Снегирев Г. Я.
В деревню к нам приехал зверолов. Он всем объяснял, что бобры нужны здоровые и без единой царапины: их будут переселять в Сибирь и там разводить. За каждого бобра обещал уплатить пятьсот рублей, а за бобренка триста. Все ходили в лес искать бобров.
Дед Дейнака рассказывал, что видел бобра на верхушке елки.
Дарья, дочь лесника, говорила, что бобр приходит каждую ночь к ним на огород и плачет, как женщина.
Все это было, конечно, вранье. Дед Дейнака сослепу спутал белку с бобром, потому что бобры по елкам не лазают, а на огороде у лесника жила укалка, такая маленькая лягушка, она всегда ночью кричит-укает.
Шуляк всем говорил, что земля плохо рожает и что он решил сделаться звероловом. Шуляк даже огород свой не стал вскапывать.
Он целые дни лазал по болотам, но первую бобровую хату нашел я. Бобры перегородили реку плотиной, вода собралась в пруд, а на берегу стояла бобровая хата.
Хата была очень большая. Когда я привел к ней Шуляка, он поковырял в бобровой плотине палкой, оглядел пруд и засмеялся:
— Дело верное, — сказал Шуляк — тут одних бобрят штук пять!
«Главное, — подумал я, — всю воду из пруда спустить, чтоб до входа в хату добраться».
— Главное, — сказал Шуляк, — чтоб собаку, собаку мою легавую на них напустить!
На другой день Шуляк принес из деревни две лопаты, мешок с хлебом и салом. Еще он притащил за собой на веревке хромую черную собаку. Собака молча упиралась всеми четырьмя лапами в землю, но Шуляк подтащил ее к пруду и стал тыкать носом в бобровую хату.
— Ищи, ищи, — говорил ей Шуляк.
Черная собака воротила морду в сторону, закрывала глаза и глухо рычала на Шуляка.
— Характер, — говорил Шуляк, — характер свой показывает, но тут дело верное, хочет - не хочет, а в хату ей лезть придется!
К вечеру мы прорыли большую дыру в плотине. Вода с журчанием уходила в реку, собака спала под березой, а мы с Шуляком сидели у костра.
— В этой хате, — говорил Шуляк, загибая пальцы, — два взрослых бобра, потом два бобренка этого лета да два того...
Под березой сильно зачавкало. Это черная собака пожирала наш хлеб. Она даже не жевала, а прямо кусками проглатывала, чтоб поскорей... Потом собака понюхала пустой мешок, рыгнула и отошла в сторону. Она внимательно следила за Шуляком.
— Чтоб тебе поперхнуться! — закричал Шуляк и запустил камень в собаку.
— Что делать будем? — спросил я. — Она и сало слопала!
— Сало, это ничего, — сказал Шуляк, — только вот теперь она начнет свой характер показывать. Она сделает вид, что меня боится. Подходить не будет, чтоб не работать!
К утру вся вода ушла из пруда. Дно было утыкано осиновыми сучьями. Это бобры запасали себе корм на зиму. На дне была протоптана дорожка, прямо в нору, а нора уходила вверх в хату. Шуляк рассматривал следы. Ночью бобры таскали сучья и грязь, чтоб починить дыру в плотине. На дне отпечатались лапы с перепонками, а между лап широкая борозда от хвоста.
— Вот они, вот, — закричал Шуляк, — вот они, голубчики!
Он показывал пальцем в грязь. Я подошел и увидел кучку грязи и вокруг следы, как будто гусята ходили.
— Бобрята! — засмеялся Шуляк и погрозил кулаком бобровой хате.
Потом он повернулся и стал кого-то манить из кустов пальцем:
— Маша! Машенька, — глаза Шуляка стали масляные, а голос ласковый и тихий.
В кустах зашумело, и оттуда выползла черная собака. Она прижимала уши и била хвостом по земле. Собака на брюхе подползла к Шуляку и стала лизать ему руку. Шуляк хотел поднять ее, но собака подогнула ноги и снова легла на землю: вставать ей было лень, она объелась нашим салом. Собака лизала руку Шуляку, а смотрела на меня. Она знала, что я разозлился.
«Нет, — подумал я, — с этой тварью ничего не поймаешь».
Но Шуляк поволок ее по грязи к хате и втолкнул прямо в нору. Хвост у собаки торчал из норы, дальше она не шла. Шуляк ласково уговаривал ее:
— Маша, иди, иди, милая, не бойся!
Собака рычала, но дальше не шла. Вдруг собака завизжала, поджала хвост и выскочила из норы. Вслед за собакой из норы выскочил большой бобр и, не глядя на нас, побежал к плотине.
— Машка! Машка! — закричал Шуляк и побежал за бобром.
Он схватил бобра за мокрый хвост. Бобр молча мотнул головой. Шуляк выпустил хвост, поскользнулся и упал в грязь. Вставать ему было некогда, и он на карачках побежал за бобром. Он хватал бобра за хвост, но бобр каждый раз вырывался, и Шуляк шлепался в грязь.
— Мешок, — орал на меня Шуляк, — мешком его накрывай!
Я схватил мешок и услышал, как бобр нырнул в воду. По берегу бегал Шуляк. Грязь текла ему за воротник.
— Машка, — кричал он, — где ты?
Но Машки не было. Она первый раз увидела живого бобра и так испугалась, что убежала в деревню.
Шуляк счистил грязь с лица и подошел ко мне. Мы молчали.
— Знаешь, — сказал Шуляк, — зимой я зайцев ловить начну!
— Зайцев? — спросил я.
— Да, зайцев, — сказал Шуляк, — а потом поеду тигров ловить!
— Почему тигров? — спросил я.
— Зверолов в сельсовете говорил, что за тигра тридцать тысяч дают. Это тебе не бобры, тигры — дело верное! Поедешь со мной?
— Нет, — сказал я.
— А за зайцами?
— Собаку свою легавую возьмешь?
— Возьму, — сказал Шуляк.
— Нет, не поеду.
Шуляк собрал вещи в мешок, и мы молча пошли в деревню.
Не мог я с ним зверей ловить, и все из-за этой легавой собаки.
