Стефаров П. А.
Весенние колокола
Крупчатый снег напитался водою, посиневший лед на реке потрескался. Однако перелом весны — паводок — еще не наступил. И вдруг как-то в полночь забушевал в лесу ветер, хлынул первый апрельский дождь. Поток его струй прокатился по земле неудержимым валом, затем небо вызвездилось, откуда-то с юга повеяло теплом.
Сразу все ожило, забурлило, вспенилось. А с высоты, где ярко роились звезды, певуче, торжественно, звучно зазвенели колокола.
— Кли-кланг, кли-кланг!
Чудесные колокольные звоны! В эту ночь они, как по волшебству, пробудили весну. Под их переливы вскипали, мутясь, ручьи, зашумели водой глухие овражки, затрещал и тронулся на реке лед.
Колокола звенели в небе до самой зари. А когда над раздольем дремучих лесов показалась алая полоска, то в полынью между льдин опустилась стая царственных птиц — лебедей.
На солнцепеке
Вешний полдень. Иду опушкой бора, прислушиваюсь к голосам птиц. Где-то неподалеку квохчут дрозды, вызвенивают зяблики, в глубине чащ стрекочут сороки.
— Тра-та-та, чах-чах!
Тревожно частят чем-то взволнованные стрекотухи. «Какого-то зверя приметили, — подумалось мне, — не волка ли, бродягу?»
Осторожно раздвигая цветущий черемушник, выхожу к чистинке. Ах, вот тут в чем дело! На толстом облупившемся пне, свернувшись калачиком, спит лисица. Да так пригрелась на солнцепеке, что даже сороки ее не разбудят.
— Неужели этакого тарарама не слышит? — удивляюсь я. — Возможно, мертвая?
Шаг за шагом подбираюсь ближе. Нет! Жива-здорова. Дышит! Закрыла мордочку хвостом, тихонько посапывает. Вот тебе и хитрая «кумушка». Оказывается, она тоже не хуже ленивого кота спать мастерица. Громко хлопаю в ладоши — рыжуха очумело подпрыгивает. С переполоху едва не сбивает меня с ног и огненным клубком скатывается в затравеневший овражек.
Несмышленыш
Из прибрежных кустов на шатких ногах-жердочках к бочажку вышел лопоухий лосенок. Совсем недавно появившись на свет, он впервые увидел воду. Выпучив иссиня-мутные глаза, остановился. Настороженно обнюхал воздух, оглянулся назад, тронулся дальше.
Вот и самый окраек. Звереныш уставился в зеркальную гладь, в испуге вздрогнул, отшатнулся. На него смотрела из глубины ушастая горбоносая мордочка. Кто это? Друг или недруг? Чтобы узнать, надо обнюхаться. И, шевеля замшевыми кошельками отвисших губ, лосенок несмело потянулся к собственному отражению.
Дотронулся до воды и, мотнув головою, отскочил в сторону. Ключевая, стылая, как лед, вода обожгла губы холодком. Боязливо покосившись на бочажок, несмышленыш фыркнул. Неуклюже брыкнул негнущейся длинной ножкой и поплелся в кусты, где дремала лосиха-мать, на минутку оставившая его без надзора.
Лесной телеграфист
Чтобы записать подмеченный в лесу случай, я сел на пенек, раскрыл тетрадку. Едва успел набросать несколько строчек, как на сухую, стоявшую рядом сосну прилетел дятел.
— Кик-кик! — поприветствовал он меня.
Наклонил головку вниз, посмотрел, что я записываю. Стукнул носом раз-другой — остановился. Опять с любопытством заглянул в тетрадку. И давай выстукивать, словно передавая мою запись по телеграфу.
Сон цветов
На рассвете мы пришли с удочками на крутой берег тиховодного озера.
— Смотри, какая прелесть! — указал я приятелю на пойменный луг.
Всюду в безудержном буйстве цвел козлобородник. Высокие стебельки с лентовидными листочками стояли так густо, будто нарочно кем-то посеянные. Крупные же, прямо вверх поднятые чашечки, казалось, до полна были налиты пламенеющим огнем.
Полюбовавшись немного этим факельным шествием цветов, мы спустились под обрыв, закинули удочки. Прошло часа два. Разгорался жаркий летний день. Окончив рыбалку, я вышел на луг. Оглянулся кругом, в недоумении пожал плечами. На лугу не было ни единого золотого цветка.
Вместо ярко полыхавших утром чашечек, теперь всюду виднелись поникшие плотно сжатые сизовато-зеленые кисточки.. В лучах палящего солнца жар-цветы спали глубоким, непробудным сном.
Гриб-каравай
Ночью прошел теплый дождь-сеянец. Утром я отправился собирать грибы. В лесу уже ярко рдели обвисшие гроздья рябин, в косах берез золотились первые желтые прядки. Всюду много было грибов — хоть косой коси. Особо много попадалось розоватых волвень, серо-серебристых подберезовиков и разноцветных сыроежек.
Когда мое лукошко наполнилось, я вышел на луговину. Вокруг в зелено-золотеющих полушалках толпился хоровод берез, а посреди курчавилась молодая, коренастая елочка. Ее нижние, провисшие ветви стелились по самой земле, и тут же, между веток, стоял большущий боровик на толстой белоснежной ножке, в каштаново-бурой шляпке.
Невольно почудилось, что гостеприимная хозяюшка леса — елочка преподносит мне пышный, пшеничный каравай с румяной, поджаристой корочкой...
Сосны
Пройдя не один километр по глухим заповедным дебрям, мы с лесничим сделали привал. Рядом по крутому склону звенел на ветру мачтовый бор, в низине таилось моховое болотце.
Могучие зеленокудрые сосны в бору росли сомкнуто, дружно, будто вынося друг друга на плечах в небо, к солнцу. И тут же, на отскоке, в болотном кочкарнике, торчала полузасохшая, напоминавшая сгорбившуюся старушку, одинокая сосенка. Ее корявый, почерневший от времени ствол согнулся, ветки, словно скрюченные протянутые руки, искали и не находили вокруг дружеской опоры.
— Да! — вздохнул лесничий, глядя на обездоленное деревцо. — У людей тоже так бывает. Тот, кто в коллективе живет, к свету стремится, богатырем становится. А кто оторвался от него — конец! То и знай, в своем болотце зачахнет.
Коростелиное перышко
На лугу в реднячке-ольшанике я нашел перышко невиданной красоты. По размеру оно не превышало лепесток яблоневого цветка, а по причудливой расцветке напоминало крылышко бабочки-крапивницы.
— Чье это перышко? — спрашивал я многих людей.
Однако никто вразумительного ответа мне дать не мог. Все предполагали, что оно принадлежит какой-то редкой, возможно случайно пролетной через наши края, птице. Мне показалось это неоспоримой истиной, и перышко стало моим сувениром.
Прошло много лет. И вот недавно, охотясь на лядинах, я подстрелил молодого коростеля. Развернул его крылышки, а там точь-в-точь такое же пестрое перышко, какое хранилось у меня в качестве дорогой находки.
Орел и суслик
После знойных дней над степью собиралась гроза. Меркли, окутываясь мглой, дальние дали, ветер поднимал в небо туго-свитые столбы пыли.
Посреди степи высился одиноко половецкий курган. На его древней шапке сидел орел, погруженный в дрему. Сильная птица не страшилась гудящих вихрей, не пугал ее грохотавший гром. И тут же в густых полынях под курганом тревожно посвистывал крапчатый суслик. Робкий зверек метался от одной норки к другой. Ему было боязно, страшно.
Наконец почернела высь. Сгрудились тучи, вот-вот хлынет бушующий дождь. Ярко, ослепительно сверкнула молния. Орел встрепенулся и, откинув на спину голову, издал хохочущий клекот. Расправив могучие крылья, он смело рванулся сквозь громады туч к солнцу. А суслик трусливо юркнул в темную норку, чтобы не слышать грома, не видеть дождя.
Скорая помощь
На елке из-под корочки ошелушившейся коры янтарной слезинкой вытекла капелька смолы-живицы. Бежавший куда-то муравей захотел узнать, что это, и попал в беду. Его лапки завязли в липкой смоле. А выбраться из нее не так-то просто.
Казалось бы, конец — погиб муравьишке. Но вдруг неведомо по какому вызову на выручку явилась скорая помощь. Один за другим к месту происшествия торопились муравьи. С минуту посуетившись туда-сюда, крошечные санитары дружно уцепились за утопающего. Пятясь назад, они с трудом вытащили его из живицы и всей гурьбой поволокли в муравейник.
У барсучьих нор
Приближался вечер. Я возвратился к охотничьему шалашу и, ожидая товарища, развел костер. Прошло часа два, совсем смерклось. Наконец в лесных потемках послышался хруст валежника, затем в мерцающем свете огня показалась богатырская фигура моего приятеля.
— Где ты пропадал так долго?
— Возле барсучьих нор рябчиков подсвистывал.
— Ну и каковы успехи?
— Напрасный труд! — вздохнул приятель. — Зато мне посчастливилось найти очень интересную вещь.
— А именно? — насторожился я.
— Вот полюбуйся, — вытащил он из кармана тяжелый камень.
— Где ты его отыскал? — прошептал я в изумлении.
— Барсуки из норы выкопали.
В моих руках находился грубо отшлифованный каменный топор времен раннего неолита.
Назавтра чуть свет, вместо охоты на тетеревов и рябчиков, мы старательно раскапывали землю у барсучьих нор. И наши старания увенчались успехом. Нам удалось разыскать второй каменный топорик, с отбитым обушком. Была ли тут стоянка первобытного человека или наши далекие предки-охотники сражались здесь с гигантом-мамонтом — сказать трудно...
С глазу на глаз
Однажды возле болотного бочага я сидел в скрадке, ожидая уток. Неожиданно над головою послышались тяжелые взмахи. Рядом — рукой подать — опустилась серая цапля. Вытянув шею свечкой, осмотрелась вокруг, прислушалась. Тихо, спокойно, нигде ничего подозрительного.
И вдруг, повернув голову, она глянула в гущу камышей. Я не успел зажмуриться — наши взгляды встретились. Не спуская своего жгучего, пронизывающего взора с моих застывших глаз, птица насторожилась. Потом тихо-тихонечко потянулась вперед, как бы норовясь клюнуть в удивившие ее блестящие точки.
Наступил напряженный момент. Некоторое время мы упорно смотрели глаз в глаз. Но стоило мне моргнуть, как, издав громкий крик, цапля испуганно рванулась в воздух.
Возвращение в молодость
На этот раз моим напарником по охоте оказался дед Антон. Несмотря на минувшее семидесятилетие, старик удивительно сохранил молодецкую выправку, подвижность и зоркость глаз. Сидя возле костра, я спросила его.
— Антон Семеныч, а что по-вашему привлекательнее в охоте— добыча дичи или общение с природой?
— Гм-м, — ухмыльнулся дед, пропуская сквозь кулак рыже-белесую бороду. — Кому что нравится. Одному — дичь, другому — природа. А для меня, например, охота — это возвращение в молодость.
— То есть как возвращение в молодость?
— Очень просто! Когда я брожу с ружьем в руках, то всегда чувствую себя лет на сорок моложе.
Охота — возвращение в молодость! Хорошо сказано.
Лосиный рог
На глухой поляне, в темном заснеженном ельнике, стояли две сросшиеся в корню березки. Случайно проходя мимо них, я глянул вверх, в недоумении остановился. Что такое?
Высоко над землей, в развилке сучьев, висел побелевший от времени огромный лопатообразный лосиный рог. «Неужели кто-нибудь забросил его туда? — подумалось мне. — Вряд ли! Тогда каким же образом он очутился там?..»
Поразмыслил и так и этак, потом догадался. Когда-то, сбрасывая старые рога, лесной великан-лось обломал один из них на молодых березках. Прошло много лет. Давным-давно, видать, не бродит уж в здешних дебрях тот сохатый, а деревья выросли, раскудрявились и бережно, как дорогой подарок, подняли ввысь его костяной венец.
