Спангенберг Е. П.
В том году, к которому относится мой рассказ, я жил в Александровке, ныне Запорожье, и с увлечением предавался охоте. Как, бывало, выберу свободный денек, сразу хватаю ружье, патроны — и на охоту. Замечательная утиная охота была в то далекое время!
Уток водилось в плавнях великое множество.
Не плохая была охота также и на степную дичь. Серые куропатки, дрофы, лисицы и зайцы населяли бурьяны и хлебные поля неподалеку от города. И неведомая сила тянула меня с ружьем к этим местам.
Как-то в последних числах ноября набралось у меня на работе целых три свободных дня, договорился я с одним местным охотником, и мы отправились с ним далеко от города, к Левшинским хуторам. Эти хутора расположены километрах в двадцати от Александровска и стоят неподалеку от крупных степных прудов. В то время Левшинские пруды, или, как их называли, ставки, славились водяной дичью.
Добрались мы до места незадолго до вечера, зашли на пруды, думая пострелять на вечерней зоре, но уток не оказалось. Ушли они в эту позднюю пору на крупные водоемы Днепра. Переночевали мы тогда в одной из крестьянских хаток, а рано утром, не добудившись своего спутника, я один отправился на охоту.
Когда я вышел из дома, над степью стояла полная предутренняя темнота. Взяв в сторону от пруда, я около часа шел в избранном направлении. Потом посерело, стало светать. В стороне, в балке, крикнула серая куропатка. Тихонько я пошел на ее голос, медленно обходя глубокие ямы, кустарники вслушиваясь в тишину безмолвного утра.
С края балки с невероятным шумом вылетела у меня из-под ног куропаточья стая. Выпалил я в упор, но убил только одну птицу. Переместились они в сторону, но держались до крайности осторожно, как вообще держатся серые куропатки в зимнее время. Иду я по степи, а вся стая шагах в двухстах бежит впереди и ближе не подпускает.
Долго проходил я за табунчиком куропаток, но так мне и не удалось подойти к ним на сравнительно близкое расстояние и сделать выстрел. С каждым разом срывались они от меня все дальше и дальше и улетали очень далеко. Ну что тут поделаешь! Махнул я на них рукой и направился к дому. Этот дом и группа акаций километрах в трех едва виднелись на горизонте. Вот я и взял на них прямиком. Но, увы, короткий путь и на этот раз оказался особенно длинным. Запутался я в балках. Одну обойдешь — как назло поперек дороги другая ложится. Обойдешь и эту, а там еще две впереди залегли. И погода выдалась неудачная — настоящая осень. Низкие тучи бегут по небу, под ветром качаются и гнутся стебли бурьяна, того и гляди дождь сорвется. Прошел я так с полкилометра, навстречу ветру лицо подставляю и все ожидаю, что сорвутся первые капли. Случайно перевел глаза на землю да так и застыл как вкопанный, глазам трудно поверить: спит шагах в семи от меня лисица. Свернулась она клубком на мышиной кучке, нос поставила против ветра и спит как убитая.
Сейчас мне хорошо известно, что спящего зверя нельзя убивать. Разбуди его сначала, а потом и пали по нему сколько угодно. Такие правила у настоящих охотников существуют. Но в то далекое время охотничьи принципы были мне неизвестны. Вскинул я ружье, прицелился, да только никак выстрелить не удается. Лежит лисица ко мне спиной, головы почти не видно. Тогда я осторожно обошел ее стороной так, что вся голова стала видна, и опять прицелился. Но вижу, что и при этих условиях выстрел никуда не годится. Слишком близко. Голову вдребезги разобьешь, пострадает также и задняя часть спящего зверя. Как избежать этого? И я отвожу ружье в сторону, думаю, попадут только боковые дробины.
Рассчитал я так и спустил курок. Раздался выстрел. Весь заряд попал рядом со спящей лисицей в мышиную кучу и обдал ее землей, но не причинил ей никакого вреда. Крепкий сон как рукой сняло, проснулся зверь. Разогнулся, подпрыгнул, как стальная пружина, да как кинется под самые мои ноги. А я в сторону от него да из второго ствола прямо по зверю... цок... осечка проклятая. В то время частенько осекались наши ружья. Стреляли мы жесткими капсюлями, выталкивая их водой из военных патронов. А тем временем перепуганная лисица кинулась от меня прочь в ближайшую балку, на один миг еще раз мелькнула и исчезла из виду. Наскоро перезаряжая ружье, кинулся я следом за ней, да оступился и растянулся во весь рост. Ужасно обидно: ушла добыча. Поднялся, смотрю: руки у меня в крови, из губы кровь так и хлещет. Оглянулся кругом, вижу: лежит консервная банка. Об нее я губу себе распорол. Добрался я домой и только хотел опять отправиться искать лисицу, как начался дождь. Он шел весь день, ночь и следующее утро. Только к полудню разорвались тучи и выглянуло солнце. По-осеннему оно осветило промокшую, разбухшую землю.
Сегодня я сделал небольшой круг, обойдя те места, где вчера стрелял по лисице. Вот и тот овраг, а вот и предательская банка из-под консервов, о которую я так нелепо вчера рассек себе губу. «А что это там сереет», — обратил я внимание на какой-то предмет в стороне от этого места. С ружьем за плечами я стал подходить ближе. Вдруг громадный русак поднялся на склоне балки и пошел вверх. Кое-как успел я сорвать ружье и в тот момент, когда заяц скрывался за бугром, выстрелил. Без надежды быстро поднялся по склону и вздохнул свободнее: на земле лежал убитый наповал заяц. Бывают же такие замечательные дни!
Едва я успел подвязать зайца на ремень, как поднял и убил второго. Но самой большой удачей этого дня оказалась лисица. Она лежала в бурьяне балки и выскочила из-под ног, когда я спускался к Левшинскому пруду. Я спустился на берег пруда, где решил снять с нее шкурку. Но что это? Неподалеку от берега в стороне плавала кряква. Сбросив дичь, пользуясь балкой, я подкрался к ней сравнительно на близкое расстояние. Это оказался селезень. После выстрела он остался на воде. Но как достать убитую птицу? Небольшой ветер дул от меня, с каждой минутой отгоняя птицу от берега. Какая неудача! Пруд тянулся на полкилометра, а селезня гнало ветром очень медленно. Я оглянулся кругом. В двухстах примерно шагах я увидел небольшую хатенку, а под ней рыбацкую лодку. «Вот удача», — решил я и быстро направился к этому месту.
— Это ваша лодка? — спросил я встретившего меня старика. — Убил утку, никак достать не могу...
Ни слова не говоря, старик взял весло, и мы поехали по направлению убитой птицы.
Меня поразили крупные размеры и исключительная легкость селезня; он казался как бы пустым, невесомым. Вероятно, не очень давно этот селезень переболел какой-то тяжелой болезнью и лишь теперь восстанавливал свое здоровье. У меня зародилось подозрение, что я убил домашнюю птицу.
— За селезня надо платить, ведь это моя птица, — заявил дед.
— Как это твоя? — будто не понимая, возразил я.
— А так... Всех уток порезал, а этого, больного, оставил; худой был. Пускай, думаю, жир нагуляет.
— Возьми за него зайца, — предложил я.
— А на что он нам? Мы его не едим.
С собой у меня была еще куропатка, убитая накануне, но нельзя же предлагать маленькую куропатку за большого, хотя и худого, селезня.
— Тогда ружье оставляй, — заявил дед. — Принесешь за селезня деньги, получишь его обратно.
Это меня взорвало.
— Вот что, дед. Твоего дурацкого селезня я убил ненарочно, и поэтому ружья я тебе не оставлю. Могу тебе заплатить за него юбилейным рублем. Хочешь — бери, не хочешь — не надо!
С этими словами я достал из кармана монету и протянул ее деду. Дед взял ее, повертел в руках и сунул в карман.
— Картошку будешь есть? — спросил он меня, разгребая золу угасшего костра.
Конечно, я согласился, и мы мирно, как будто ничего не произошло, уселись на заваленку хаты и стали есть печеный картофель,
С двумя зайцами, лисицей, уткой и куропаткой я направился прямо домой. По пути я добыл еще степного хоря и всю свою дичь вывесил на показ. На самом видном месте красовался селезень.
Прошло много лет. Однажды в конце февраля 1959 года я выехал в Таджикскую ССР, где в Варзобском ущелье работал по зимующим птицам. Небывало холодная снежная зима была в том году. В Сталинабаде снег выпадал и стаивал несколько раз, а невысоко в горах, в урочище Кандари, где мы поселились, долго стояла настоящая зима. Большой снег закрывал горные перевалы, лежал на склонах, а также спускался в глубокие долины, покрывая берега горных речушек.
В поисках зимующих птиц я ежедневно обходил окрестности Кандари, исследовал глубокие долины с зарослями кустарников и склоны гор. Однажды на моем пути попался след лисицы. Он был совершенно свежим, четко выделялся на выпавшем снегу и шел от нависшей скалы вдоль южного склона гор.
Откровенно говоря, лисица совсем не входила в план моих исследований, — это была просто интересная охота, но, наткнувшись на свежий след, я пошел по нему, рассчитывая, что он скоро кончится. И верно, пройдя с полкилометра, след уперся в избушку. Эта избушка стояла на довольно крутом склоне, была построена геологами для хранения взрывчатки, а сейчас давно пустовала и подверглась частичному разрушению. Ее дверь и единственное окно были открыты. Лисий след кончался входом в избушку. Я взвел курки, осторожно подошел ближе и заглянул внутрь. Там царил полумрак, лисицы не было видно. Если я войду в помещение через дверь, лисица выскочит через окно и уйдет от меня без выстрела. А если попытаюсь проникнуть через окно, лисица выскочит через дверь, и мало шансов, что я успею по ней выстрелить... Не решаясь что-либо предпринять, я уселся на склоне так, что мне были видны оба выхода одновременно, и стал ждать. Должна же была лисица выйти наконец из своего убежища!
На деревьях вблизи избушки перепархивали маленькие птички — желтобрюхие лазоревки, да вверху в голубой выси, как бы тая, парили крупные падальщики — белоголовые сипы. А я все сидел и ждал у моря погоды.
Но пора действовать. Я проверил ружье, быстро прошел через избу к открытому окошку и оглянулся. Там, в углу, свернувшись клубочком, спала лисица. Я свистнул, но лисица не шелохнулась. Свистнул громче, но она оставалась в том же положении. Тогда я подошел ближе и тронул ее стволом ружья. Мне казалось, что она проснется и кинется прочь. Но лисица продолжала спать, и я понял, что этот сон непробуден — она была мертвой. Я осмотрел лисицу, но не нашел у нее ни единой ранки. Отчего она погибла?
На другой день я дошел до того же следа лисицы и на этот раз пошел в пяту. Он привел меня к нависшей скале. Под обрывом в глубокой нише лежал большой кусок козлиного мяса, прикрепленного проволокой к тяжелому камню. Конечно, это была отравленная приманка: ее, как видно, и попробовала моя лисица. Вокруг приманки было много натоптанных лисьих следов.
Интересно, что, почувствовав близкую гибель, лисица попыталась укрыться от посторонних глаз. Укромный уголок она нашла в полуразрушенном строении человека. Почти все дикие животные поступают именно таким образом.
У нас еще часто добывают животных отравляющими приманками. Обычно этот способ дает небольшой эффект, но вредно отражается на поголовье. Кроме того, он может оказаться опасным. Ведь куски отравленного мяса могут поедать домашние собаки.
Редко, причем только при доброкачественном яде и в строго определенном количестве, животное гибнет на месте. Чаще оно успевает уйти, забраться в укромное место и не попадает в руки охотника.
