а через три года все крыльцо у тебя опутано лозой и урожай берешь пудами. А ты бывал на розовых плантациях? Вот где чудеса!..
— Знаешь, Федор, давай лучше понемногу двигаться, — предложил Ярошенко, прервав его речь. — День-то короткий, другие вон стреляют, а мы тут прохлаждаемся в разговорах.
— Верно, верно, — спохватился Шупеник. — Пойдем!
Продвигаясь сквозь кусты, они направились к северной части кладбищенской ограды. Из-под стойки Пирата Ярошенко подстрелил две перепелки и, следя за собакой, двигался по прямой на угол ограды, Шупеник петлял от него сбоку между кустами, слегка подсвистывая, подражая ференчанью срывающейся перепелки. Вдали виднелась шоссейная дорога, проложенная от Северной пристани к Симферопольской магистрали. По дороге двигалась арба, визгливо поскрипывая колесами. Внезапно из-под куста сорвался вальдшнеп, направляясь к дороге, Шупеник выстрелил, сбил, а найти не мог, хотя топтался, как ему казалось, на том же месте, где упала птица.
— Давай сюда собаку! — крикнул он, призывно помахивая рукой.
Ярошенко стал приближаться, Пират бежал впереди, описывая широкие полукруги, но вдруг сломал поиск, отскочил немного назад и, вздыбив шерсть на загривке, стал сердито взлаивать:
— Гав!.. Гав-гав...
Охотники подошли одновременно. Ярошенко крикнул на собаку, и она подбежала к его ногам, злобно урча. Из кустов выглянул широколицый усач в барашковой шапке и легком полушубке, по внешнему облику напоминающий старинного чумака, когда-то возившего соль из Крыма на Украину.
— Да придержите вашего цуцыка! — крикнул он хрипловатым баском, пряча за спину батожок, чтобы не дразнить собаку. — Вон как ощерился, чего доброго, а то полатает мне штаны.
— Тут какая-то другая причина, — отозвался Шупеник добродушным тоном. — А вы не заметили, куда упал вальдшнеп?
— Вот то-то и оно, что видал, — ответил чумак, воткнул батожок за голенище сапога и неторопливо стал вытаскивать кисет с махоркой. — Увидал я, что падает птица после выстрела, слез с подводы и хотел поискать. А он как гавкнет, у меня аж душа похолонула.
— Наш Пират — умный пес, почти как человек, только не умеет играть на гитаре. На людей он еще не бросался, не было случая, — Шупеник тоже свернул самокрутку, прикурил и выпустил большой клуб табачного дыма. — А что облаял вас, так это потому, что вы хотели взять дичь, не иначе.
— Да где ж та дичь? — чумак сдвинул шапку, удивленно развел руками. — Верно, что тут падала, а может, она живая и пошкандыбала геть-геть отсюда.
— А вот проверим, где она, — сказал Ярошенко и скомандовал: — Пират, ищи!
Пират метнулся вправо, влево, обежал вокруг чумака, потянул к одному кусту, к другому и вскоре появился, неся в зубах вальдшнепа. Слегка помахивая хвостом, он горделиво поглядывал на хозяина, как бы ожидая одобрения.
— Это не наш, отдай Федору, — сказал Ярошенко, не протягивая руки, чтобы взять птицу.
— Нет, Корнеюшка, негораздо ты делаешь, — заметил Шупеник недовольным тоном. — Нельзя приучать собаку к чужим рукам, возьми и передай мне.
Ярошенко взял вальдшнепа, погладил собаку по голове, Пират оживленно завилял хвостом и, отбежав немного в сторону, стал валяться, катаясь по траве и переворачиваясь на спину.
— Хорошая примета, — сказал чумак, указывая на собаку. — Обязательно к прибыли.
— День кончается, какая тут прибыль может быть, — Ярошенко усмехнулся. — Пора шабашить, а то шагать еще порядочно, пока доберемся домой.
— Я тоже вертаюсь с базару домой, — сказал чумак и притронулся рукой к шапке. — Ну, прощевайте пока что.
Распрощались и разошлись. Охотники взяли в сторону от дороги, обошли вокруг Братского кладбища, подняли в кустах несколько вальдшнепов, но взяли только двух. Погода снова стала меняться. С моря наползала темно-серая туча, сплошной пеленой закрывая небо. Стало сумрачно, поблекли краски, под ветром тревожно зашумели кусты и деревья. Пронзительно кричало воронье, сбиваясь в стаи над темными зарослями лесной чаши у скал Кара-Кубы.
— Пахнет обложным дождем, — сказал Ярошенко, поглядывая в нахмуренное небо. — Не без того, что вымокнем до костей.
— Не глиняные, о чем беспокойство, — ответил Шупеник беззаботно. — А то что же, столько месяцев ждали пролета и будем бежать домой до времени? Давай тюпачком обойдем кусты в этой балке, — он ткнул пальцем в сторону дачи «Голландия», — затем потопчемся в бурьяне по взлобочку и мимо огородов выйдем к Северной пристани. Вот и кончится день.
— Нехай будет по-твоему, — прогудел Ярошенко. — Куда голова, туда и ноги, о чем спорить?
Осенний день короток. Когда из балки выбрались к огородам, начинало темнеть. Оба устали, подтоптались, медленно брели по скользкой от моросящего дождя глинистой почве. И все же были довольны, особенно Ярошенко, в сетке которого прибавилось три вальдшнепа и две пары перепелок. Обычно молчаливый, сосредоточенный, он сейчас изменил своей привычке и шел, насвистывая веселую украинскую песню «По за гаем, гаем, гаем зелененьким», варьируя текст строчками собственного сочинения. Пират некоторое время бежал сзади, за ногами, потом это ему надоело, видно, он свернул в сторону и принялся обшаривать канавки, покрытые густыми зарослями бурьяна. Ярошенко увидел, как в одном месте собака вдруг засуматошилась, тыкая мордой в разные стороны. Почти в тот же миг мимо него прокатил серый клубок. Подхватив ружье, он выстрелил в это пятно не целясь. Собака бросилась вперед и остановилась: заяц был убит наповал.
— Вот так фунт! — крикнул удивленно Шупеник, подбегая к зайцу. — Да как же ты его ловко!
— Стрелял просто так, — ответил Ярошенко, сам не меньше удивленный результатами выстрела.
— Сегодня тебе везет, — Шупеник вытер ладонью мокрое лицо. — Ну, целяй к сумке и тронемся, а то ведь завтра на работу...
У Северной пристани призывно гудел катер, в слободке зажглись вечерние огоньки.
