Штильмарк Феликс Робертович
(Жизнь и деятельность Вадима Раевского, дворянина и натуралиста)
Осенью 1969 года мне впервые довелось попасть в Зауралье, туда, где сорок лет назад был создан Кондо-Сосьвинский боброво-соболиный заповедник, необоснованно ликвидированный жестоким сталинским указом в 1951 году.
Недавно открытая железная дорога Ивдель—Обь пересекла всю территорию некогда очень известного заповедника, на которой теперь прочно угнездилось несколько мощных леспромхозов, сводивших со света ягельные боры и темнохвойные соболиные урманы. Я бродил по бескрайним вырубкам и разреженным недорубам, изредка натыкаясь на заброшенные охотничьи избушки, одна из которых, как объяснил мне встречный таежник, «стояла еще при заповеднике».
— Раевский здесь, бывало, останавливался. Слышал ты про него? Какой был мужик! Неделями ходил в одиночку по тайге, в любые морозы ночевал у костров, всех зверей и птиц знал. До сих пор по зимовьям его записи находят, схемы разные... Однако заболел он, рано умер, в Хангакурте на Малой Сосьве похоронили. Говорят, книгу какую-то писал научную...
Да, мне были известны книга Раевского «Жизнь Кондо-Сосвинского соболя» и некоторые его статьи. Вскоре довелось посетить заброшенное селение Хангакурт, где прежде была главная усадьба заповедника, где жил и умер Вадим Вадимович Раевский. Всерьез заинтересовавшись его личностью, я вскоре познакомился в Москве с Ольгой Вадимовной Раевской, сестрой зоолога, которая жила в 1946—1947 гг. в заповеднике. Позднее я не раз писал о В. В. Раевском как о зоологе и энтузиасте заповедного дела, но лишь совсем недавно стало возможным рассказать всю правду об этом удивительном человеке.
Дворянский род Раевских — древний и весьма разветвленный (многие были выходцами из Полыни и Западной Украины). Прадед Вадима — Святослав Афанасьевич Раевский (1808—1876) — личность весьма известная, поскольку с детских лет дружил с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым. За активное распространение знаменитых стихов «На смерть поэта» был выслан из Петербурга в Олонецкую губернию. В 1840 году вышел на пенсию и поселился в своем имении Раевка Пензенской губернии, где у него в 1854 году родился сын Игорь (дед нашего героя), человек трагической судьбы. В известном словаре Брокгауза и Ефрона о нем сказано так: «Раевский Игорь Святославович — зоолог... окончил курс в Московском университете; сопровождал Великого князя Александра Александровича (наследника престола) в поездке по Ледовитому океану к Новой Земле. Это был весьма талантливый начинающий исследователь, который, к сожалению, окончил жизнь самоубийством 25-ти лет от роду, оставив два исследования по энтомологии...»
К счастью, помимо двух статей о насекомых, Игорь Святославович оставил после себя еще и маленького сына Вадима. Семья этих Раевских (не надо путать их с ветвями знаменитого генерала или известного декабриста, хотя дальнее родство не исключается!) жила в конце прошлого века в Воронеже, где Вадим Игоревич усердно работал в земской управе. Служил он заведующим экономическим отделом и в 1906 году возглавил специальный комитет, созданный при земской управе для естественно-исторических обследований Воронежского края. Эти его усилия увенчались изданием ценного научного сборника, авторами которого были знаменитые ученые: проф. Ю. М. Шокальский, К. Д. Глинка, Г. Ф. Морозов, Б. А. Келлер и другие.
Мать Вадима Вадимовича — Екатерина Сергеевна Мещерская — также принадлежала к известнейшему дворянскому роду. Детей у Раевских было трое: старший Сергей, средняя дочь Ольга и младший Вадим, названный в честь отца.
Когда грянула Октябрьская революция, Вадим Игоревич не отверг новой власти, а стал активно с ней сотрудничать. Служил в системе Центросоюза и по линии Губпродторга был командирован в Уральск. Там его неожиданно арестовали, и вскоре он погиб в каком-то холерном бараке. Ни дата, ни место его кончины в точности не известны...
Екатерина Сергеевна, оставшись с тремя детьми (старшему было семнадцать, а младшему — десять), работала сестрой милосердия, или, говоря по-нынешнему, санитаркой. Как «бывшая» дворянка, подвергалась гонениям и преследованию, а время было очень тяжелое, свирепствовали разруха, голод и болезни. Ольга Вадимовна рассказывала, что именно тогда ее младший брат остался почти без присмотра, бегал по улицам голодный, раздетый и разутый, жестоко простудился и подхватил начальную стадию туберкулеза. Мать арестовали за обмен какой-то драгоценности на продукты, но вскоре выпустили. Узнав о смерти мужа, она не могла ни пить, ни есть и была буквально на краю гибели. Родственники из Москвы выхлопотали для нее вызов в столицу. В чудовищной давке она с детьми попала наконец в какой-то случайный поезд, однако вскоре вагон их отцепили, а все вещи отняли... В конце концов они все асе добрались до Москвы и поселились где-то на Спиридоновке. Екатерине Сергеевне сообщили, что на ее имя пришла посылка от родных из Италии, и она имела наивность отправиться в посольство, где ее немедленно и забрали. На этот раз арест был основательным, несчастную женщину выслали в Сибирь, в город Ачинск.
Между тем Вадим Раевский учился в московской школе, а Ольга поступила в какое-то нэпманское кафе, где имелось подсобное хозяйство с коровами и свиньями. Ухаживая за ними, «девушка-дворянка» смогла кормиться и поддерживать близких...
Еще в школьные годы Вадим участвовал в зоологических экспедициях, был активистом КЮБЗа (об этом позднее рассказывал его друг профессор Н. И. Калабухов в книге «Жизнь зоолога», М., 1978 г.), а вскоре поступил в областной краеведческий музей. Вместе с Левой Каплановым (будущим зоологом, директором Судзухинского заповедника, носящего теперь его имя) Раевский ездил по ближнему и дальнему Подмосковью, на озеро Селигер, участвовал в борьбе с чумой в степях Ставрополья.
За этими фразами кроются серьезные работы начинающих исследователей. Раевский и Капланов ездят в тверские, смоленские и ярославские леса, ведут в них наблюдения и сборы, записывают сведения охотников и старожилов. Результатом было издание в 1928 году совместной статьи «Материалы к фауне позвоночных Центрально-Промышленной области» (Труды Госмузея ЦПО, вып. 5). Предисловие написал профессор С. И. Огнев, отметив ценность сведений, собранных молодыми зоологами, которым удалось не только уточнить фаунистические данные, но даже описать новый подвид красной полевки с верховьев Волги. «Появление статьи, — писал ученый, — можно горячо приветствовать и пожелать ее авторам плодотворного продолжения успешно начатой работы». Множество фактов из этой статьи позднее вошло в многотомный труд С. И. Огнева «Звери СССР и прилежащих стран», а в 1929 году статья молодых натуралистов была издана в Германии. Тогда же в ныне забытом журнале «Московский краевед» появляется большая и серьезная публикация Раевского «Об изменениях фауны Московской губернии», в которой Вадим анализирует свои наблюдения, сравнивая их с предшествующими работами Сатунина, Огнева, Сабанеева, и делает весьма интересные выводы, в частности, о роли охотничьего дела в Подмосковье (он определяет доходность зверовой охоты в Московской губернии за последний сезон как минимум в 200 тыс. рублей по тогдашнему курсу).
Участвуя в поездках и работах Н. И. Калабухова, увлеченно изучавшего степных грызунов Ставрополья, Вадим Раевский одним из первых среди советских зоологов применил новейший метод изучения мелких грызунов: он стал метить пойманных в стогах и скирдах мышей специальными метками. Этот способ оказался весьма перспективным для изучения численности и перемещений грызунов, получив позднее самое широкое распространение.
В чумных очагах Предкавказья основную роль разносчиков страшной болезни играли суслики. «Дима целыми днями работает на опытных участках, кольцует отловленных сусликов, наблюдает за ними из специальных укрытий (см. фото), периодически выезжает в разные районы Ростовской области»,— вспоминал позднее Н. И. Калабухов. При этом проявилась его новая черта — неутомимость в езде на велосипеде. Он часто совершал на нем дальние поездки. В свободные часы Вадим много читал, отдавая предпочтение полному собранию Джека Лондона. Не это ли привлекло внимание юноши к романтике таежного Севера?
Но бедствия не оставляли разбитую семью Раевских. Вскоре Ольгу Вадимовну вызвали «соответствующие инстанции» и предложили стать тайной осведомительницей, ведь в кафе она постоянно общалась с посетителями и могла слышать их разговоры. За категорический отказ и под предлогом ее «сомнительного» соцпроисхождения девушку, как и ее мать, выдворили из Москвы сперва в Архангельск, а потом в дальний северный городок Шенкурск, куда вскоре удалось перебраться из Ачинска и Екатерине Сергеевне. Они ужасно бедствовали. Ольга работала пильщицей на лесоповале, жила в холодном бараке прямо в лесу, а для матери сыскала где-то угол.
О брате Ольга Вадимовна потом с любовью вспоминала: «Нежный девичий румянец играл на его щеках, светились лукавым блеском большие глаза и бронзовые волосы. Он был очень высокого роста и, как говорят, косой сажени в плечах. В автобусах того времени стоял, нагнувши голову. При богатырском сложении он был необыкновенно скромным и застенчивым человеком. Это свойство характера не раз ставило его в затруднительное положение».
В 1933 году В. В. Раевский впервые отправляется в таежную Сибирь, получив назначение заведующим Шухтун-гортским биопунктом на Малой Сосьве, где он знакомится с В. В. Васильевым, директором Кондо-Сосьвинского заповедника. Вадим изучает питание соболей и белок, интересуется сибирскими бобрами. Вот какая заметка была опубликована им в 1934 году (газета «Известия», рубрика «Блокнот натуралиста»):
«В центре Северо-Уральского боброво-соболиного заповедника, что находится в 300 км от шрода Березово на Оби, мне удалось найти забытую местным населением реку Пурдан. В верховьях мы обнаружили колонию речных бобров, превосходящую размерами своих сооружений все известные в нашей литературе примеры. Река, много раз обходившая стороной все воздвигаемые бобрами плотины, доставляла этим животным много хлопот. Чтобы окончательно обуздать реку, бобрам пришлось пустить ее по новому руслу. Для этого они построили семь плотин общим протяжением более 50 м. Эти постройки из ила и веток достигают в ширину двух, а в высоту (от дна) трех м. Они настолько прочны, что выдерживают напор весенних вод и на вид кажутся монолитными...»
Рано повзрослевший, но по-юношески романтичный, Вадим в 1934 году познакомился в Ростове-на-Дону с аспиранткой-микробиологом Анной Феофиловной Раевской (однофамилица и дальняя родственница), которая вскоре получила назначение в Барнаул. Уехали они вместе, соединив свои судьбы. Работы как зоолог Раевский там не наглел и по ночам трудился в типографии местной газеты, что вызвало новое обострение туберкулезного процесса, возникшего у него в раннем детстве. Своих детей у супругов не было, и они взяли приемную дочь Любу (Анна пожалела ребенка какой-то нищенки).
Жилось в Барнауле Раевскому несладко, и он тосковал по своей прежней жизни зоолога-таежника. Вскоре он обратился к В. В. Васильеву (директору заповедника) с таким письмом:
«Глубокоуважаемый Василий Владимирович! Полтора года, проведенные мною жизнью горожанина, показали мне, что ни душой, ни телом я для этой жизни не приспособлен... возвращение на Малую Сосьву — это единственная моя мечта... Я готов работать в заповеднике на самых скромных условиях, лишь бы иметь возможность вновь дышать воздухом леса... Вы знаете, что чудовищные котомки, весла, нарты и даже олений хорей не заставляли отступить. Ваш ответ будет очень много для меня значить... Ваш В. Раевский, г. Барнаул, Западная Сибирь, ул. Республики, 5».
Между тем подошла страшная пора ежовщины, чудовищная машина репрессий продолжала набирать обороты и била прежде всего по культурному слою народа, по истинной интеллигенции. Волны арестов и расстрелов катились по городам Сибири. Не миновали они и Барнаула. В 1937 году А. Ф. Раевская, член ВКП(б), была арестована по процессу микробиологов и получила «десять лет без права переписки». Ее замучили и расстреляли в застенках НКВД, а муж и другие близкие долго оставались в неведении. Вадим Вадимович в это время работал уже в Кондо-Сосьвинском заповеднике. Ему удалось договориться о преобразовании фельдшерского пункта в Хангакурте во врачебный, чтобы нашлась работа жене, послал ей вызов...
«Незадолго до смерти, — писала позднее Ольга Вадимовна, — он говорил мне, что, находясь на работе в тайге, всегда чувствовал жену рядом с собой и мысленно беседовал с нею. Только любимая работа и постоянное общение с природой помогали ему переживать это горе. Год его смерти (1947) был и годом окончания ее десятилетнего срока. Он все ждал и надеялся, что придет от нее какая-нибудь весточка. И, уже совсем больной, не переставал говорить мне, что мы отправимся на встречу с ней, где бы она ни находилась. Но ему не суждено было узнать даже о ее посмертной реабилитации...»
Темой исследования Вадима Вадимовича в Кондо-Сосьвинском заповеднике становится соболь — главнейший объект промысла, гордость нашей сибирской тайги. Но заповедник не только окружающая природа, это и учреждение, и коллектив собранных в нем людей, отношения их подчас непросты... Раевский в силу своего характера и душевных качеств, обусловленных прежде всего, конечно же, происхождением, сразу занял достойное место среди сослуживцев. Он не вмешивался в раздиравшие заповедник склоки, не участвовал в борьбе «групп и группировок», занимаясь только своим рабочим таежным делом.
