Мантейфель П. А.
Ястреб-тетеревятник
Кто из натуралистов не знает этого ловкого, сильного, но в то же время осторожного до трусливости хищника: он дерзко нападает из-за угла на тех зверей и птиц, с которыми может справиться. Он переловил всех голубей моего приятеля, хотя они славились быстротой и маневренностью полета.
Напрасно некоторые защитники тетеревятника пытаются уверить, что этот ястреб вылавливает лишь больных и слабых птиц и зверей; на самом деле он хватает всех, кого наметил из засады, и редко промахивается. Я видел, как схватил он лучшего почтового летуна, когда тот окунул в воду клюв и быстро глотал воду, а до этого ястреб лишь следил за жертвой из густых ветвей ели. Не могу забыть гибели верткого чибиса, который только что завершил далекий полет из Африки и бегал около болотца, высматривая удобную для гнезда кочку. Вдруг без взмахов крыльев, скользя по воздуху в косой полосе тумана, растянувшейся от болота до вершин опушки дубового леса, ястреб вынырнул рядом с растерявшимся чибисом, который вскрикнул: «Чьи вы...», — и замолк. Через секунду ястреб взлетел и потащил чибиса к лесу.
Тетерева, глухари и многие другие птицы начинают токовать еще задолго до света. Казалось, что в потемках не страшен им тетеревятник, но... Будучи студентом, я пришел на токовище, отличавшееся еще до этого десятками токующих чернышей. Наконец запел первый жаворонок, но тетерева молчали. На мое «чуфыканье» и «бормотание» собралось несколько тетерок, робко квохтавших в осоке, окаймлявшей соседнее болотце. Вдруг я почувствовал, как кто-то с шумом вцепился в мой сапог, что заставило меня отдернуть ногу, торчавшую из куста можжевельника. Ястреб-тетеревятник не сразу выпустил «добычу» и, отлетев немного, сел на кочке оглядываясь. Здесь я его и застрелил.
Голая плюсна его была покрыта слоем запекшейся крови, объяснявшей, почему молчали черныши: они были уничтожены, а тетерки оставались неоплодотворенными, так как других токовищ за много километров не было.
То же мы наблюдали и в последние годы близ озера Кафтино, в Калининской области, где на холмах, у деревни Михалеве, токовало еще недавно множество тетеревов. Прилетавший до рассвета ястреб-тетеревятник, на слух, бросался к начинавшему токовать тетереву и в потемках вонзал в него острые когти. Только хлопанье крыльев да удаляющийся предсмертный крик черныша («ку-кук-кау») говорили о том, что хищник потащил свою очередную жертву к гнезду, где самка сидела на яйцах. За одну весну тетерева здесь стали редкостью, так как осторожный ястреб каждый день уничтожал двух-трех птиц. Мы нашли потом гнездо по пересечению направлений, по которым ястреб уносил чернышей: недалеко от него лежало на земле множество недоеденных остатков тетеревов, нескольких уток, вальдшнепов, а также налимов и щук, пойманных во время икрометания.
Однажды, проезжая на лодке в Лапландии по озеру Чуна, я увидел летящего глухаря и вцепившегося в его хвост тетеревятника. Они быстро скрылись в лесу, и конец этой драмы остался неизвестным.
Помню еще одно сражение самца глухаря со старой самкой тетеревятника (в Серпуховском районе). Поспешив на шум хлопанья крыльев, я увидел на полянке глухаря, стоящего в возбужденной позе с распущенной бородой и опущенными крыльями, а против него на земле тяжело дышавшего, с раскрытым клювом тетеревятника. Птицы отдыхали, готовясь к новой схватке не на жизнь, а на смерть. Первым бросился ястреб, но глухарь далеко отбросил его ударом крыла. Чем бы кончился этот поединок, не знаю, так как грянул выстрел — и ястреб распустил по земле крылья. Глухарь же, постояв несколько секунд, пешком ушел в кусты с победоносным хрюканьем.
Охотясь в Лапландии, я встречал много растерзанных ястребом-тетеревятником глухарей и глухарок.
Лайка Джек отлично находила глухарей и, посадив на дерево, облаивала их. Не очень азартно лая, Джек стоял часто к глухарю задом и как бы больше интересовался мной, чем птицей. Когда же, подкравшись, я начинал целиться, собака замирала, а после выстрела оба мы мчались к упавшей с дерева птице. Если Джек поспевал первым, то в несколько минут он превращал дичь в куски мяса, смешанного с перьями. Никакие побои не помогали.
Однажды я увидел летевшую стаю белых куропаток, за которой гнался тетеревятник, а за ними лайка. Куропатки упали в осоковое болото, над которым стал парить тетеревятник, следя за концом хвоста Джека, маячившим из травы. После выстрела ястреб упал с перебитым крылом. Джек бросился к нему, хищник вцепился когтями собаке в щеку и в нос. Визжа от страха и боли, когда злые желтые глаза птицы, перегнувшейся вперед, в упор глядели в глаза собаки, Джек бросился в куст можжевельника. Здесь ему удалось освободиться от грозного хищника, но и то ненадолго: подмахивая здоровым крылом, ястреб обежал куст кругом и вновь вцепился в бок и шею Джека. После такого урока Джек «поумнел»: подбегая первым к убитому глухарю, он в страхе закрывал глаза, отворачивался и прижимал голову к земле.
Сидевший в шалаше на току во Владимирской области охотник услышал взлет тетеревов и увидел в смотровую щель трех чернышей, столбом поднимавшихся вверх. В ту же минуту кто-то сел на крышу шалаша. Думая, что это черныш, охотник стал потихоньку раздвигать сено, чтобы поймать за ногу птицу для Московского зоопарка. Внезапно сверху просунулась желтая лапа, и острые большие когти вонзились в руку там, где нащупывается пульс. С трудом охотник освободил руку. Вслед за этим в дыру на крыше шалаша просунулась голова тетеревятника, и желто-огненными глазами он стал осматривать полумрак шалаша. После удара стволами по голове разбойник закувыркался по земле, но вскоре оправился и улетел. Трудно было остановить кровь, струйкой вытекавшую из раны.
В утренних сумерках охотовед наблюдал из шалаша токующего тетерева. Внезапно, стелясь над самой землей, ориентируясь на белое подхвостье тетерева, сзади налетел ястреб-тетеревятник и сейчас же поднялся, унося трепещущую птицу. Охотник не успел даже прицелиться.
Один опытный профессор-биолог, изучая естественную гибель молодняка тетеревов, получил при этом данные, чрезмерно преувеличивающие их смертность. Дело заключалось в том, что он применял недостаточно правильную методику: он систематически обходил с легавой собакой те места, где держались летные выводки тетеревов, и, заставляя их вылетать из травы, ежедневно считал количество молодых. А нужно сказать, что тетеревята привыкли обычно прятаться в густой траве, где ястреб-тетеревятник без взлета не может их обнаружить. При взлетах же он делает это без ошибки.
Охотясь с легавой собакой и идя за вспугнутым и разлетевшимся выводком, нам нередко приходилось стрелять по ястребу, внезапно вылетевшему из травы с только что убитым им тетеревенка. Голова и шея жертвы обычно оказывались оторванными и проглоченными, что указывало на то, что она убита только что. Так и при упомянутой методике учета, ястреба-тетеревятники, конечно, пользовались ежедневным подъемом на крыло выводков и, наблюдая издали за охотником и его собакой, ловили за кустами летящих тетеревят. Не удивительно, что по полученным данным основная часть погибшего молодняка приходилась на долю ястреба. Если бы не вспугивать так часто выводки и не приучать ястреба подкарауливать взлеты тетеревят, то цифры смертности оказались бы другими.
Только перед ночью, когда хищные птицы, насытившись, садятся на ночлег, тетеревята тренируются, перелетая выбранную ими поляну взад и вперед.
Часто нападают тетеревятники и на зайцев, которых гоняют гончие собаки. Ястреб не дает скакуну хода, заставляя его то и дело увертываться от когтей в густых кустах. Таких-то израненных ястребиными когтями зайцев ловят и разрывают собаки.
Две полосы дроби на снегу говорили, что охотник промахнулся по вскочившему из оврага русаку. Положение русака становилось трагическим: сзади спешил охотник, а бежать ему не давал ястреб, взлетавший, когда человек приближался. Наконец, петляя по кустам, заяц добрался до кирпичного сарая и спрятался там в рядах подсыхающего кирпича, где и был убит азартным охотником, а ястреб долго еще прилетал и караулил русака, сидя на крыше.
Только плохие натуралисты, люди не наблюдательные и не знающие, какой вред охотничьему и сельскому хозяйству приносит этот страшный пернатый хищник, могут говорить и даже писать статьи в защиту ястреба-тетеревятника. Он объявлен вредителем и подлежит беспощадному истреблению наравне с волком.
Жизнь утят
Выводки нырковых уток редко увидишь в сборе, разве только при их переходах из водоема в водоем. Обычно же можно заметить на болоте или озере одну лишь взрослую самку, которая издали следит за своими рассыпавшимися по воде утятами. Она не крякает, как кряква или домашняя утка. Резким карканьем подает она сигнал опасности, и в то же мгновение утята, как пушистые комочки, ныряют под берег, под растительность и в иные укрытия. В случае крайней опасности для утят самка взлетает в воздух и смело вступает в бой с наглой вороной или каким-либо другим врагом. Однажды в зоопарке серая цапля внезапно схватила подплывшего к ней маленького утенка красноголового нырка, но плававшая в сторонке мать моментально поднялась на крылья, налетела на цаплю, вцепилась в шею и опрокинула ее в воду. Утенок выскользнул из клюва и спасся, а долговязая цапля после такого урока уже не обращала внимания на нырявших мимо нее утят.
Еще активнее защищает своих малышей лысуха — эта темная болотная курочка, отличающаяся разрезными, лоскутными перепонками на пальцах ног, «куриным» клювом и белой бляхой на лбу. Обычно она строит плавучее гнездо, погруженное в воду своим основанием. Ее черные цыплята с красными головками сравнительно долго находятся в гнезде. Иногда они сходят с гнезда в воду и плавают около него, а озябнув, взбираются домой.
Кюбзовцы, наблюдавшие за жизнью различных утят, заметили, что многие малыши, воспитывающиеся без матери, очень часто намокают и даже тонут в воде. В то же время утята, находящиеся под надзором матери, часами плавают по пруду, гоняются за кома-рами-долгунцами и выходят, как говорят, «сухими из воды». Пушок их всегда сухой и теплый. В чем же дело? Да очень просто: утята, греясь на берегу под матерью уткой, все время соприкасаются с ее смазанными жиром перьями. Их пушок покрывается при этом слоем жира, и вода его не смачивает, что и спасает утят. «Беспризорные» же утята, оставшиеся почему-либо без матери или выведшиеся из яиц в специальных ящиках — инкубаторах, сами не могут еще покрывать свой пушок жиром, часто намокают и гибнут.
Следует заметить, что во время насиживания утки обычно не смазывают жиром своего оперения. Это грозило бы гибелью их будущим малышам: жир с перьев может промаслить скорлупу яиц, закупорить ее поры, прекратить доступ воздуха к зародышу и вызвать его смерть.
Как только утята вылупляются, утка покрывает свои перья слоем жира, который выдавливает клювом из копчиковой железы, помещающейся над хвостом. Выдавливая капельку жира в плоский клюв и протаскивая затем сквозь него каждое перышко своего наряда, утка зорко следит за своими утятами, громким криком предупреждая их о любой опасности. Жир копчиковой железы водоплавающих птиц особенный. Он очень долго не прогоркает даже в тонком слое, покрывающем перо.
Изучение соболя
Ценность соболиных шкурок известна всем. Эти пушистые зверьки населяют Сибирь и в небольшом количестве соседние с ней страны (Монголию, Северный Китай, Корею).
В результате хищнического истребления количество их быстро уменьшалось, а вместе с тем уменьшалось и число заготавливаемых шкурок. Охотиться за этим зверьком, даже несмотря на высокую стоимость его меха, становилось экономически невыгодным. Для сохранения у нас в стране соболя охоту на него пришлось с 1935 г. запретить совсем. Надо было переходить на разведение его в неволе и на увеличение его поголовья в тайге путем расселения и охраны. И тут только стало понятным, как мало известно о подробностях жизни этого таежного зверька. Работа по выяснению особенностей биологии, знать которые необходимо при разведении соболей в неволе, была поручена нам с членами кружка юных биологов Московского зоопарка (КЮБЗ). Для этого были приобретены уральские, енисейские и алтайские соболи, а несколько позднее — самые ценные: баргузинские и бурят-монгольские. Еще до запрещения охоты на соболя кюбзовцы, вскрывая желудки убитых охотниками животных, изучили питание соболей в разных областях Сибири и установили особенности роста и изменений веса их в осенне-зимний период.
Привезенные из Сибири живые соболи были помещены на открытом воздухе в просторные вольеры с похожими на дупла домиками. Здесь они быстро освоились и чувствовали себя превосходно.
Прежде всего встал вопрос, чем и как кормить зверьков. Конечно, нельзя было кормить их одним мясом, как это делали в зоопарках раньше. Ведь в природе, как выяснилось, соболи питались весьма разнообразными кормами. В них входили мясо и кости различных мелких животных, их мозги и печень; в желудках соболей находили большое количество кедровых орехов, ягод, семян и даже различных насекомых, добываемых из гнилых пней. Все эти необходимые виды пищи и давались помещенным в неволю соболям, причем в корм обязательно включались мозги животных, содержащие липоиды, присутствие которых необходимо для размножения. Недаром в природе наблюдают, что сытые соболи в первую очередь разгрызают череп и поедают мозг убитых ими зверьков и птиц. Постоянно взвешивая наших питомцев, мы стремились к тому, чтобы их вес по возможности не отличался от нормальных, природных весов добываемых охотниками соболей. Если соболи начинали толстеть, их заставляли поститься, а для худых увеличивали дневную норму. Для того чтобы зверьки хорошо размножались, они должны иметь определенный «племенной вес». А разные соболи вели себя в этом отношении весьма различно. Я вспоминаю золотые слова работницы при соболях Насти Архиповой, которая говорила: «Соболь Енисей сам себя соблюдает, он никогда не съест больше, чем полагается, и не толстеет, не то что Мусик, который с кормом не расстается и жиреет, как барсук. Поэтому-то от Мусика никогда и не бывает соболят».
И вот наши усилия увенчались успехом. Первой принесла детенышей соболюшка по кличке Кривой зуб, затем Муська с Урала, а дальше и ряд других соболей, те, которых мы правильно кормили и за весом которых следили. Контрольные же соболи, содержащиеся на одном мясе или имеющие неправильный вес, детенышей не давали.
При этом ребята-кюбзовцы установили ряд совершенно неизвестных ранее черт биологии соболя. Оказалось, что у соболей гон бывает не в марте, как считалось, а летом — в июне-июле. Соболята же рождаются в апреле, т. е. через 9 месяцев после гона, а не через 40 дней, как предполагалось. Причем вначале развитие зародышей задерживается на много месяцев, а при вскрытии соболюшки, убитой в тайге осенью или зимой, увидеть простым глазом такого остановившегося в развитии (латентного) эмбриона невозможно. Вот почему зимой, вскрывая убитых на промысле соболюшек, никто не находил в них зародышей соболят.
На основе полученных данных теперь на зверофермах разводят соболей, которые начинают размножаться на 3—4 или 5-м году жизни. В то же время последние исследования показали, что в природе соболи начинают приносить соболят уже в двухлетнем возрасте. Необходимо изучить и эту особенность их жизни. Решение этих вопросов сделает разведение соболей в неволе еще более выгодным. На воле же соболь сейчас восстановлен путем расселения и охраны.
